Ну а само падение стало лишь пусковым механизмом, давшим волю моим эмоциям.

Тараканов в голове было много, а вот голос разума ушёл в отпуск вместо меня.

Утром оба были хмурые и недовольные.

– За тобой заехать вечером? – попытался Нечаев сделать шаг навстречу, правда, скорее из чувства долга.

– Я не поеду, – заявила немного театрально, – я же детей жду. Буду сидеть на месте и беречь себя.

– Не нагнетай, – разозлился он. – Не хочешь ехать… Уговаривать не буду.

Вместо ответа одарила его тяжёлым взглядом. На этом мы и… порешили.

Сам день прошёл спокойно, я занималась какими-то домашними делами, злясь на Нечаева, жалея себя и, наоборот, злясь на себя и сочувствуя мужу. Кто бы знал, что гормоны превратят мой мозг в сплошной компот?

В обед заехал Костя.

– Дружка своего защищать будешь? – хмыкнула я, обнаружив на пороге квартиры Козырева. Все эти годы они оставались с Нечаевым лучшими друзьями, я же привыкла воспринимать его как ближайшего родственника. Ещё бы, я видела его в разы чаще, чем собственных родителей.

– А надо? – с намёком изогнул он свою бровь.

– Ещё не решила, – честно призналась. И тут же пожаловалась: – Он носится со мной как с писанной торбой.

– Заботится.

– Ну не так же навязчиво!

– Это же Илюха, ему всё под контролем держать надо.

Предупреждающе прищурилась, пытаясь взглядом сообщить гостю всё, что думаю о нём.

– И всё-таки ты его защищаешь.

– Скорее твои нервы берегу.

– Да-да, все вы так говорите, – вздохнула я, ставя перед Костей чашку кофе и садясь за стол напротив него.

Друг благодарно кивнул, но продолжал рассматривать меня, словно пытаясь что-то найти.

– Что? – смутилась под его пристальным взглядом.

– Ты бледная…

Невольно фыркнула.

– Комплименты у Нечаева учился делать? У него с этим проблемы.

– Да нет же, – мотнул головой Костя, отчего-то тоже покраснев. – Просто ты… какая-то… – он, не договорив, махнул рукой и сделал большой глоток из кружки, после чего неожиданно кивнул в сторону моего живота: – Толкаются?

Не сразу сообразила, о чём он, только потом осознав, что уже какое-то время потираю свой живот.

– Тянет, – нехотя пояснила я, только сейчас поймав себя на том, что всё утро боролась с неприятными ощущениями.

– Может, к врачу? – тут же нахмурился Костя, сильно напомнив этим Нечаева.

– Да нет, всё нормально, – отозвалась не совсем уверенно. – Завтра плановый приём перед уходом на праздники, так что всё должно быть хорошо.

И всё же Козырев по темпераменту уступал моему мужу, а может быть, просто не считал себя вправе лезть в нашу жизнь, поэтому придержал свои советы, лишь попросив:

– Если что, звони, в любое время.

– Хорошо, – с самым серьёзным видом пообещала я, прекрасно зная, что воспользуюсь приглашением лишь в крайнем случае.

К этому времени мы уже стояли в коридоре и неловко топтались друг напротив друга, не представляя, что ещё можно сказать. Костя обулся и натянул куртку, но отчего-то не спешил уходить, а я маялась от желания остаться одной.

Наконец, Козырев сделал глубокий вздох и признался:

– Нин, а я женюсь.

Немного зависла, соображая, о чём он говорит, а потом засияла во все свои тридцать два зуба:

– Это же здорово! Давно пора. Только я думала, что вы с Кристиной расстались.

– А я не на Кристине.

– Да?! – удивилась не на шутку. Кристина была давней пассией Кости, с которой они провстречались несколько лет, а полгода назад неожиданно объявили о расставании.

– Её зовут Ева, и она… славная.

Нужных слов у меня не нашлось. Хотелось порадоваться за него, но вот никак не получалось.

– Хочешь сказать, что ты женишься на какой-то славной девице, которую знаешь меньше шести месяцев?! – всерьёз возмутилась я.

– Ну вам же это с Нечаевым не помешало! – непривычно жёстко парировал Костя.

Чуть было не ляпнула, что у нас с Ильёй… другое, но вовремя прикусила язык. Другое что? Великая любовь? Судьба?

Прав судить Козырева у меня не было, поэтому пришлось идти на попятную.

– Да-да, извини. Ляпнула, сама не поняла что. Я действительно очень рада за тебя… вас, – соврала совсем неубедительно.

Впрочем, Костя и так всё понял.

– Ладно, давай опустим, – подыграл он мне, хотя взгляд был самый что ни на есть странный – тёмный и взбудораженный. – Я вас познакомлю, и ты сама всё поймёшь…

Его голосу тоже не хватало веры.

– Конечно.

***

Уже к вечеру я пожалела, что отказалась ехать на Нечаевский корпоратив, но позвонить и покаяться в этом не позволила гордость.

Часов до девяти прослонялась по квартире, изнывая от тоски и неясной тревоги. Муж не звонил. Это злило неимоверно. И даже вчерашние разборки меркли перед тем, что он смеет там развлекаться и радоваться жизни, пока его жена (между прочим беременная!) скучает.

Логику в своих размышлениях я перестала искать ещё накануне, списав всё на ретроградный Меркурий.

«Вот рожу, – обещала самой себе, – и стану самой адекватной женой и матерью на Земле». Помогало плохо.

Спать решила лечь пораньше, дабы разбудить в Нечаеве совесть. Вот придёт он со своей гулянки, а тут я сплю, вся такая несчастная и разобиженная. Пусть потом извиняется как хочет.

Сон не шёл долго, в голове клубились всякие мрачные мысли, от которых даже дышалось тяжело. Дети в животе были непривычно притихшие, обычно перед сном у них начиналась самая веселуха. Как хорошо, что завтра на приём.

На часах было уже за полночь, когда меня вдруг выкинуло из сна. Я резко подорвалась на постели, жадно хватая воздух ртом. В голове гудело, и никак не получалось собраться с мыслями. Приступ ужаса накрыл меня с головой, хотя причин я не понимала, лишь знала, что случилось что-то ПЛОХОЕ.

Попыталась встать с кровати, но острый приступ боли пронзил тело насквозь. И тут через пелену страха до сознания стало доходить…

Судорожно откинула в сторону одеяло, словно это был не кусок ткани, а как минимум ядовитая змея. Пальцы дрожали, но я всё же взяла себя в руки и дотронулась до внутренней стороны бедра. Там было горячо и влажно. И вовсе не по любимой причине современных авторов-романистов.

Теперь мне казалось, что тошнотворный запах крови заполнил собой всю спальню. Как ни странно, но именно это позволило мне окончательно прийти в себя и включить мозги.

Первое, что сделала, – вызвала скорую. А уже потом начала звонить мужу.

– Аппарат абонента выключен или находится… – начал вежливый механический голос.

– Сволочь! – выругалась я на телефон. В голове ещё промелькнула мысль, что с Нечаевым могло что-то случиться, но развивать её дальше я себе не позволила, приказав:

– Сначала дети!

По ощущениям скорая ехала непростительно долго. Хотя на деле между звонком в скорую и приездом бригады прошло всего минут десять, я уже предчувствовала, что нужное время упущено.

– Вы там держитесь, хорошо? – молила я детей, прижимая окровавленную ладонь в своему боку. – Вы только держитесь.

До Ильи я так и не дозвонилась. И лишь из скорой под давлением врача набрала Козырева.

– Нина?! – испуганно выпалил наш друг уже после второго гудка. – Что-то случилось?

– Всё плохо, – глотая слёзы, катившиеся градом из глаз, пробормотала я. – Всё плохо… Илью найди, пожалуйста.

В итоге в больнице со мной оказался именно Костя. Перепуганный и серый от волнения, но крепко державший меня за руку, пока я ждала вердикт врачей, и до последнего запрещавший мне реветь.

Я не мигая смотрела на жидкость, что бежала по прозрачной трубке прямо мне в вену, словно гипнотизируя и приказывая: «Помоги».

Кожа была холодной и влажной, меня слегка потряхивало от холода и резкой общей слабости. А ещё всё время хотелось пить – верный признак большой кровопотери.

Где-то на подкорке я прекрасно понимала это, понимала и ненавидела себя. Принять реальность, какой она была, оказалось выше моих сил.

– Нужно кесарить, – вынес свой вердикт Виктор Олегович, примчавшийся в больницу той ночью. – Кровь уходит быстрее, чем мы её вливаем. Да и показатели УЗИ неутешительные, степень отслойки слишком большая.

– Нет, – выдохнула я, отворачиваясь от своего врача. – Нет. НЕТ!

И с чувством ударила по краям кровати, правда, вышло смазанно, у меня не было сил даже руки толком поднять.

– Нин, спокойней, – попытался утихомирить меня Костя. – Тихо. Дети же нормально развиваются после кесарева… – ему не хватало уверенности, но желание приободрить меня брало верх.

– Ты не понимаешь… – заливаясь слезами, выдала я. – Гестационный возраст слишком мал, а они ещё и близнецы… они всегда мельче. Шансов на то, что дети будут жизнеспособными, практически нет.

Рассказ выдался до ужасного «казённым», но попытка спрятаться за терминологию являлась хоть какой-то защитой.

Костя побледнел и опустил глаза, не зная, что сказать.

– Вы абсолютно правы, – вмешался в наш разговор Виктор Олегович, – но в противном случае вы сами просто погибнете от геморрагического шока.

– Нет, нет…

Я ещё пыталась сопротивляться, но исход был понятен всем.

Врач в поддерживающем жесте коснулся моей ноги.

– Пока мы всё подготавливаем, я попрошу вколоть вам успокоительное.

***

Первое, что я увидела, придя в себя, было абсолютно восковое лицо Нечаева. Он сидел возле моей кровати и отрешённым взглядом смотрел куда-то в пустоту.

На тот момент ужас случившегося ещё не успел прорваться через пелену моего сознания, но вот этот никакущий взгляд мужа…

– Нина, – заметил моё пробуждение Илья, подскакивая на ноги и с шумом роняя стул, – Нина!

Сказать ему было нечего, и это было… выразительнее всяких слов. Вся суть произошедшего навалилась на меня гранитной плитой. Боли как таковой не было, ни в теле, ни на душе… лишь всепоглощающая безнадёга. Наверное, всё-таки седативные в крови давали свой эффект. А может быть, я просто… сгорела.

Муж неуверенно коснулся моего лба, отводя слипшиеся пряди. Его прикосновение было едва ощутимым, словно он боялся сломать меня одним неловким движением. Если бы во мне оставались хоть какие-то силы, я бы обязательно разрыдалась. А так…

Судорожный вздох и острое желание найти ответ на один единственный вопрос:

– Почему?

Илюха замер, его рука на моём лбу потяжелела, а рот приоткрылся в некрасивой гримасе, словно он собирался что-то сказать, но не мог решиться.

– Нин, я…

– Почему?! Почему… это случилось… с нами? – слова приходилось выдавливать из себя силой. Непонятно, на каком нелепом упорстве во мне ещё держалась сама жизнь.

Нечаев покачал головой, после чего, наклонившись, прижался подбородком к моему виску.

– Не знаю, милая. Я… не знаю. Главное, что ты жива, а со всем… остальным мы справимся.

***

Детей мы потеряли.

И все мои попытки найти в этом хоть какой-то смысл так и не увенчались успехом.

Иногда меня посещали кощунственные мысли, что если бы он был один, то, возможно, было бы не так больно… Но их было двое. Двое моих мальчиков, которые имели все шансы на счастливую жизнь, полную радости и любви. Два маленьких человечка, которых глупая мать не смогла уберечь.

И мысли об этом до сих рвут мою душу на части.

Говорят, что время лечит. Врут. Ты просто учишься жить с этой болью, учишься выносить её и не загибаться в конвульсиях всякий раз, когда очередной неравнодушный решает выразить своё «сочувствие».

Первый месяц все носились со мной как с писаной торбой, в то время как мне хотелось одного – уснуть и не просыпаться. Родители приехали едва ли не на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Разом постаревшие и осунувшиеся. А может быть, это мне только почудилось.

Мама старалась быть оптимистичной и боевой.