– Что-то меня тревожит, Свенди, – призналась великая княгиня, когда они остались вдвоем сразу после ее возвращения. – Но что? Не могу понять. А понять надо. Может быть, память о боли?

– Было нестерпимо больно?

– Я не об этой боли. Монашки дали мне какой-то отвар, и я очнулась только после родов. Мне показали младенца – это мальчик, Свенди, я знала, что будет мальчик.

– Они говорили с тобой?

– Нет. У христиан есть великая клятва. Они клянутся именем Божьей Матери, и это запирает их уста.

– Надолго ли? – усмехнулся Свенельд. – Палачи умеют вырывать признание даже у немых от рождения, а щедрая награда – тем более.

– Они боятся Страшного Суда больше, чем палачей.

– Они говорили тебе об этом Суде?

– Нет. Но я почему-то знаю. – Ольга помолчала. – И еще я знаю, что грешна пред их Богом.

– В чем же? – воевода мягко улыбнулся. – В том, что родила от любимого мужчины второго мальчика?

– После смерти законного супруга.

– Наш бог более милостив, моя королева.

Великая княгиня, казалось, не слышала его. Сейчас она слушала себя, свои чувства, а не свои мысли. Такое случалось с нею и раньше.

– Понятие греха есть только у людей. Звери безгрешны, – задумчиво сказала она.

– Тебя опоили каким-то зельем, – вздохнул Свенельд. – Как только они выкормят ребенка и отдадут его в семью, я повелю выгнать этих монахинь плетьми на мороз, а их обитель сожгу дотла.

– Ты никогда не сделаешь этого, воевода!.. – резко выкрикнула княгиня. – Ступай с глаз моих!..

И великий воевода тут же послушно вышел.

Глава четвертая

1

Княгиня Ольга добилась своего, и в воспитатели Святослава был определен Асмус, хотя Живан по-прежнему оставался его верным дядькой. Поступила она так не потому, что во что бы то ни стало решила перечить своему соправителю, а потому, что побывала в Царьграде, столице Византии. Там она была принята с подобающей честью, и пышность императорского двора произвела на нее огромное впечатление. Там же великая княгиня Ольга негласно приняла христианство византийского толка. Сам патриарх был ее наставником и крестителем, а восприемником от купели – император Константин Багрянородный. Получив богатейшие дары от императора, великая княгиня возвратилась в Киев, где устроила пышный прием, на который лично пригласила друзей детства – Свенельда и слепого думного боярина Берсеня. После отменного пира она уединилась с ними в своих покоях, где с восторгом начала рассказывать о приеме ее императором Константином.

– Моим восприемником был сам император Константин Багрянородный.

– И ты, мудрая королева наша, до сей поры так и не поняла, почему именно тебе оказан такой небывалый почет? – усмехнулся Берсень.

– Я приняла там святое крещение… – начала было великая княгиня, но Свенельд резко перебил ее:

– Крещение связано с исповедью, королева русов. Какой грех ты просила отпустить тебе прежде, чем принять христианство?

Ольга молчала, потупив глаза.

– От этого зависит будущее правление великого князя Святослава.

– Я… Я покаялась, что знала о покушении на жизнь моего супруга…

– Ты хотя бы представляешь, что будет, если об этом узнает Святослав?

– Но тайна исповеди…

– Тайна исповеди – засапожный нож Византии. И они когда-нибудь воспользуются им.

– Ты не веришь императору Константину?

– Верю. Но император не вечен. А как поступит его преемник, можно только гадать.

– Но…

– За честь, оказанную тебе, мы заплатим кровью своих воинов. Послы, которые прибудут в Киев, потребуют участия наших дружин в войне Византии на ее сирийских окраинах.

– Почему ты так думаешь, Свенди?

– Потому что знаю. У меня есть свои люди в императорском окружении. Они дорого стоят, но отрабатывают мои дары.

Великая княгиня нахмурилась.

– А в окружении святейшего патриарха тоже есть твои люди, Свенди?

– Тебя принимал патриарх?

– Естественно. Святой патриарх утверждает таинство крещения.

– И какой же из грехов ты просила отпустить тебе у самого патриарха?

Ольга смутилась. Только на мгновение.

– Его святейшество патриарх сказал, что у принявшего христианство правителя его соправитель не может быть язычником. Ты остаешься командующим всеми боевыми силами Киевского княжества и постоянным членом Боярской думы, Свенди, но… – она запнулась, – но не можешь претендовать на управление Киевской землей.

– Никогда не доверяй ромеям, моя королева, – усмехнулся Свенельд, хотя и чувствовал себя уязвленным. – Будь они в порфире или в простой рясе.

Ольге был неприятен этот разговор. И поэтому она тут же постаралась его замять.

– А что мне скажет первый боярин по поводу этого требования Его Святейшества?

– Свенди прав, великая княгиня, – вздохнул Берсень. – Византийцы ничего не делают от широты души, для них хорошо только то, что выгодно империи. Я тоже получил весточку от верного человека из Царьграда. Византии нужны наши воины, королева русов, они увязли в войне с арабами.

Ольга задумалась. Она верила в искренность друзей детства, верила в их преданность Киевскому княжеству и себе лично и понимала, что как в их сомнениях, так и в их прямоте звучит прежде всего верность ей. Ей лично, потому что всё шло оттуда, из их общего детства.

– Вы правы, друзья моего детства. Я не единожды слышала прозрачные намеки на то, что Византия готова принять в свой состав русскую рать на особых и очень щедрых условиях.

– И что же ты ответила, королева русов? – спросил Берсень.

– Я сказала, что вопросы войны и мира у нас решает только Боярская дума.

– Разумный ответ, – улыбнулся Свенельд. – Как приедут, так и уедут.

– Оставив посольские дары для наших дружин, – усмехнулся Берсень.

Как ни была великая княгиня очарована приемом, оказанным ей в Византии, как ни обворожило ее сверкающее богатство столицы тогдашнего цивилизованного мира, у нее хватило здравого смысла решительно отказать послам ромеев в их просьбе помочь империи войсками. Но, отказав послам, она увидела в Асмусе знатного человека из того, прекрасного мира. Человека, преданного ей, почему и повелела назначить его воспитателем собственного сына вопреки совету друзей детства.

Свенельд был возмущен ее решением. Но скрыл это до поры, поскольку у него был свой верный человек в окружении малолетнего Святослава. Руслан. И воевода был твердо убежден, что ему вовремя станут известны все разговоры нового воспитателя с воспитанником.

Кроме Руслана в окружении княжича Святослава был и старый воин Живан. Когда-то в бою он прикрыл князя Игоря собственным щитом и впоследствии не без помощи великого воеводы оказался дядькой маленького Святослава. Но Живан был слишком прямолинеен для той службы, которую отныне обязан был исполнять Руслан.

Резко отказав Византии в военной помощи, великая княгиня занялась устроением собственной земли. Ее предшественники трудились над расширением Киевской Руси, а огромный славянский мир, по счастью, решал пока свои собственные племенные задачи и до сей поры существовал по законам оккупантов русов. Боярские дружины время от времени, а совсем не в определенные месяцы, с шумом и смехом отправлялись в славянские земли на откровенный грабеж. Это именовалось полюдьем, а на самом-то деле было просто разбоем: убивали мужчин, насиловали женщин, а детей отправляли в рабство. Этот узаконенный княжеской властью разбой возмущал славян и нередко приводил к разрозненным, но весьма кровавым восстаниям, которые, впрочем, жестоко подавлялись, почему и назывались «примучиванием».

Власти всё сходило с рук только потому, что славяне больше были заняты своими внутренними делами: межплеменными обидами, спорами, кто главнее, кровной местью. Ольга понимала, что долго так продолжаться не может, тем более что тиуны докладывали о зреющем в племенах возмущении. Необходимо было, пока не поздно, отменить полюдье, ввести оброк и подати, обозначить сроки их исполнения и точно оговоренные виры за преступления и нарушения границ: славянская молодежь часто совершала набеги ради поимки невест и угона скота.

Посещение Византии многому научило великую княгиню. Она сумела не только оценить пышность императорских приемов, но и понять продуманность системы сбора налогов в огромной империи. Да, на Руси еще не было липкой паутины чиновничества, связавшего Византию в прочное единое целое, но начинать плести ее следовало с точного определения, что же хочет получать княжеская казна с поверженных русами славянских племен. Да чтобы при этом славяне не так уж часто хватались за топоры.

И Ольга отправилась в долгую поездку по славянским городам и весям. Сутками не слезая с седла – она терпеть не могла византийских палантинов, – великая княгиня всё увидела собственными глазами. И там же, на местах, начала отменять поборы за переезд мостов и гатей, за пересечение племенных границ, за умыкание невест, установила равную мзду за проживание торговых людей. А вернувшись в Киев, повсеместно отменила полюдье, заменив его податью, которую обязаны были собирать не бесшабашные княжеские дружинники, а тиуны на местах.

– Я знал, что ты разумна, моя королева, но и думать не думал, насколько же ты разумна, – сказал Свенельд при первом свидании наедине. – Мы усилим наши дружины, я стану брать в них не только русов, но и славян…

2

Свенельд предполагал, что Асмус затаил обиду, а что придумать лучше охоты, чтобы не появляться в Киеве?..

Асмус же не то чтобы был обижен, скорее ощущал небрежение к нему, чужаку. Ему, чужеземцу, пожаловали придворное звание, дали в кормление усадьбу с добрым отрезком земли, семья его была полностью обеспечена, но своим для русов он так и не стал. А ведь сколько он подсказывал им хитрых византийских ходов, плел паутину, держа кончики в руках.

Темные мысли копошились в душе, постепенно накапливаясь. И тогда он начал выезжать на охоту только с преданным ему слугой. Не потому, что был таким уж страстным охотником, а чтобы убежать от собственных мыслей. Просто бродил по опушкам, изредка постреливая оплошавших рябчиков, луком владел хорошо. И думал, думал, думал…

Как-то подстрелив парочку тетеревов, отдал добычу челядину с наказом приготовить их в сметане. И только уютно расположился в ожидании вкусного и обильного ужина, как вошел ближний слуга.

– Спрашивает странник, господин.

– Кого спрашивает?

– Тебя, господин. Так прямо и сказал.

– Зови, – недовольно вздохнул Асмус. – Скажи, сейчас выйду. Да поесть ему дай. Странников кормить надо.

Асмус всегда внутренне настораживался, когда возникали незваные гости. Он всё любил раскладывать по полочкам, строить логические ступени и готовиться к встрече. Но гость внезапный не давал такой возможности.

Слуга поклонился и приоткрыл двери. В горницу вошел некто согбенный, в длинном плаще с капюшоном, такие обычно носили паломники.

– Откуда и куда путь держишь? – с ленцой поинтересовался Асмус.

– Следую путем святого Андрея Первозванного, крестителя Руси.

– Ступай, – сказал Асмус слуге. – А ты, странник, поведай пока, что слышал, о чём народ говорит.

Слуга вышел, притворив дверь. И старец сразу выпрямился и отбросил капюшон.

– Привет тебе от Калокира.

– Калокира? – опасливо насторожился Асмус. – Какого Калокира?

– Сына Херсонесского начальника. Вы же сидели рядом на том турнире. Разве не так, Асмус?

От ужаса у хозяина ощутимо сдавило сердце. Посланец был оттуда, из Византии, которая никогда и никого не прощает. Один удар кинжалом и…

– У тебя есть возможность искупить свою вину, – негромко продолжал странник. – Не сегодня и даже не через год. Но если ты этого не исполнишь, тебя ждет кара не только за убийство, но и за измену, Асмус.

– Я слушаю… – он приложил все силы, чтобы голос звучал спокойно.

– Когда ты станешь воспитателем сына великой княгини Ольги…

– Но мне об этом неизвестно…

– Не перебивай. Византии известно всё.

– Прости. Я слушаю.