Рокирнулись мы, как единая команда. Я даже сама не ожидала, как быстро меня облачат за закрытыми дверями гримерной в наряд сладострастной обольстительницы. Все-таки есть сноровка у сестры, не зря же будущий модельер. Взгляд упал на пушистый ковер с орнаментом под ногами. Не первой свежести, конечно. Сколько людей, интересно, по нему топтались, но искусство ведь требует жертв…

– Ир…– пробубнила я сестре, которая старательно собирала мои волосы в пучок подобно тому, как это сделала я, а потом напялила огромные очки на глаза- и реально, почти не отличить от того образа, в котором я заявилась сюда с ней…

– А давай- ка помоги мне закрутиться в этот ковер…

– Чего? – посмотрела на меня, как на умалишенную,– ты на сцену идешь, а не в химчистку…

«Я либо влюблю его в себя, либо умру»,– процитировала я великую Клеопатру, которая именно так в свое время и предстала перед Цезарем, завернутая в ковер…

Наш Черный, конечно, скорее походил на второго любовника великой царицы- Марка Антония… И боевым духом, и беспорядочной тягой к женщинам…

Но что-то мне подсказывало, что когда Цезарь делился со своим ближайшим сподвижником выходкой юной египетской принцессы, которая всего одним эффектным появлением и красивым танцем смогла завоевать сердце величайшего из великих, тот уже затаил к ней тихенький такой, похотливый интерес, который после смерти Цезаря и перерос в историю страсти и одержимости, о которой помнили спустя много веков…

Глава 4

Дым стелился по залу, как змей – медленно, лениво. Музыка гремела где-то под кожей, не в ушах – в груди, в животе, между ног. Нет, там все-таки гремело жуткое желание потрахаться. Раздел ювелирки на этой неделе оказался гораздо более напряжным и нервным, чем я рассчитывал. Устал, как зверь. Хочется отдохнуть и отвлечься. Еще и завтра эта нелепица с обручением с девкой Немезова. Какая же скука и обуза. Была бы моя воля, женил бы на ней кого-то из замов, но таковы были суровые нравы нашего мира. Моя жена должна быть из дочерью криминала, именитая и породистая курочка, за которой стоит большая семья. Чистая, как горный хрусталь, и потому малолетняя, чтобы ничто не успело замутить ее «по сроку давности». Соответственно, безумно глупая. Потому что другого в ситуации, когда ты должен напялить на палец спутницы своей жизни булыжник на празднике ее восемнадцатилетия быть и не может…

Я откинулся на спинку кожаного дивана, обнял бокал виски, как хорошо знакомую любовницу, попытался расслабиться. В чем-то и правда было сходство между алкоголем и женщиной. Есть дешевый шмурдяк, от которого сильное похмелье и только отвращение. Есть попсовая вкусняшка- просекко или розе. Есть красное сухое- милфа чуть за тридцать, сочная и умелая в постели. Есть виски и коньяк. Особая категория. Таких можно и на подольше, но не женой, конечно. Постоянной любовницей. Эксклюзивные эксземпляры. А вот жена- напиток для непьющих. Чистая, родниковая вода, мать ее.

И сегодня я вообще не хочу думать о жене. Даже будущей…

Лениво огляделся вокруг – пацаны смеялись, кто-то выдувал кольца дыма, кто-то уже плотно целовался с девкой на коленях.

Ночь – наша. Клуб – тоже. Мир – на паузе. Хотя бы до утра. До следующих баталий, воин и разборок. Хотя бы до этого нелепого обручения с малолеткой…

Закрываю глаза, вдыхая толстую струю сигары. Эстеты бы сейчас меня поругали. Сигару не вдыхают, а я делаю именно так. Люблю наполнять легкие пряно-горячим дымом. Он кружит голову, уносит подальше отсюда… Из этого города вечного дождя, гонки и соревнований с самим собой… Уносит к себе реальному.

Иногда мне казалось, что Москва удушит меня, что нужно быстрее отсюда свалить, а потом амбиции побеждали.

«Учись отдыхать, сынок. Вкусно. Тогда и работать будет получаться отменно»,– наставлял меня отец.

И я слушал и слышал его заветы…

Сегодня я отдыхаю. Уйду отсюда с сочной цыпочкой. Свежей, непочатой, как новая бутылка шампанского, игристой и быстро выветривающейся из головы. Для такого нужна именно женщина-шампанское…

Только вот одно выступление сменяется другим, а все не то… Совсем уж примитивно. Такую и у метро можно было снять… Сидр, пиво, самогон…

Зажатые, бездарные. Или наоборот, слишком технично подошедшие к танцу. Реально что ли решили, что я тут отбираю на международные соревнования, а не в свою постель?

Все же знают про тусовку Даниила Черного?

– Брател, если тебе та рыженкая вторая не зашла, я ее сегодня на член посажу свой, можно?– спрашивает Евдоким, моя правая рука.

Я равнодушно пожимаю плечами. Раз хочет, пусть берет.

Рыженькая и правда была ничего. На троечку. Хотя бы за цвет волос можно разок ее оттрахать. Пусть наслаждается парень. На этой неделе он здорово выложился.

Вдруг свет выключается. Раз – полумрак. Два – вспышка. Музыка затихает до ритма сердца. Это что-то необычное… Кто у меня тут? Артистка балета? Гимнастка, решившая подзаработать? Хотя бы мозг включила- куда приперлась…

Небрежная улыбка застывает на моем лице. Я прям чувствую ее- сведенными мышцами…

Свет гаснет совсем. Кто-то из мужиков матерится- мы не любим вот такие нежданчики, чтобы не доставать лишний раз с разбегу пистолеты…

Снова софиты, обращенные на сцену.

Что за фигня?

Посреди сцены ковер. Свернутый в рулон ковер.

Это стеб какой-то или реально подстава?

Мы все-таки хватаемся на автомате за оружие.

Но тут звучит музыка и ковер начинает двигаться. Поворот вокруг своей оси, второй, третий…

Я взвожу курок. Видит Бог, если сейчас это будет провокация, я перестреляю половину этого города…

Последний оборот- девка.

Словно выныривает из мрака. Медленно. Плавно. Воздух дрогнул. Мужики рядом притихли. Кто-то выругался себе под нос. Я… я просто замер.

Какое-то желание из бессознательного…

Она шла по сцене, как будто танцует не по полу, а по чьей-то душе. На ней – черное, легкое, как дым, полупрозрачное. И золото – жаркое, дерзкое, цепляющееся за грудь, за бедра, за ключицы. Все расставлено, как акценты в письме убийцы, который вынес приговор.

Член прострелило.

П…ц.

Эту дерзкую сучку я сегодня заставлю скулить подо мной.

Почему-то не сомневаюсь, что она дерзкая…

Лицо скрыто под черной вуалью. Только глаза – огонь в темных углях. И тело. Мда, тело – как будто создано для греха.

Она закрутилась. Встала на колени, выгнулась, провела ладонью по своему животу – и я видел, как по коже пошел ток, будто она чувствует свою же страсть.

Эта девочка знала о восточном танце не понаслышке… Какой-то джинн научил ее так двигать бедрами, какая-то злобная пустынная колдунья вдохнула в ее движения чары грации. Черной, вязкой, влекущей…

Спина выгнулась, волосы – водопад вниз, и вот она встает, поворачивается – и я вижу татуировку. Лотос.

Сука!

От поясницы, по бедру, по коже, как стебель, который обвивает ее, словно собственное проклятие. Он тянется ветками от цветка на пояснице вниз- по ягодицы, просвечиваемые через вуаль черного шелка…

И я – черт побери, я ощутил, как этот стебель лег у меня в ладони. Хотелось провести пальцами, прочувствовать каждую линию, каждый изгиб.

Она танцевала, как будто знает, что убивает. Она извивалась, как змея, как пламя. Иногда казалось, что она смотрит на меня – сквозь вуаль, сквозь музыку, сквозь ночь. И я начал сомневаться – она вообще реальна?

Галлюцинация. Сон. Искушение.

Может что-то подмешали?

Звучит финальный аккорд. Она разворачивается и – исчезает. Бежит прочь, как будто знает, что я захочу догнать.

Но я проворнее и ловчее. Два размашистых шага- ловлю за запястье.

– Ты куда, милая? – прошептал я, почти ласково, но голос мой хрипел, как гравий под сапогом,– мы же только начали…

Она попыталась вывернуться – я только улыбнулся.

– Знаешь, что бывает с обольстительными малышками, которые играют рядом с логовом хищника? Они его неизбежно привлекают…. Теперь танцуй для него.

***

Затащил ее в приватную комнату. Туда, где света нет, где все пропитано запретом. Закрыл дверь за собой. Она стояла, тяжело дыша, будто после боя. Я медленно подошел. Тесно. Жарко. Сердце стучит в паху.

– Сними повязку.

Тишина. Я провел пальцем по ее щеке, вниз, по шее…

Выворачивается строптиво, уходит от прикосновения, как неприрученная кошка.

Это еще сильнее заводит.

– Я все равно тебя раздену, малышка… И так ты станцуешь… Только для меня…

Она не шелохнулась.

– Заплачу…– слова сипнут до низких вибраций.

– Унизительно… Я хочу уйти…– вдруг произносит. Какой сладкий, медовый голос. Унизительно ей? Прийти и играть роль Клеопатры- соблазнительницы перед кучей мужиков- не унизительно, а сейчас- унизительно? Только для меня?

Дергаю на себя. Вдыхаю сладкий аромат. И терпкий. Сложный запах.

– Не хочешь снимать тряпки, тогда раздевай душу, красотка. Я все равно ее увижу…

Глава 5

Я чувствовала, как он ведет меня, будто трофей – в глубины клуба, в потаенную комнату, где стены слышали стоны, клятвы, предательства. Он был жесткий, горячий, жадный. Дыхание пахло виски, сигарами и властью.

Я стояла у стены, вуаль все еще скрывала мое лицо. Легкая ткань черного цвета колыхалась от моего дыхания, от жара, который поднялся между нами. Он смотрел на меня с жаждой. Мужчина перед лицом загадки, которую не может купить, сломать, приручить.

– Не хочешь снимать тряпки, тогда раздевай душу, красотка. Я все равно ее увижу… – выдохнул он и все же отпустил. Сел в кресло, как на трон. Повелительно… Властно… Он решил поиграть со мной. Понаблюдать…

Хорошо… Мы поиграем.

– Цезарь? – прошептала я, усмехаясь.

Он вскинул бровь.

– Ты сравниваешь меня с ним? Нет, девочка. Цезарь слишком благороден для меня…

– А мне всегда казалось, что только благородный осмелился бы возжелать саму Клеопатру, – я обошла его. Медленно. Давая почувствовать аромат кожи, золота, бахура…

Я присела на край стола и склонилась к нему.

– Клеопатра выбрала Антония. Солдафона с грубыми манерами. Потому что он не боялся сгореть в ее огне.

Я провела пальцем по его груди.

– А ты боишься?

Он рассмеялся, чуть хрипло, хищно.

– Давненько меня не спрашивали, чего я боюсь… да и вообще, спрашивали ли…

– Все бывает в первый раз…

Я сделала шаг вперед. Золотые украшения звякнули на бедрах – не просто звук, а ритуал. Движение бедра – медленное, как песок в песочных часах.

Я не танцевала. Я заклинала. Он затаил дыхание.

– Скажи… – его голос был напряжен, как струна, – кто ты, черт тебя возьми?

Я улыбнулась, не отвечая. Подошла ближе. Скользнула пальцами по резной спинке кресла, обвила его плечи, наклонилась к уху.

– Ты хочешь знать имя? Или вкус? – прошептала. -Но предупреждаю…Имена в Египте давали богам и проклятиям. Сегодня я буду твоей Клеопатрой…

Он вскинул на меня глаза.

– Предложишь выпить? Для храбрости… Как ты понял, в таких местах я не частый гость… – прищурилась. Он потянулся к бутылке, к хрустальным бокалам.

– А где тогда частый?

«В музеях и библиотеках»,– чуть не вырвалось из меня, но я лишь хмыкнула. Мое лицо все еще скрывала повязка. Нельзя допустить, чтобы он увидел меня…

– В преисподней…

– Теперь Лилит?– вскинул бровь,– женщина, из-за которой Каин убил Авеля (знаменитая библейская легенда о первом убийстве человека).

– Клеопатра… Думаешь, после всего, что она сделала, ей есть место в раю? Клеопатра говорила, что она воплощение Исиды. Той, кто не побоялся спуститься во тьму…

Черный хмыкнул.

А я невольно поймала край татуировки на его груди в расстегнутый вырез рубашки. Это Исида… Древнеегипетская богиня… Хм… Интересно… Оккультизм? Что там Ира говорила? И как это так у меня получается? Я словно бы играю экспромтом, а удивительным образом попадаю в его ноты. Какой-то мактуб, правое слово. Арабское проведение, как любят говорить в Египте.

– Так что пусть лучше принесут горячий чай.

Хмыкнул.

–Ты сейчас серьезно?