– Да, он притворился мертвым, поэтому его не тронули. Когда прибыли наши десантники, он и еще два десятка сарбозов были еще живы, вот он-то и поведал о вашем предательстве. Скажете, что было не так?

– Скажу, – ответил я, с горечью понимая, что мне не отвертеться. Но я еще питал робкую надежду оправдаться. Советский суд – самый гуманный суд в мире, и я решил рассказать, как было на самом деле.

– Интересная история, – выслушав меня, невозмутимо ответил следователь Иванько. – Хорошо продуманная и складная, только вот агент ЦРУ забрал с поля боя не Сафарова, а вас, гражданин Глухов.

– Какой еще агент ЦРУ? – удивился я.

– Та женщина, американка. Не скажете, как она оказалась на месте предстоящей операции? Видео этой бойни было выложено в CNN и показано по американскому телевидению.

Я в ступоре смотрел на Иванько, а он наслаждался моей растерянностью. Пускал дым из носа и молчал.

– Это не агент ЦРУ, это американка по имени Гаяна, мы с ней познакомились на конференции по линии ЮНИСЕФ. Я там был.

– Да, мы тоже это проверили. Но вас, гражданин Глухов, никто не уполномочивал там быть. Как вы оказались на этой международной конференции?

– Меня попросил комендант нашего представительства возглавить группу охраны…

– А комендант написал в показаниях, что вас никуда не посылал, и у него не было таких полномочий, такие распоряжения мог дать только руководитель представительства генерал-майор Аникеев. Но он тоже таких указаний не давал. Так как вы объясните ваш интерес? Женщина? Красивая иностранка? Ее подложили под вас, Глухов, признайтесь. И вы в страхе перед неминуемым разоблачением согласились быть предателем…

– Ничего подобного не было, – насупился я. – У вас есть доказательства моего предательства, и какой урон я нанес государству?

– Вы передали сотруднику иностранной разведки сведения, имеющие государственную тайну. Раскрыли детали предстоящей операции. С вашей помощью были убиты десятки солдат царандоя…

– Я этого не делал, – твердо заявил я.

– Тогда как вы объясните, что вас забрала эта самая Гаяна? Как она оказалась на месте боя?

– Я спрашивал ее об этом, она сказала, что они привезли в аул гуманитарную помощь.

– Гуманитарную помощь, – саркастически повторил Иванько. – И вы были столь наивны, что поверили? Не смешите мои тапочки, Глухов, в ваших же интересах признаться в содеянном и получить смягчение наказания. Расскажите об агенте ЦРУ «Пустыня»?

– Это кто? – с удивлением спросил я.

– Это та самая Гаяна, что вас завербовала. Какой у вас оперативный псевдоним?

Я глубоко задумался и машинально ответил: «Дух». То, что я услышал о Гаяне, гладко укладывалось в версию моего спасения. Она меня спасла как своего агента. Но она не вербовала меня, а просто говорила, что мне возвращаться на родину опасно, и предлагала остаться в миссии ЮНИСЕФ, но я резко отказался. Странно все это и непонятно… Если она была агентом ЦРУ, то почему не вербовала меня? Мы с ней несколько раз делили постель перед тем, как мне довелось убыть в советское посольство.

– Вот и хорошо, Глухов, так и запишем. Я рад, что решили сотрудничать со следствием… – прервал мои мысли Иванько. Я недоуменно посмотрел на него и спросил:

– Вы это о чем, гражданин следователь?

– Ну, вы же сказали, что ваш куратор из ЦРУ дал вам псевдоним «Дух», правда, не пойму, почему именно Дух. Хотя… Духа не видно, и может быть, вас решили глубоко законспирировать? Они знали, что мы вами заинтересуемся, вас посадят лет на пятнадцать… И что это им даст? За это время много воды утечет. Интересные люди в ЦРУ работают, с юмором. Вы понимаете, что вас сюда отправили погибнуть? – спросил следователь.

– Я мог погибнуть и в деревне, в Афганистане, – ответил я, – зачем меня сюда отправлять на погибель?

– Вот и я этого не понимаю, – серьезно ответил Иванько. – Там не дураки работают. И нам с вами придется в этом разобраться. Но уже в следующий раз. Ознакомьтесь с протоколом допроса и подпишите его в трех местах.

Он протянул мне исписанный лист. Затем нажал на звонок, и в комнату, где проходил допрос, вошли двое конвоиров. Один из них приказал мне встать лицом к стене и завести руки за спину. Я подчинился, и они провели меня до камеры. Старая металлическая дверь с маленьким окошком захлопнулась с неприятным лязгом. Ключ тихо звякнул в замке, и я снова остался один. Вернее, не совсем один – со мной была моя Шиза. Но это была не та Шиза, что жила в теле Ирридара Тох Рангора Тан Абаи, герцога фронтира, лорда Высокого Хребта и князя Чахдо. Это была наша с ней дочь.

Она проявилась неожиданно, и я сначала подумал, что это Шиза, и назвал ее Шизой. Она приняла это имя и наотрез отказалась его менять.

Пока я лечился в госпитале Красного Креста и Полумесяца в пригороде Исламабада, Шиза росла и оплетала своими нервными волокнами тело сорокалетнего бывшего майора. Она устанавливала базы знаний, которые долго распаковывались в моем сознании. Среди них были базы универсального рукопашного боя, полевого агента, «Энергоструктура» с частью «Артефакторика», базы выживания и медицины. Потом новая Шиза заговорила и рассказала, как оказалась в моем теле.

Когда Шиза пред взрывом передала мне нашего ребенка, она умудрилась схватить жаргонит и вытащить его из моего тела. Часть запаса она использовала, чтобы сохранить дочь в энергетическом виде, и та перешла в мою душу. Так я вместе с ней и оказался на Земле. Теперь я понимаю, что лучше было бы уйти за грань миров и обрести вечный покой моей многострадальной души…

Шиза была любознательной и очень экономной. Она не давала мне использовать жаргонит и постепенно меняла мое тело на основе базы «Энергоструктура». Земное тело не подходит для магии, а ей нужны энероны, которых здесь нет. Поэтому я был ограничен в магических возможностях. Шиза не тратила энергию на мое лечение, сказав:

– Папуля, мне нужны энероны, без них я не выживу. Но их хватит на пару сотен лет, а потом ты вернешься домой. А тебя и так лечат. Лучше я создам в твоем теле механизм восстановления, используя твою ДНК. Ваши тела могут сами восстанавливаться, только механизм этот спит, я его разбужу. Ты даже сможешь – правда, не быстро – вырастить новые зубы и части тела, если потеряешь их.

Вот так мы и начали совместно сосуществовать. Для меня это было как глоток свежего воздуха в подземном затхлом мире. Она постоянно меня уверяла, что мы вернемся в Закрытый сектор. Она говорила уверенно, но мой врожденный скептицизм этому не верил. Как выбраться в мир Закрытого сектора? Снова умереть и попасть в тело другого дворянина? Смешно. В прошлый раз все произошло случайно: Рок схватил первую попавшуюся душу и засунул ее в тело Ирридара.

Шиза не давала советов и больше слушала мир, в который мы попали. Здесь не было искинов, к которым она могла дистанционно подключиться. Поэтому использовала мои уши и глаза. А у меня не было Лиана, что мог бы перерабатывать энергию в энероны, не было малышей, расширяющих сознание. У меня был только один слой сознания, и я боялся, что меня упекут в тюрьму на пятнадцать лет. Отношение к предателям здесь особое. Я снова убедился в правоте поговорки «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Но меня радовало, что сознание Ирридара и Глухова помогало мне. Оно находило компромисс с телом, и я усмирял гневливость нехейца. Переход от владыки степи до простого смертного был слишком быстрым.

Я сел на шконку и услышал вопрос Шизы внутри себя:

– Папуля, я все слышала. Какая помощь тебе нужна?

Я задумался и ответил:

– Если бы я знал, дочка. Мне шьют дело об измене родине, и я вряд ли выйду из него без приговора. Следователь очень уверен в моем предательстве. Он считает долгом чести раскрутить меня на признание вины. Выбор у меня небольшой: признать вину или полностью отказаться. В первом случае дадут меньший срок, во втором – максимальный, вплоть до смертной казни или пятнадцати лет. Переводчик Рустам обвинил меня, а тут еще появилась моя знакомая, которую считают агентом ЦРУ. Все валят на меня. Что я навел батальон на засаду и убил разведчиков. Прямых улик у них нет. Только связь с американкой. Но если бы не она, Рустам бы меня убил. А так я жив… Вот такие дела, дочка. Согласиться с предательством я не могу. Это противоречит моему чувству собственного достоинства.

– Не соглашайся, – сказала Шиза. – Пятнадцать лет – это не так уж много. Ты проживешь дольше со мной, а здесь время идет быстрее. Не переживай, мы вернемся домой. Верь мне, папочка.

Я кивнул, но ничего не ответил. Бессмысленно обнадеживать или расстраивать девочку. Она слишком юна и наивна.

Время шло медленно. Меня не вызывали на допросы. Трижды в день через окошко приносили баланду и кружку плохо заваренного чая. На прогулку не выводили, и я понял, что следователь хочет, чтобы я «созрел» для признания. Одиночество – это форма морального давления. Но я был готов.

Через семь дней меня привели к следователю.

– Ну что, гражданин Глухов, вы обдумали свою судьбу и, возможно, раскаялись в том, что предали Родину, за которую сражались наши отцы и деды? – спросил следователь и окинул меня внимательным взглядом.

– Мне нужен адвокат, – ответил я.

– Вам предоставят бесплатного адвоката, – нахмурился следователь Иванько. – Сейчас он вам не нужен, идет предварительное следствие. Когда вам передадут материалы дела для ознакомления, с вами будет адвокат.

– Я хочу нанять платного адвоката, – не сдавался я.

– У вас есть на это деньги? – усмехнулся следователь, окинув меня уже насмешливым взглядом.

– Есть жалование командира батальона и чеки Внешпосылторга, которые я получал в Афганистане.

– Ваши чеки арестованы, и вы не можете ими воспользоваться, гражданин Глухов. А денежное содержание тратит ваша жена. Кстати, она отказалась от вас как от предателя и подала на развод.

– Не может быть! – не поверил я.

– Может, гражданин Глухов, – сухо произнес следователь. – Вот письменный отказ. Она подает на развод.

Он протянул мне лист бумаги, и я узнал почерк Люськи. Прочитав отказ, я медленно положил бумагу на стол.

– Но меня еще не признали шпионом, идет следствие… – попытался я обратиться к презумпции невиновности. Но для Иванько все уже было ясно.

– Это вопрос времени, – мрачно сказал следователь. Он подался вперед и с нажимом спросил: – Признаешься в измене, капиталистический выкормыш?

– Нет, – ответил я. – Мне нужен адвокат.

– Ах, адвокат! – Следователь откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и посмотрел на меня с усмешкой. – Будет вам адвокат, гражданин предатель родины.

В его интонации и словах было столько презрения, что я в них утонул с головой и захлебнулся в возмущении. Хотел что-то сказать, но он поднял трубку и небрежно произнес в нее:

– Конвой, в первую допросную.

Я крепко сжал губы, чтобы не выругаться.

Вошли двое конвоиров.

– В камеру подследственного, – приказал следователь. Он закурил сигарету, а я встал, сложил руки за спиной и встал между ними. Конвоиры заломили мне руки, и я пошел согнутым в пояснице, чувствуя боль, но терпел. Я понял. Следователь явно торопился и решил применить физическое и моральное давление.

Когда дверь за арестованным закрылась, в допросную комнату вошел человек в темно-синем костюме. Гладко выбритый, подтянутый, с холодными глазами на холеном лице. Он посмотрел на следователя и сказал:

– Крепкий орешек этот Глухов. Сразу видно, что его поднатаскали в ЦРУ. Что дальше, Иванько? Начальство торопит. Нужно завершить это уголовное дело до конца квартала и доложить о раскрытии шпионского заговора, – он показал пальцем наверх. – Дело на контроле в ЦК. Понял, Иванько? За этим следуют или звезды на погонах, или ссылка в провинцию. МИД тоже требует быстрого результата, им нужно выставить ноту американцам. Шеф приказал добиться публичного признания. Глухов должен рассказать о вербовке на камеру.

– Все сделаю, – сухо кивнул Иванько. Гость пристально посмотрел на него и сказал: