Но в конечном счете все это переживали. Таковы уроки человеческой натуры. Хотя этот… этот урок более мучителен. Он предполагает, что честь дочери поругана, сама она подвергнута суровой критике и что общество шепчется о худшем. Именно этого Рэннок боялся последние три года, а может быть, и всю жизнь Зоэ. Она неудержимая, страстная. У нее склонности отца и экзотическая красота матери. Рэннок давно опасался, что такая комбинация приведет к гибели.

Эви смотрела в пустой камин. У нее сердце разрывалось, она боялась, и на этот раз серьезно, за свою падчерицу. Для нее Зоэ все еще была наивной девочкой с широко распахнутыми глазами, которую она приняла в свое сердце, выйдя замуж за ее отца. Она любила Зоэ как родных троих детей, которых родила Рэнноку. А порой любила даже сильнее, поскольку Зоэ больше страдала, а другим эти страдания были неведомы.

– Все так скверно, Эллиот, – прошептала она. – Зоэ и лорд Роберт должны сейчас же обручиться.

Рэннок с маской муки и гнева на лице вскочил и, шагнув к шкафу, замолотил по нему кулаком так, что пробки едва не выскочили из подпрыгнувших графинов с виски.

Эви поднялась следом за ним.

– Эллиот, умоляю, перестань!

– Я должен был отправить ее в Шотландию! – Скрипнув зубами, он снова грохнул кулаком по шкафу. – Мне нужно было меньше думать о моих желаниях и больше о ее безрассудстве и отправить ее туда давным-давно. Если бы я исполнил свой долг, Эви, девочка не погибла бы.

– Нет, она была бы несчастна, – тихо сказала жена.

С нечеловеческим стоном Рэннок сжал горлышко китайской вазы династии Мин так, что пальцы побелели.

Эванджелина быстро положила ладонь на его руку.

– Пожалуйста, любимый, – сказала она. – Мистер Кембл с такими муками приобрел эту вазу. Если ты выбросишь ее в окно, Зоэ это не поможет. Давай сядем и подумаем, что мы должны сделать.

– Только вызвать ее сюда, черт побери! – выдавил Рэннок, упершись руками в шкаф. – Больше нечего делать. – Слова были сказаны с таким смертельным гневом, что Эви заставила мужа обернуться… и была потрясена, увидев блеснувшие в его глазах слезы.

– О, Эллиот!

Он смотрел на нее, в его глазах было море печали, два десятилетия тревоги и вины. И тогда она поняла, что он гневается на самого себя и знает, что гнев теперь ничего не решит. Воинственный настрой вдруг покинул его, широкие плечи поникли. Такая нетипичная капитуляция взволновала Эванджелину едва ли не больше, чем вспышка гнева.

– Эви, ты старалась, – прошептал он, его лицо сморщилось от горя. – Видит Бог, как ты старалась. Но Зоэ наполовину я, наполовину ее мать. И вся материнская доброта на этой земле, возможно, не преодолела бы такой проклятой крови.

– Успокойся, любимый, – приговаривала Эванджелина, притянув мужа к себе. – Ты хороший человек, прекрасный. И ты замечательный отец всем нашим детям. Я не допущу, чтобы ты говорил дурно о себе самом или о Зоэ. Ты меня слышишь?

Но она боялась, что Эллиот никогда полностью не верил в это, независимо от того, как часто она это повторяла. А она говорила это – и действительно так думала! – много лет. Он был всем, о чем она мечтала, дети любили и уважали его. Почему он не понимает, что случившееся – это всего лишь реакция Зоэ на боль?

Ей, однако, недолго пришлось об этом раздумывать. Через несколько минут вошла Зоэ с опухшими от слез глазами. Тем не менее, несмотря на маленький рост, она держалась как герцогиня, и ее вид, казалось, снова распалил решимость Рэннока.

– В-выйти замуж за Робина? – давилась словами Зоэ, когда ей объявили ее судьбу. – О, папа! Нет!

– Нет?.. – Рэннок метался по комнате, как зверь в клетке, ероша темные волосы. Потом повернулся к дочери. – Что значит «нет»?

Зоэ смело шагнула к нему. Они сошлись у чайного столика, переминаясь с ноги на ногу, как боксеры на тренировке, и так походили друг на друга, что Эви рассмеялась бы, не будь сама на грани слез.

Зоэ унаследовала красоту матери, Эванджелина в этом не сомневалась, но поза, горящие глаза, упрямый разворот плеч – это чистокровный, страстный Армстронг.

– Мы с Робином не подходим друг другу! – крикнула Зоэ, сжав кулаки. – Он… он не любит меня, не так любит! Кроме того, папа, он не желает жениться на мне.

– Ах, не желает? – рыкнул отец. – Желание теперь не имеет никакого значения, моя девочка! Он желал достаточно, лапая тебя и сорвав одежду, так что теперь пожелает жениться на тебе, черт побери!

Шотландский акцент прорезался в речи Рэннока с интенсивностью, которой жена прежде никогда не слышала. Чтобы предотвратить катастрофу, она положила руки на плечи Зоэ.

– Зоэ, пожалуйста! – пробормотала она. – Робин сделал тебе предложение, и я действительно думаю, что ты должна сказать…

– Предложение? – в тревоге распахнула темные глаза Зоэ.

– Да, парень по крайней мере знает, чего от него ждут, – заявил отец, – и, если хочет жить, сделает это.

Эванджелина укоризненно взглянула на мужа.

– Эллиот, помолчи! Лорд Роберт, может быть, и шалопай, но он всегда был джентльменом. Нам предстоит свадьба. И надо радоваться.

– Что?! Радоваться, что я загубила Робину жизнь? – воскликнула Зоэ. – Эви, Робин мой друг! Как я могу перенести, что его насильно привязывают ко мне?

– Стань для него лучшей женой, – торжественно сказала Эванджелина. – Леди, которой его семейство будет гордиться. Я знаю, мистер Амхерст и Джонет будут рады тебе.

– Нет! – Зоэ закрыла лицо руками. – Эви, пожалуйста! Я не могу!

Но на этот раз Эванджелина не дала падчерице пощады.

– Зоэ, подчинись, – сказала она спокойно. – Дело сделано, девочка. Если бы я могла спасти тебя от этого, я бы это сделала, даже папа бы сделал. Но мы не можем. И ждем, что ты примешь это с достоинством.

Роуленды и Амхерсты собрались в кабинете лорда Мерсера. Маркиз сидел за полированным столом красного дерева, у его ног спали собаки Озорник и Бонни. Его мать Джонет села по левую руку от него, отчим Коул – справа, осужденный узник сидел между ними через стол.

Мерсер смотрел на брата. Робин, как побитый, повесил голову, плечи сникли, и даже в высохшем сердце Мерсера шевельнулось сочувствие.

Тишину нарушил лакей, принесший кофе. Поставив поднос на стол, он вышел. Джонет деликатно кашлянула и принялась разливать кофе.

Мерсер видел мать словно сквозь пелену, едва замечая тонкую фарфоровую чашку, которую она поставила перед ним. Он старался думать, не о себе, а о матери. Можно сказать, оба сына разочаровали ее прошлой ночью. Она все еще возмущена? Смирилась?

Ее вечеринка вряд ли могла обернуться большей катастрофой, печально размышлял Мерсер, постукивая по столу ручкой с металлическим пером. Ссора на террасе с Зоэ волновала его по причинам, о которых он все еще не хотел думать. Потом Клер изобразила обморок, устроив спектакль, достойный театра «Друри-Лейн».

Но судьба сочла это недостаточным наказанием. Ему было суждено стать свидетелем погибели Зоэ, сцена, когда она полуголой сидела на коленях брата, врезалась ему в память. Зоэ оседлала Робина, одна пухлая грудь вывалилась из корсажа, роскошная прическа рассыпалась. С влажными, припухлыми губами Зоэ выглядела необузданной, распутной. Именно такой, какой он воображал ее в порыве страсти.

Чувствуя отвращение к себе, Мерсер закрыл глаза и загнал эротическую картину в самые темные глубины сознания – должно быть, уже в сотый раз. Зоэ предстоит стать невестой его брата. Память о той пышной совершенной груди с налившимся розовым соском больше никогда не должна всплывать в его уме. Его гнев на Зоэ, постоянная досада, даже забота о ее благополучии – все это должно кончиться. Теперь это обязанности его брата. Мерсеру радоваться бы, что этот груз спал с его плеч. Вместо этого он задавался вопросом, годится ли Робин для этой работы.

Конечно, не было никакой необходимости рассказывать матери, что произошло в кабинете. Она слишком проницательна. Вчера вечером, как только ушли последние гости, она устроила Робину головомойку, и испанская инквизиция в подметки не годилась разгневанной Джонет Амхерст. Робин выкладывал историю в путанице оправданий и извинений, пока его мать наконец не спрятала коготки и отослала его зализывать раны. Схлестнувшись с графиней Килдермор, нельзя уйти невредимым.

Их отчим, хотя и более дипломатичный, радовался не больше жены, поскольку Зоэ была его давней любимицей. Что касается самого Мерсера, он едва понимал свои чувства. Были среди них и гнев, и горе, но и какая-то внутренняя ярость, которой он не мог объяснить.

– Господи, да перестань ты барабанить! – Робин сердито глянул на ручку. – Брак я еще могу вынести… но прекрати эту чертову канонаду!

Мерсер бросил ручку, и она заскользила по полированному дереву.

Отчим сердито прочистил горло.

– Придержи язык, Робин! – предостерег он. – Не забывай, что здесь мама.

Робин настороженно взглянул на Джонет.

– Да… хорошо, сэр, что вы не слышали, как она поносила меня вчера вечером. У вас бы волосы в ушах зашевелились.

– Хотя молодым грубиянам я, наверное, кажусь древним Мафусаилом, – ответил отчим, – я еще не достиг возраста, когда волосы в ушах растут. – Он с негодованием посмотрел на пасынка, потом взял чашку. – Что касается этого брака, то Зоэ чудесная девочка. Мы с мамой любим ее почти как родную. Если бы мы думали, что ты несчастен…

– Коул, сейчас не время думать о несчастьях, – вмешалась Джонет. – Зоэ опозорена, и Робину некого винить в этом, кроме себя. Дело сделано.

– Да, – сказал Робин печально. – Остается ждать ответа Рэннока.

– Полагаю, мы все знаем, каков он будет, – сказал Мерсер, – хотя после венчания Рэннок может избить тебя до полусмерти.

– Спасибо на добром слове, – язвительно поблагодарил Робин.

Мерсер не стал отвечать и снова взял разговор под свой контроль.

– Мама, – повернулся он к Джонет, – ты займешься объявлением?

– Конечно, – ответила она. – Коул, ты поговоришь с епископом?

– Ах да, специальная лицензия! – бормотал отчим.

– И нужно выбрать церковь, – сказал Мерсер, – поскольку Ричмонд далеко от…

– Нет, подождите! – воскликнул Робин, переводя взгляд с одного на другого. – Вы все… всё это… мне нужно время. Мне не нужна специальная лицензия. У меня есть дела, которые нужно уладить. Люди, которых надо… повидать. Разве мы не можем подождать несколько дней? Объявить имена вступающих в брак? Устроить долгую помолвку?

Долгая помолвка!

Продолжить муки ада для всех!

Мерсер стряхнул наваливающийся страх.

– Как я объяснил за завтраком, папа, мне нужно срочно быть в Грейторпе, – сказал он. – Завтра я в любом случае уеду из Лондона. Сезон заканчивается. Возможно, Робин поедет с вами на некоторое время в Элмвуд? Как только все разъедутся из Лондона, разговоров станет меньше.

Робина, однако, эта перспектива явно не обрадовала. Наклонившись, отчим твердо взял его за плечо.

– Думаю, твой брат прав, мой мальчик.

Мать, однако, покачала головой:

– Это будет выглядеть так, будто он оставил Зоэ. – Джонет поднесла ко рту чашку, что-то прикидывая в уме. – Стюарт, – наконец сказала она, отставив чашку, – думаю, в этом году мы все должны поехать в Грейторп, включая Зоэ.

Мерсер откинулся в кресле. Это было совершенно противоположно его намерениям: уехать как можно дальше от Зоэ и Робина.

– Об этом и речи быть не может, – сказал он резко, – даже если в этом был бы смысл. Я вчера получил письмо от Шептона, он пишет, что поблизости вспышка оспы. Я должен ехать, и ехать один.

– Но мы все сделали вакцинацию, – возразила мать. – Кроме того, от дома до деревни три мили. Мы будем в безопасности.

– А как начет Зоэ? – Слова Мерсера прозвучали чересчур резко. – Она будет в безопасности? Господи, кто-нибудь думает о ней?

Бонни, почувствовав напряжение в его голосе, села и положила лапу ему на колено, озабоченно наклонив голову. Мерсер, успокаивая, погладил ее черную шелковистую голову.

– Сейчас это называют прививкой, – хмуро заметил Робин. – И Зоэ ее делала.