Дунчэнь покосился на плотно закрытую дверь соседней комнаты, и злость вспыхнула в нем с новой силой:

– Твою ж мать! Мы каждый день думаем, что небо вот-вот обрушится, а ей хоть бы хны… Будто ничего не происходит. Так еще и мультики смотрит!

– Не нужно так о ней, – Хань Мэй перешла на шепот. – На-На наверняка тоже напугана…

– Это она-то напугана? Разве ты не слышала, как она только что смеялась… – Дунчэнь никак не успокаивался. – Ты постоянно ее балуешь!

Хань Мэй только открыла рот, чтобы поспорить, но слова застряли в горле, поэтому она просто развернулась и направилась на кухню.

Ма Дунчэнь снова почувствовал сухость во рту и, взяв стакан со столика, обнаружил, что осталась только пара капель. Прицокнув языком, он отодвинул стакан, уже собираясь идти на кухню, но тут услышал звонок телефона. Стремительно пересек комнату и схватил трубку, в которой раздался режущий слух звук. Сглотнув, он чуть дрожащим голосом произнес:

– Да, Лао Лю?..

Разговор длился несколько минут. Из кухни, держа лопатку для сковороды, вышла Хань Мэй; в ее взгляде читалось беспокойство. Ма Дунчэнь же, сведя брови к переносице, все время повторял «ага» и «да». В конце концов он произнес:

– То есть вероятность все же остается, верно?

На той стороне трубки что-то ответили, и Ма Дунчэнь, произнеся: «Спасибо, Лао Лю», закончил разговор. Глядя на его лицо, Хань Мэй чувствовала, что ее беспокойство растет с каждой секундой.

– Это был Лао Лю из муниципального управления?

– Да… – Ма Дунчэнь обессиленно опирался на стену. – Он нашел чертеж водопропускных труб.

– И что сказал?

– Трубы выходят в разных местах. Одна проходит через канал Вэйхун; еще есть в Вэйдуне, Вэйгуне, – Дунчэня передернуло, – и еще одна у реки Литун.

Хань Вэй, задумавшись, внезапно прикрыла рот рукой – лопатка со стуком упала на пол.

– Да, – Ма Дунчэнь горько усмехнулся, – если та девочка попала в реку Литун, дело будет громким.

– Что же делать? – произнесла Хань Мэй осипшим голосом, хватаясь за воротник мужа. – Что же будет с нашей дочерью? Если та девочка мертва, тогда На-На конец!

– Сейчас еще не самое худшее. – Хотя на душе Ма Дунчэня скребли кошки, он все же решил для начала успокоить жену. – Полицейские тщательно осмотрят трубы. В конце концов, найдут они девочку или нет, тоже нельзя сказать точно.

– А если не найдут? Будут ли они проводить спасательные работы на реке Литун? – Хань Мэй начала впадать в безумие. – Если найдут тело девочки… На-На схватят. Точно схватят! Она же еще такая маленькая, в тюрьме ее будут обижать…

– Успокойся хоть немного! – Ма Дунчэнь вытянул руки, чтобы поймать жену, но она уже обессиленно опустилась на пол, громко рыдая.

Стоило ей потерять над собой контроль, и Ма Дунчэнь ощутил, как погружается в еще большее смятение. Однако после слов Хань Мэй к нему пришло озарение.

– Поэтому, – он помог ей подняться с пола, – мы просто не позволим полиции притронуться к этому делу.

Плач Хань Мэй неожиданно прекратился. Она в недоумении подняла на него зареванное лицо:

– Как же можно…

– Можно! – Ма Дунчэнь скрипнул зубами. Он говорил так, будто не потерпит каких-либо возражений: – Я пойду переговорю с семьей Су.

Глава 3
Тайное дело

23.05.1994, понедельник,

переменная облачность

Я знала, что бог не благоволит мне – никакого дождя он не послал. Но неважно: то, что произошло, уже произошло, а я сделала то, что мне всегда хотелось сделать, но никак не получалось.

Сейчас послеобеденный урок географии. Мои оценки по ней всегда неплохие, поэтому учитель Тао думает, что я без проблем сдам письменный экзамен. Она позволила мне заняться чем-нибудь другим, поэтому я и пишу сейчас в личный дневник.

Для меня написание дневника – это не то чтобы привычка, а скорее способ излить свои чувства. У меня нет человека, которому я могла бы открыться, поэтому дневник – это друг, сопровождающий меня с самого детства. Тем более что произошедшее сегодня обязательно нужно записать.

Проснувшись утром, я посмотрела в окно – было пасмурно, а асфальт так и остался сухим. Я не потеряла надежду и не расстроилась сильно. Я – всего лишь одно из бесчисленных моих пожеланий, которое не сбылось. То, за что я действительно волновалась, – это выдавленный тюбик пасты и мои белые кроссовки, жизнь которых держится на волоске.

С обувью все нормально: маркер и паста скрыли следы чернил. Единственный минус – это образовавшаяся корочка; если немного задеть ее, она треснет и распадется. Я взглянула на эти «белые» кроссовки и поняла, что оказалась в тупике. Когда я ломала голову над планом, услышала, как из ванной доносится крик мамы – похоже, она обнаружила, что в тюбике нет пасты. У меня не было желания в моем нынешнем состоянии еще и ругаться с кем-то, поэтому я сняла кроссовки, завернула их в газету и, взяв рюкзак, вышла из комнаты. Проходя мимо кухни, увидела те две тарелки, одна на другой, но у меня уже не было времени на еду.

В кабинете комитета комсомола школы я переобулась в кроссовки. Учитель Чжоу достал из шкафа флаг и поторопил нас идти на спортивную площадку. Я не осмеливалась идти слишком быстро – боялась, что скорлупа из пасты развалится. Не прошло и нескольких секунд, как учитель Чжоу заметил мою странную позу и сразу же открыл рот, чтобы спросить меня об этом. А еще он увидел кусочки отошедшей пасты на поверхности кроссовок.

– Боже мой! – Он распахнул глаза. – Что на тебе надето? Гипс?

Я не успевала объясниться – да у меня и возможности такой не было. Поэтому с красным лицом, опустив голову, помчалась на поле. Здесь возникла еще бо́льшая проблема: нужно было маршировать стройным шагом еще с тремя учениками перед всей школой.

Перед тем как сделать первый шаг вперед, я закрыла глаза. Через несколько минут услышала, как толпа начала перешептываться. Тут же до меня долетел хохот. Я точно знала, что это Ма На. Она наверняка указывала пальцем на ошметки зубной пасты и открывшиеся пятна на моих кроссовках. Они с Сун Шуан и Чжао Линлин вместе осмеивали меня…

Ладно, пусть так.

Под удивленными, недовольными и насмешливыми взглядами, оставляя за собой остатки пасты, я с бесстрастным лицом дошагала до флагштока. Когда флаг развернули, красное полотно прикрыло мое лицо, и тогда я наконец смогла открыть глаза. И за полсекунды нашла его лицо в толпе.

Ян Лэ не смеялся, он даже не смотрел на мои кроссовки. Его взгляд был прикован к флагу. Я знала, что он думает не о том, сколько павших героев окрасили этот флаг алой свежей кровью; он лишь не хотел, чтобы я чувствовала неловкость.

Прозвучал государственный гимн, и флаг медленно подняли. Я, подняв голову, наблюдала за ним, отдавая честь взглядом. Небо над развевающимся флагом начали заполонять темные тучи.

* * *

После церемонии я переобулась в удобные сандалии. Но мои «белые» кроссовки по-прежнему были темой для обсуждения среди одноклассников. На перемене многие даже пробегали мимо моей парты, чтобы взглянуть на них, с остатками скорлупы от пасты. Я очень хотела выкинуть эти кроссовки, но не могла. Родители не купят мне новую пару, если только старые не разлезутся или не порвутся. По их мнению, обувь нужна для того, чтобы носить ее. Можно носить – этого достаточно. А пятна – совсем не проблема. Конечно, я могла бы нарочно испортить кроссовки, но в моей голове тут же возникла математическая задачка: сколько стекла нужно будет разгрузить папе, чтобы он смог купить мне новые?

Моя популярность из-за кроссовок не продлилась долго – уже к обеденному перерыву все утратили свой интерес к ним. Я тоже была рада немного расслабиться. Но меня уже ждало очередное беспокойство: утром я спешно ушла из дома, не позавтракав. Со вчерашнего вечера в мой желудок не попало ни рисинки, из-за чего он сильно бурлил. Мыслями я постоянно улетала к тем двум тарелкам на кухне…

Когда одноклассники начала открывать контейнеры с обедом, классная комната наполнилась различными запахами, и я решила незаметно уйти. В туалете влила в себя тонну холодной воды. Это не решило реальную проблему, но чувство голода, так или иначе, немного утихло. Я вытерла рот и медленно направилась в актовый зал. Сегодня собирались репетировать «Дитя морей» – английский спектакль, финальное событие программы в честь фестиваля английского языка в этом сезоне. Сейчас обед, поэтому в зале, скорее всего, не будет людей. Спрятавшись здесь, я надеялась скрыть неловкость от того, что не пообедала, – да и просто побыть в одиночестве.

Здесь и правда не оказалось ни души. Я прошла по выложенному мрамором проходу и, миновав несколько рядов кресел, забралась на скрипучую деревянную сцену. Проскользнула за кулисы в узкий коридор – туда, где был зал для репетиций. В кромешной тьме нащупала выключатель. Привыкнув к яркому свету, увидела раскинувшийся передо мной просторный зал. Из-за голода мое сердце билось очень часто, а ноги сильно ослабли. Тогда я залезла на ящик с реквизитом, чтобы передохнуть. Затем, открыв шкаф с костюмами, среди вывешенных в ряд красных платьев нашла вешалку со своим именем.

Я играла одну из служанок принца – появлялась только в четвертом акте, буквально с парой реплик. Несмотря на это, я все же достала сценарий из ящика с реквизитом и тщательно повторила их. Захлопнув сценарий, закрыла глаза и начала репетировать мюзикл в своем воображении.

Я не хотела предстать некрасивой перед Ян Лэ, пусть даже сегодня утром достаточно опозорилась. Поэтому мне нужен был шанс… нет, не восхитить его игрой, изображая нищую разбитую девушку, напоминающую измочаленную половую тряпку, а хотя бы с достоинством, глядя ему в глаза, произнести: «Служанка С.». И я смогу увидеть его улыбку… Да, у нас по-прежнему будут отношения аристократа и нищенки, но мы хотя бы не будем Ян Лэ и Су Линь.

Как же здорово…

Я улыбнулась, но на меня сразу же вновь накатило уныние. Я кинула сценарий в ящик, и он приземлился прямо рядом с другим сценарием в прозрачной обложке. Не было необходимости смотреть – я знала, что это слова Ма На. Ах да, она заставляет нас звать ее принцессой-русалочкой, потому что играет Русалочку…

Я взяла ее сценарий – у нее явно было больше слов, чем у меня. Что-то она пометила красной ручкой. Но огромные куски текста на английском просто убивали Ма На, поэтому около некоторых реплик она писала на пиньинь. «Ай дун тэ фэй эр…»^[5]

Прочитав эту строчку, я не сдержала смех, не без злобы представляя, как она перед Ян Лэ выдавливает из себя слова на ломаном английском. Ей он нравился – это знала вся школа, поэтому Ма На снова и снова добивалась роли Русалочки. Не знаю, что уж там сделал ее богатый отец, но в итоге ей достался этот персонаж. Да, она красивая, у нее хорошая фигура, а с копной каштановых волнистых волос она еще больше походит на иностранку. Но… правда ли она способна стать Русалочкой?

Я повернула голову и посмотрела в большое зеркало: на мне белая кружевная юбка с темно-красной каемкой, в одной руке сценарий, другая придерживает ящик с реквизитом. Лицо бледное, глаза узкие, с одинарными веками… А черные прямые волосы закрывают плечи.

На первой репетиции, закончив со своими репликами, я встала за принцем и неприкрыто смотрела на Ян Лэ. Когда наш руководитель, учитель Чжоу, остановил репетицию, лишь тогда я отвела взгляд. В то же время заметила, как учитель Чжоу смотрит на меня.

– Подойди. – Он поднял камеру, приглашая меня посмотреть запись.

Я не смела дотрагиваться до этой дорогущей вещи – просто стояла чуть сбоку и смотрела на маленький экран. На картинке я была посередине в левой стороне, а лицо Ма На открывалось только наполовину.

– Твой взгляд больше похож на взгляд Русалочки. – Учитель Чжоу улыбнулся мне. – Очень жаль…