В нашу школу он перешел после того, как его отец ушел из семьи. Витя никогда об этом не говорил. И его отца мы не видели. Витя, конечно, переживал уход отца по-своему, так что те три года, что он был с нами, ему было невесело. Они с мамой переехали на Пулковскую улицу, школьный двор был совсем рядом. Когда Витя появился в школе, он конечно же обратил на себя внимание. В нашей школе были дети только славянской наружности, ну, еще евреи, конечно, но мы тогда не очень это понимали. А вот Витя выделялся. Он пришел к нам в четвертом классе. Класс огромный, более сорока человек. Все дружили своими дворами, а в целом класс был недружный. Сразу скажу, что мальчишки у нас были злые и очень травили одного одноклассника. Унижали, обзывали, издевались. Казалось бы, и к Вите должны были прицепиться. Но нет, зло обходило его стороной – его никогда не дразнили и не обижали. И сам он тоже никого не обидел. Молчун был, созерцатель, но очень простой в общении. Он просто молчал рядом, и с ним было хорошо. Нас разделили на звенья, и мы занялись пионерскими делами. Больше всего нам нравилось собирать макулатуру. Мы компанией ходили по квартирам. Тут и общались, и незнакомые дома изучали. Мама Вити говорила, что его все были рады видеть у себя в гостях. Учился он на тройки, но был хорошо воспитан и производил на родителей своих друзей очень хорошее впечатление. Да, в учебе ничем не выделялся, но по сравнению с нашими мальчишками выделялся своей нормальностью. И со всеми был дружен, вел себя ровно. Не обижал девочек! Я сама не помню, но моя мама говорит, что я постоянно повторяла: «Витя Цой такой хороший мальчик…» Витя был компанейским, но при этом удивительно скромным. Иногда мы собирались у кого-нибудь дома и играли – помните, такие были игры – «Колечко, выйди на крылечко», «Испорченный телефон», «Вы поедете на бал?». Иногда просто начинали резвиться, пробовали танцевать. Витя участия не принимал, сидел где-нибудь на уголочке дивана и улыбался. Мы считали, что он стесняется. А он, как художник, любил наблюдать, для него это было важнее, чем резвиться. Всегда оставался собой, не старался под кого-то подстроиться.

В школе он, как и многие тогда, увлекался индейцами. Но по-своему. Вечно был перемазан глиной. Аккуратные девочки старались подальше отодвинуться от него за партой. Витя после школы отправлялся на ближайшие стройки, лазил по котлованам, добывал глину и из нее лепил барельефы индейцев, причем только лица с перьями. Потом раскрашивал их яркой краской и раздаривал, почти у всех в классе были такие сувениры, можно было на стену повесить. Но у меня не сохранился – брат нечаянно разбил, а склеить мы не догадались. В те годы Витя не пел, и гитары у него еще не было. Однажды чуть не погиб. У нас в школе были фрамуги с петлей из веревки для открывания. Витя на перемене уселся на подоконник и, играя, запутался в этой веревке. Потом после звонка спрыгнул, чтобы бежать в класс… И повесился. Кто-то закричал, прибежала учительница с ножницами и разрезала веревку. Учительница математики Галина Даниловна Павлова спасла его».

Наталия Викторовна с большой теплотой вспоминает классную руководительницу Лилию Александровну Изотову, которая преподавала рисование и черчение. Возможно, она и сыграла определенную роль в развитии художественных способностей юного Виктора, ведь именно во время обучения в 356-й школе Виктор поступил в городскую художественную школу.

«Лилия Александровна, – продолжает Наталия Филимонова, – совершенно не умела нас ругать, даже строгой быть у нее не получалось. Представьте себе класс численностью около сорока пяти человек! В случаях, когда нужно было отругать и наказать, она становилась такой ранимой, трогательной, беззащитной, что мы и сами понимали, что очень сильно ее расстроили, и нам становилось стыдно. Вот так потихоньку она будила в нас совесть и ответственность за себя и за других. Я почти уверена, что именно Лилия Александровна, с ее чуткостью и внимательностью, заметила в Вите художественно одаренного мальчика. И буквально настояла на том, чтобы он продолжил учиться рисованию в художественной школе, а не в кружке, который она вела после уроков».

Наталия Викторовна вспоминает интересный эпизод, характеризующий Цоя как художника: «Однажды у нас была возможность убедиться, как Витя здорово рисует. Это было 1 сентября. Наша учительница Наталия Владимировна Кущ вела урок русского языка и дала такое задание: желающие могли выйти к доске и невербально, без использования речи, например, языком жестов, рассказать, как они провели лето. А нам предлагалось рассказать, что мы поняли. По ее задумке, нужно было потом сделать вывод, что наша речь не является универсальным средством общения. Витя сам вышел к доске, взял мел и буквально несколькими точными росчерками изобразил палатку, растянутую на колышках. А сам стоит и улыбается. Эта палатка и вся сценка очень ярко сохранились в моей памяти, буквально фотографически».

«Что еще рассказать? – продолжает Наталия Викторовна. – Жили они бедно. Однажды – это было уже в седьмом классе, когда Витя с нами уже не учился, – я пригласила его на свой день рождения. Мы тогда были в одной компании. И он подарил мне капроновые чулки. Я сильно смутилась – я еще не носила их никогда. Но сразу поняла, что у них просто не было возможности купить мне подарок, и его мама отдала ему свои новые чулки… Это был март 1976 года, мое 14-летие. Кстати, в тот день мы впервые увидели Витю с гитарой. Он принес ее с собой. Мы тогда еще не пели песни, и сам он не пел, а только брал аккорды на гитаре. А мы все удивлялись – мол, Витька и с гитарой! Когда Витя переехал к парку Победы – вроде и недалеко, на трамвае минут 10–15 – он мог бы продолжать учиться в нашей школе. Но тогда это не разрешалось, надо было учиться по месту жительства. И Витя перешел в другую школу. Но мы еще продолжали общаться. Мы небольшой компанией одноклассников ездили к нему на 14-летие. Новыми друзьями он пока не обзавелся. Было не очень весело. Там была большая квартира в сталинском доме, у Вити проходная комната, и, по-моему, ему было в ней неуютно. Потолки очень высокие, сама комната темноватая, она мне показалась очень угрюмой. Витина мама угощала нас тортом, даже помню каким – с пингвинами. У Вити со временем появились новые друзья. Почти все ребята из нашей компании ушли из школы после восьмого класса, а я осталась, и мы перестали встречаться. Витя оставил у меня в душе добрую память – очень простой, совсем не звездный, абсолютно нормальный человек. Этот его немного шершавый голос, манера стоять, широко расставив ноги, немного задрав подбородок. Это все из детства… Со временем у него стало более славянское лицо. Среди всех многочисленных его портретов мне дороги те, где он на себя похож. Теперь ведь многое подправляют, глаза увеличивают, лицо выглаживают. Иногда просто кукла».

Как видим, Виктор очень тепло относился к 356-й школе. Уже в старших классах, вспоминает Наталия Викторовна, Виктор заехал туда. Тогда все, кто его помнил, удивились: «Как ты вырос, Витька!» Он улыбался…

В этой же школе № 356 двумя классами младше учился Андрей Сигле. Тот самый Андрей Сигле, который будет принимать участие в записи альбома «Группа крови» и музыки к фильму «Игла». Первое, что вспоминается, – прекрасное клавишное оформление песни «Закрой за мной дверь». Едва ли Цой и Сигле были знакомы в подростковом возрасте, но то, что бегали по одним и тем же школьным коридорам и друг друга видели, это точно. Наталия была знакома и с Андреем, и с его сестрой. Познакомились они уже в конце школьного обучения в летнем лагере на сельхозработах. Позднее с другими ребятами ездили отдыхать к Андрею на дачу. Наталии Андрей запомнился взрослым и сдержанным юношей с копной рыжих волос, которые наотрез отказывался приводить в надлежащий советскому школьнику вид: «Андрей на два года младше, но внутренне он был старше нас. Собранный, достойный, вежливый. Очень красиво ухаживал за девушкой». Жил Сигле, к слову, на той же Пулковской улице, что и Виктор с мамой.

Среди учащихся школы, с которыми была знакома Наталия, был еще примечательный мальчик, юный киноактер Денис Кучер. Он снимался в фильме «Объяснение в любви». Еще прошел пробы к фильму «Двадцать дней без войны», но заболел и в итоге в картине не участвовал. Однако задолго до этого всеобщую любовь и популярность принесла четырехлетнему Денису его первая роль в фильме 1972 года «Боба и слон». Это трогательный детский фильм, музыку к которому написал известный композитор Станислав Пожлаков, который, кстати, тоже жил в Московском районе. Виктор Цой даже познакомился с ним в конце 1970-х – об этом мне рассказал друг Виктора Игорь Пиночет Покровский. Однажды, прогуливаясь по Московскому проспекту, на пересечении с улицей Фрунзе, Виктор и Игорь увидели отдыхающего на скамеечке Станислава Ивановича. Молодые люди узнали автора популярных песен «Топ-топ, топает малыш», «Ребята 70-й широты» и исполнителя песни «Туман» в фильме «Хроника пикирующего бомбардировщика». Подсели рядом и о чем-то недолго поговорили с композитором.

«Я хочу сказать пару слов о самом фильме, где так замечательно и незабываемо сыграл Денис, – рассказывает Наталия Викторовна. – Фильм вышел в 1972 году. Нам было по 10–11 лет и мы его просто обожали. Там была песня про «розового слона», она очень часто звучала на радио, мы тоже подхватили и распевали. Эта песенка, безобидно звучащая за кадром, была написана композитором Пожлаковым на стихи совсем не детского поэта Глеба Горбовского. Она говорила нам о том, что надо оставаться самим собой в любых обстоятельствах, даже если вокруг все злорадствуют, что ты сломался и стал таким, как все. И есть там такая строчка: “Но наступили дни перемен”. Кто знает, может, именно эта строчка трансформировалась потом в творчестве Цоя?»

Наталия Викторовна продолжает: «Кто бы мог подумать тогда, что и с Денисом Кучером и с Андреем Сигле меня тесно сведет жизнь. Дело в том, что я после школы не поступила в институт и осталась работать старшей пионервожатой. Еще на три года задержалась в родных стенах. Денис был тогда знаменосцем в нашей пионерской дружине, Андрей – комсомольским активистом, а его сестра – членом совета дружины. Общались все очень часто».

Я спросил Наталию Филимонову, следила ли она за успехами Виктора уже во взрослой послешкольной жизни. Она ответила: «До этого имя слышала, но не верила, что это он. Думала, другой кто-то, точно не наш Витя». Когда же на экраны вышел фильм «Игла» и его показали по телевизору, Наталии Викторовне запомнилась сцена драки и знакомый голос: «Какое стекло? Для окон?» – «Сказать, что я была удивлена – это ничего не сказать. Он ничего не играл. Это просто был наш Витя». Спросил также, какая песня Виктора ей нравится? Наталия ответила: «»Сказка». Потому что эта песня о том нашем времени многое говорит. Потому что ответы на вопросы о смысле жизни, о её конечности мы искали каждый сам для себя. На эту тему тогда никто не помогал найти ответ».

Художественная школа № 1. Набережная канала Грибоедова, 26

В 1974-м Виктор Цой поступает в городскую художественную школу, там он учился до 1977 года. Осмелюсь предположить, что кроме того, что Валентина Васильевна стремилась развить художественные способности Виктора, она также хотела как-то отвлечь сына от того, что отец ушел из семьи. Вспомним и об учительнице рисования из школы № 356, которая настойчиво рекомендовала Цою заниматься именно в художественной школе.

Набережная канала Грибоедова, 26. Самый центр Ленинграда. Это старинное здание Малого Гостиного двора, построенного в 1790 году великим Джакомо Кваренги. Городская художественная школа была основана в первые годы Советской власти и несколько раз меняла место своего пребывания. Одно время размещалась в здании художественного училища им. Серова. Там, куда в 1977 году поступит Цой. В здании на набережной канала Грибоедова, 26, школа находилась с 1968 по 2002 год. Потом переехала на проспект Римского-Корсакова.

Об этом периоде в биографии Виктора известно, прямо скажем, немного. Обратимся к заметке Виталия Калгина «Как Цоя дразнили в детстве, и его увлечение живописью» на канале в «Дзене»: «В начальных классах Витя учился неплохо, но явную склонность проявлял разве что к рисованию, и в 1974 году (с четвертого класса) родители отдали его в художественную школу № 1 “Казанский собор” (наб. канала Грибоедова, 26), возле Львиного мостика. Там Витя учился у Татьяны Александровны Ганжало – супруги Николая Николаевича Ганжало, одного из преподавателей художественного училища им. Серова. Кстати, если приводить слова очевидцев, то, по их рассказам, “вспоминает она его как маленького и чумазого <..>. И ей удивительно, что впоследствии он стал звездой”».