Немногочисленное общество расположилось в столовой здесь же, на втором этаже. Георгий успел сообщить, что на первом размещается еще одна комната, а также подсобные помещения, где стоит генератор и хранится запас дров для печи.

То, что Георгий назвал столовой, представляло собой, скорее, гостиную с длинным столом, за которым запросто могли бы поместиться человек восемь, двумя скамьями, искусственными цветами в кашпо и чеканной гравюрой во всю стену, изображавшей бородатого лешего, отдаленно похожего на Карла Маркса. В углу натужно урчал холодильник «Днепр», а подле него возвышалась радиола на четырех ножках, над которой, почти под потолком, висели и громко тикали массивные ходики. Не старинные, новодел, но весьма колоритные.

За столом сидели трое, пили чай из абстрактно расписанных фарфоровых чашек. Ближе к самовару восседала тучная дама в старорежимной шали, наброшенной поверх темно-коричневой кофты. На вид ей было лет шестьдесят пять, ее фигура и строгий лик внушали почтение. Она с равным успехом могла быть укротительницей тигров в цирке или воспитательницей детского сада.

«Это и есть моя соседка», – подумала Юлечка, поскольку другие два чаевника были мужского пола, и для них, по всей видимости, предназначалась комната на первом этаже. Один смотрелся молодо, до тридцати, его плечи облегал кургузый пиджачок отечественного пошива. Второй выглядел как типичный пролетарий: с обветренными, неаккуратно выбритыми щеками, в заношенном свитере и ватных штанах.

Георгий представил собравшимся новую гостью и сказал, что ему пора ехать.

– Когда вас ждать в следующий раз? – вопросила тучная дама.

– Завтра утром, – ответил тот. – Привезу вам продуктов и горючего для дизеля.

– И, будьте добры, дров, – прибавил молодой человек в пиджаке. – Дров маловато. До завтрашнего вечера протянем, а на послезавтра уже не хватит.

– Хорошо, – кивнул Георгий и вышел, оставив обитателей домика наедине друг с другом.

Минуту спустя затарахтел мотор. Звук поначалу слышался отчетливо, затем стал удаляться. Георгий уехал.

Юлечкой овладело некоторое смущение. Она ожидала встретить своих ровесников-студентов, но контингент подобрался иного рода. Тем не менее все, включая тучную даму, оказались людьми компанейскими, и вскоре она уже болтала с ними, как с давними приятелями.

Дядьку в свитере звали товарищем Калинниковым. По крайней мере, он представился именно так и поведал, что работает начальником ЖЭУ. Его управление на хорошем счету, вверенные ему дворы в любое время года чистятся до блеска, в домах аварии устраняются своевременно, ремонты проводятся в полном соответствии с планом. Когда он все это произносил, у Юлечки возникло ощущение, будто она слушает отчет на исполкомовской летучке.

Молодой человек в пиджаке был не так многословен и куда более скромен. Назвал свое имя – Слава, сказал, что работает в плановом отделе Ленинградского филиала НИИ по сооружению сборно-монолитных конструкций из армированного бетона… дальше Юлечка не запомнила, название предприятия звучало ужасающе громоздко. Слава признался, что никогда не хватал звезд с неба и не лез в передовики, но трудился честно. И в кои-то веки его наградили поездкой за город. Он предпочел бы премию в виде денег, но выбора не предоставили.

Что до тучной дамы, то она назвалась Эммой Анатольевной, преподавательницей истории Ленинградского сельскохозяйственного института. За тридцать два года работы она, по ее словам, стала легендой как среди преподавательского состава, так и среди учащихся. Но в подробности Эмма Анатольевна не вдавалась, она, как и Славик, не любила распространяться о своей персоне.

Юлечка рассказала о себе – лаконично, без деталей, упоминание о которых могло навести на мысль, что она зазнайка. Так, за беседой, они просидели больше часа. Эмма Анатольевна объявила, что у нее режим, и удалилась в комнату. Юлечка посидела еще немного, но в компании двух мужчин ей было не слишком удобно, и она тоже отправилась спать, сославшись на усталость.

Она понятия не имела, чем будет заниматься завтра. Домик стоял на отшибе, окруженный непролазными сугробами. Без лыж или специальной техники добраться до ближайшего населенного пункта не представлялось возможным. Умываясь в тазике с подогретой в котле водой (ванны и душа в коттедже не нашлось по причине отсутствия водоснабжения), Юля недоумевала по поводу того, кому пришло в голову поощрять достойных людей путевками в это малоприспособленное для проживания место. Лучше бы в санаторий отправили…

Она вспомнила слова Георгия, что коттедж экспериментальный. Про себя хихикнула: «А мы, стало быть, подопытные кролики? Н-да, роль так себе. Но, с другой стороны, денег не берут, грех жаловаться. И, может статься, на завтра у организаторов поездки, больше смахивающей на полярную экспедицию, заготовлены какие-нибудь сюрпризы. Поживем, увидим».

Когда Юлечка вошла в комнату, Эмма Анатольевна уже спала, сладко похрапывая на своей кровати у залепленного снегом окна. Люстра не горела, неярко светился лишь ночник на Юлиной тумбочке.

Непогода разыгралась не на шутку. За стенами завывал буран, крупные хлопья шмякались о доски. Юлечка поежилась, представив, что сейчас творится за пределами этого маленького обиталища. Но внутри было тепло, грела натопленная печка. Она разделась и нырнула под одеяло. Сунула машинально руку под подушку и нащупала там что-то металлическое.

Нахмурилась, сдвинула подушку в сторону и обнаружила под ней брошку. Забавную такую, в виде бабочки с цветочками на крылышках. Брошка не производила впечатления драгоценной – Юлечка знала в этом толк. Повертела ее, присмотрелась. Не золото, не серебро, а обыкновенная латунь, покрытая сверху эмалью. Бижутерия, одним словом.

Как эта безделушка сюда попала? Вроде бы Георгий говорил, что в коттедже еще не было постояльцев, они первые. Да и постельное белье однозначно чистое. То есть нелогично предполагать, что брошку оставил под подушкой один из тех, кто приезжал сюда раньше. Кто тогда? Уборщица? Тоже сомнительно.

Чем дольше Юлечка разглядывала брошку, тем сильнее ее одолевали смутные воспоминания. Что-то очень знакомое в этой вещице, где-то она ее определенно видела… Но где именно, вспомнить с ходу не удалось.

В конце концов, утомившись от размышлений и насыщенного событиями вечера, она решила отложить этот вопрос до утра. Часы в столовой-гостиной пробили двенадцать, их бомканье доносилось даже через плотно закрытую дверь комнаты. Юлечка погасила ночник и уснула.

Сон ее не был безмятежным. То ли мешал храп заслуженной педагогини, то ли завывание пурги за пределами домика, но спалось плохо. Грезились всяческие кошмары: медведи, бродящие вокруг коттеджа, снежные заносы, похоронившие домик под многометровой толщей белой крупы, и почему-то комсомольское собрание, на котором ее, безупречную организаторшу, пропесочивают за срыв важного мероприятия. Последнее было самым страшным, она проснулась в поту и долго не могла уснуть снова, прислушиваясь к скрипу половиц. Ей чудилось, что кто-то невидимый ходит по дому, но на самом деле это остывала печка, и дерево реагировало на смену температурного режима, как выразился бы один из Юлечкиных кавалеров – очкарик Сашка с физмата.

Проснулась Юля около восьми утра. Эммы Анатольевны уже не было в комнате, она поднялась раньше и, видимо, умывалась внизу, где рядом с подсобными помещениями приткнулся санузел почти деревенского типа (вода в него закачивалась вручную из оцинкованного бака).

Юлечка оделась, наскоро причесалась и, в ожидании своей очереди на водные процедуры, заглянула в столовую, где тихонько бубнила радиола.

Передавали новости:

– В Атлантическом океане затонул немецкий лихтеровоз «Мюнхен», погибли двадцать восемь человек… В Пекине опубликовано коммюнике о восстановлении дипломатических отношений между Китайской Народной Республикой и Соединенными Штатами…

В столовой одиноко сидел Славик и жевал бутерброд с маслом.

– Доброе утро, – приветствовала его Юлечка.

– Доброе, – откликнулся он. – Как спалось?

– Неважно, – призналась она. – Как-то здесь все… странно.

– Вот и мне так кажется. Поселили нас в каком-то недострое, без удобств, у черта на куличках… И это называется отдых?

Юлечка не нашла, что на это возразить. Ею овладело ощущение опасности, исходившей от этого затерянного в белой пустыне дома. Когда вчера ехала сюда, он мнился ей милым гнездышком, где она чудесно проведет конец недели, или, как говорят англичане, уик-энд. Однако не прошло и половины суток, как гнездышко в ее богатом воображении преобразилось в мышеловку, которая вот-вот защелкнется и прихлопнет всех, кого угораздило в нее попасть.

После умывания она, по примеру Славика, тоже соорудила себе бутерброд. Никакой другой завтрак из имевшихся продуктов приготовить было невозможно. На это обратила внимание и Эмма Анатольевна, сердито проворчавшая:

– Я не для того соглашалась ехать в такую дыру, чтобы питаться всухомятку! Если нам не привезут нормальной еды, уеду сегодня же!

Последним к завтраку присоединился товарищ Калинников. Он долго брился внизу, скреб лезвием «Спутник» жесткую щетину, но и после этой процедуры не выглядел посвежевшим. Его что-то тяготило. Наливая себе кипяток из самовара, он опрокинул чашку, после чего извинялся, вытирал тряпкой скатерть, а потом еще и ломтик батона на пол уронил.

Славик участливо поинтересовался, что с ним такое, не заболел ли. Товарищ Калинников рассеянно ответил, что все в порядке, только немного не выспался, так как было жарковато из-за печки.

После трапезы наладились играть в карты, но игра не клеилась, все смотрели на часы в столовой и ждали Георгия.

Пробило десять, одиннадцать, половину двенадцатого – никто не приехал. В полдень Славик решил выйти из дома, посмотреть, что творится снаружи. Ветер, дувший всю ночь и все утро, утих, из окон виднелась лишь ослепительная белизна.

Юлечке тоже не сиделось, волнение завладело ею всецело. Она накинула шубку, сунула ноги в меховые сапожки и вслед за Славиком вышла на крыльцо.

Девственная чистота окружавшего коттедж пространства была достойна кисти живописца или как минимум пера талантливого писателя. Ночной снегопад полностью скрыл вечерние следы полозьев «Амурца» и прочие неровности, сгладил поверхность и превратил ее в абсолютно ровную, без единой морщинки простыню, накинутую на землю от горизонта до горизонта.

Но Юлечке отчего-то не хотелось восхищаться великолепным зимним пейзажем. Страх копошился в сердце, словно отвратительное насекомое.

Чтобы как-то отвлечься, она заговорила со Славиком:

– Как вы думаете, почему он не едет? Может быть, снегоход застрял?

Славик пожал плечами.

– Я не специалист, но техника у него с хорошей проходимостью. Нет, тут другая причина…

На улице было студено, и, постояв немного, они возвратились в дом. В нем было гораздо теплее, хотя печку после жалоб товарища Калинникова в этот день еще не растапливали.

Настало время обеда, Георгий не появлялся. Эмма Анатольевна уже не ворчала, а ругалась в голос, причем такими словами, которые воспитанная Юлечка не ожидала услышать из уст степенной профессорши.

– Чтоб черти взяли и этого Жору, и тех, кто все организовал! Обязательно узнаю фамилии ответственных лиц и устрою скандал… в аду тошно станет!

Товарищ Калинников после ее гневного спича как будто проснулся и спросил:

– А кто вас сюда пригласил?

– Как кто? – Эмма Анатольевна на мгновение задумалась, вспоминая. – Этот… как бишь… всесоюзный альянс педагогов-историков.

– Что-то я не слыхал про такой.

– Я тоже. Наверное, недавно создали… Они же там, наверху, вечно что-то новое придумывают.

Разговорились. Выяснилось, что товарищ Калинников получил приглашение провести выходные за городом от ассоциации коммунальных служб, о которой прежде тоже не имел представления. А Славика заманили в Тмутаракань от имени какого-то профилактория, якобы обслуживающего работников железобетонной отрасли.