На кухне сидели, болтая ножками, оба наших сына. Старший, Давид склонился над тетрадью и, задумавшись, рукой тер складку между бровей, младший с беззаботным лицом рисовал каракули. Няня, как последняя сука, смылась в одно мгновение.

– Папа! – закричали они оба, как потерпевшие. – Ура! Ты сегодня так рано! − меня они проигнорировали.

– Поможешь с уроками? – сказал Давид. – Мама в математике не шарит.

– Мама ни в чем не шарит, – сказала я, села и закрыла голову руками.

– Тогда тащите пеналы и чистые листы бумаги, – велел Алексей Александрович.

Дети рванули в комнату, толкаясь, подставляя друг другу подножки: они уже смекнули, что так бежать гораздо веселее. Муж мой открыл холодильник и вдруг задал пренеприятнейший вопрос:

– Что на ужин?

«Все несчастливые женщины несчастливы по разным поводам, – подумала я. – Кого-то раздражает, когда муж ужинает не дома, кому-то, наоборот, впадлу готовить».

– Ты не мог поесть в городе, что ли? – с неудовольствием спросила я.

– У меня для этого дом есть.

Так вспыхнула очередная ссора. Начинается разговор о том, что неплохо бы мне хотя бы иногда готовить. Я говорю: «Какой в этом смысл, если обычно по вечерам тебя не бывает дома». Он говорит: «У тебя дети есть». Я говорю: «Детям готовит няня». Начинается спор. Который быстро перепрыгивает с одного предмета на другой. «Ну, да это давно известно, всегда так: ты сказал…» – «Нет, я не говорил». – «Стало быть, я вру, да?!.»

Дальше – больше. Он говорит невозмутимо: «Да замолчи уже», – или что-то в этом роде. К моей великой досаде, когда я дохожу до истерического припадка, он молчит или отвечает спокойно, словно мое поведение его забавляет и не более того. Я могу взбесить его по-настоящему, только если вовлекаю детей в нашу ссору. Поэтому я выскакиваю из комнаты, бегу в детскую. Он старается удержать меня, чтобы договорить, успокоить, хватает за руки: «Ну хватит, Нино, не начинай». Меня уже несет, я прикидываюсь, что он сделал мне больно, и кричу: «Мальчики, ваш отец бьет меня!» Он в ответ, повышая голос: «Хватит истерить при детях!» «Ведь это уж не в первый раз!» – или что-то в этом роде. Дети бросаются ко мне с плачем. Я успокаиваю их. Он говорит: «Не притворяйся!» Я говорю: «Для тебя все притворство! А я несчастна, и дети мои тоже! Все это твоя вина!» – «О господи, да когда же это уже кончится», – говорит он и уходит на балкон курить. Я ухожу в гардеробную. «Я уезжаю!» – кричу и собираю вещи. Он спрашивает куда. Я не отвечаю. «Ну и черт с тобой».

Мы познакомились тринадцать лет назад: «Девушка, у вас бензобак с другой стороны». Довольно быстро поженились. Потом мальчики – старший Давид, младший Матвей. Муж сначала любил меня, даже очень. Всем сердцем мужчины, который почти на десять лет старше своей хорошенькой жены. А потом случилась первая ссора – из-за телевизора, который он забыл выключить на ночь. А потом вторая. «И стало быть, первая не была случайностью, а это так и должно быть, и так и будет».

Критическим положение стало год назад.

Муж, человек состоятельный, стал еще более занят, чем прежде. Он работал в службе внешней разведки, в каком-то специальном отряде, про который никто ничего не знает. То есть каждая минута жизни Алексея Александровича была занята и заранее распределена. Я откровенно скучала.

– Ты вышла замуж за офицера, который на десять лет старше тебя, – говорила мама. – Чего же ты ожидала? Безудержного веселья?

Мама очень мудрая. Сибирячка, которая всю жизнь прожила с суровым человеком по имени Тамаз Кецховели и наконец смогла найти в браке безмятежное одиночество. Она много курила и мало говорила. Но если все-таки говорила, то непременно что-то очень мудрое.

– Я думала, он будет любить меня с каждым годом все крепче, ну уж всяко не наоборот.

– Разве ты что-нибудь сделала для этого?

– Он меня предал, мама. Он обещал мне, что мы всегда будем вместе, только я все время одна.

– Все женщины одни.

– Меня это не устраивает.

Когда мне исполнилось восемнадцать, я поступила на филфак. Не знаю, на что я рассчитывала, читать-то я ненавидела. Папа сказал, что у меня должно быть классическое образование, что мой глубокий внутренний мир требует самоанализа, и мне показалось это значимым доводом. Кафедры немецкой и романской филологии не внушали доверия, на кафедре математической лингвистики было непонятно что подсчитывать. Оставалась кафедра английской лингвокультурологии, но и она не вызывала энтузиазма. Студенты были двух типов: более-менее нормальные сокурсники ходили с выражением недоумения на лице, остальные – с врожденной философской гримасой. За две недели до второй сессии я бросила учебу. Пару лет болталась, а потом все же поступила в государственный университет промышленных технологий и дизайна на экономическую специальность. Здесь было повеселее. По крайней мере, парни посимпатичнее, да и с подругами повезло, одна Алиска чего стоит. Первые две сессии сданы успешно, а потом: «Девушка, у вас бензобак с другой стороны».

– У тебя кукуха от безделья поехала! – кричит Алексей Александрович, пока я надеваю дубленку, чтобы выскочить в ночь.

– Что ты сказал?!

– Что слышала! Отдай сюда куртку и иди спать, сумасшедшая, − сказал слово «сумасшедшая», значит, получилось его хорошенько взбесить. А как держится-то! Ну ничего, это пока что. Я сдвинула брови – наступило время беспроигрышной комбинации. Конечно, почти все без исключения грузины любят манерничать, но в своем несчастливом браке я отточила мастерство жеманных манер до вполне серьезного уровня. Я заломила руки:

– Ах ты, подонок! Зря я вышла замуж за русского. Папа ведь говорил, чтобы я выходила замуж только за грузина…

– Что ты несешь, только послушай себя… – будто бы огорченно сказал он, но сжатые челюсти выдавали его с головой.

Я зарделась от удовольствия:

– Где я не права? Ну где?!

– Ты вообще себя слышишь? Да ни один кавказец бы не позволил, чтобы его жена шлялась по барам, бухала по вечерам и палец о палец по дому не ударила! У грузина ты целый день бы лепила хинкали и хачапури.

Я бросила на него самый презрительный взгляд, на который только была способна, набрала в грудь побольше воздуха и заорала с новой силой:

– Ты считаешь, что я бездельница?! Что я ничем не занимаюсь?

Мой муж глянул на меня с плохо скрываемым раздражением – последнее время только таких взглядов я и удостаивалась; вот если бы он умел смотреть на меня с любовью, все бы у нас было по-другому. Он стал вырывать мою дубленку, а я оттягивать ее назад: в этой беззвучной схватке мы были похожи на игрушку с простейшим механизмом; так оно, скорее всего, и было на самом деле.

– Ну и иди! Нино, все, чем ты занимаешься, – это трахаешь мне голову.

Прекрасно. Теперь можно переходить к тактике резачков: отбивать его реплики своими краткими и язвительными, бьющими прямиком в слабые места, благо мне они хорошо известны.

– Я бы и рада, только тебя никогда нет дома! После твоего паршивого повышения мне вообще нечего трахать!

– Так, значит? То есть половину нашего брака ты орала на меня, что я ни хрена из себя не представляю, что я не чета твоему папочке и вам всем не ровня. А теперь, когда я, твою мать, дослужился до подполковника и впахиваю, зарабатываю бабла побольше многих, ты орешь, что меня нет дома?! Нино, ты на голову стукнутая!

– Я же не знала, что может быть что-то похуже, чем отсутствие денег.

– Ты знала, за кого ты выходишь замуж.

– Да, за конченого идиота!

Он покраснел от злости:

– Идиотка сама!

Мы легли спать в разных комнатах.

Глава 3

– В итоге куда едете на праздники, милый?

Мы сидели на кухне, и я отражалась сразу в трех зеркалах съемной квартиры своего любовника. Невозмутимо поглядывая по сторонам, я украдкой присматривалась, пытаясь оценить, в каком же из них моя поза смотрится эффектнее, и не находила ответа: так легли карты, что сегодня во мне было не найти ни одного изъяна. Хорошо, что у меня есть молодой любовник, это так украшает жизнь. В противном случае, что бы я сейчас делала? Сидела бы с детьми дома, таращась на часы в ожидании, когда Алексей Александрович соизволит вернуться с работы. А так я приятно провожу время с молодым мужчиной, от которого у меня дух захватывает.

Мой милый на меня, впрочем, и не смотрел, стоял ко мне голой спиной и сосредоточенно резал апельсины: выкладывал дольки на блюдечко по кругу, время от времени посматривал на улицу, на нарядно украшенный к Рождеству Староневский проспект.

– Сначала в Стамбул на три дня, оттуда в Сингапур – там слет криптовалютчиков, потом, наверное, через Сиамский залив в Бангкок… А обратно не знаю, как пойдет.

Нику меньше тридцати, а выглядит он еще моложе. Очаровашка. Зрелость ему не пойдет, она испортит ему все лицо. Он – один из тех молодых предпринимателей новой формации, которые делают деньги в венчурной индустрии. «Не спрашивайте меня, что это. Я не имею понятия», – говорила я подругам. Последнее время дела у него идут все лучше. Он невозмутимо рассказывал мне о своих успехах, но при этом ограничивался общими словами и не делился планами, то есть совсем не пускал меня на свою территорию. «Выстрелил стартап, а я был единственным инвестором», – говорил он без подробностей, «265 % прибыли за год», «Предложили хороший обмен процентов», «Доля ценных бумаг проекта подросла». Несмотря на высокий риск, судя по тачке, квартирам и его часам, почти таким же, как на руке моего отца, дела его идут просто зашибенно.

– Звучит очень круто. Вы с женами?

– Нет, я не беру свою, а у моих друзей жен нет.

Славный мальчик. Не берет он свою жену, как же. Давно известно, что, если вас обманывают, а вы не верите, значит, вас развлекают. Вслух я, конечно, сказала другое:

– Расскажешь мне потом, что говорят криптовалютчики… Я совсем запуталась. Уже не знаешь, какую крипту брать и брать ли.

– Ты и крипта? Неужели тебе интересно?

– Почему нет? Хотя теперь я больше чем уверена, что вся эта цифровая хрень лопнет как пузырь доткомов. – Что-то подобное я вчера слышала от Алиски и теперь повторила, надеясь, что не перепутала слова.

– Самоисполняющееся пророчество, – пробормотал он. – Ничего не лопнет.

Он очень умен. Несмотря на весь свой скепсис, я всегда жадно следила за каждым его словом, за каждым движением. Меня возбуждала его порывистая, ненасытная до всего нового мысль. Его цель была как будто бы как у всех – заработать много денег, но мне казалось, что эта цель сопутствующая, ведь гораздо больше его занимала идея прочувствовать тенденции глобального рынка, понять их и извлечь из этого знания практическую пользу.

– Ты восторженный апологет новой экономики! – Алиса так однажды сказала нашему общему другу, и тот засиял от удовольствия. Мой милый лишь улыбнулся:

– Не спорю. К коньяку с апельсинами я принес мятный шоколад.

Ненавижу мятный шоколад.

Он наконец сел напротив меня и, судя по выражению лица, сразу заметил, что я не надела лифчик. Волосы свивались и клубились, темной волной тяжело падали на грудь, скрывая ее. Он прищурился:

– Чем сама будешь заниматься, пока меня нет?