Алексей Небоходов: Подвешенные на нити

Глава 1. Курьер из тени

Утро подсветило стеклянную башню «Империум-Медиа» – единственный федеральный холдинг, сохранённый за безусловную лояльность. Башня отражала бледное небо и привычку города делать вид, что всё спокойно. Она выглядела инородным осколком среди серых кварталов и одновременно – точной частью города, привыкшего поддаваться давлению, лишь бы существовать.

Двадцатилетняя Маша подошла к турникетам. Паспорт лёг ровно; выученная улыбка держалась без усилия – это она отрепетировала дома. Охранник не поднял глаз: поток обесценивал лица. В этот миг она ощутила себя маленькой деталью огромной машины и усвоила правило: слышащее ухо ценнее громкого голоса. Башня обещала многое, но требовала молчания.

Холл встретил гулом стендов. Голоса на экранах спорили, перекрывая приглушённую музыку из потолка. Между колоннами шли редакторы; их шёпот был не менее важен, чем бегущая строка. На стене сияла золотая буква – эмблема холдинга; взгляд сверху будто кивал: спорить с решённым не следует.

У стойки выдачи пропусков сформулировали правила. Слова были просты, но решал тон.

– Спрашивай мало, слушай много, – сказала дежурная в строгом пиджаке. – Ходи быстро, исчезай вовремя.

Маша кивнула и приняла эти формулы как пароль: в этом доме тон часто подменял фактический смысл слов.

Ей выдали временный бейдж и курьерскую сумку. Металлическая пластина холодила ладонь, ремень резал плечо – приятная тяжесть доступа. Она изучила схемы лифтов, сделала вид, что не замечает табличек «Закрыто» на дверях верхних этажей, и уловила главную логику: каждый знак – чья-то граница, а у каждой границы – привратник.

Пока Маша стояла, разбирая маршрут, сзади раздался лёгкий, почти незаметный звук. В башне «Империум-Медиа» все звуки были тихими, отмеренными, будто их выдавали по карточкам. Этот же звук казался нарушением регламента. Металлический скрип, затем мягкий, но тяжёлый удар, словно кто-то неудачно опустил на пол что-то громоздкое.

Она обернулась, увидела служебный лифт, а в нём – чёрный контейнер. Абсолютно чёрный, матовый, с глухими углами, больше похожий на сейф, чем на обычный груз. Двери лифта замерли, будто чего-то ждали. Внутри кабины никого не было, только тихо горели кнопки.

Маша взглянула по сторонам: коридор пуст. В этой башне одиночество наступало внезапно, как предписание, и его нужно было исполнять. Она сделала шаг к лифту, осторожно заглядывая внутрь. Высокий и узкий контейнер казался рассчитанным на рост человека, и вдруг ей пришла простая и неприятная мысль: почему-то он выглядит так, будто внутри кто-то есть.

От этой мысли стало душно. Маша коснулась кнопки панели, пальцем обжигая себе нерв. Лифт слегка вздрогнул, будто не привык, что им пользуются без разрешения, и двери мягко поползли навстречу друг другу. Но в последний момент контейнер пошатнулся, слегка накренился вперёд, и Маша инстинктивно шагнула внутрь, пытаясь удержать его. Двери сомкнулись.

Она осталась в тесной кабине одна – напротив странного груза, в тишине, слишком плотной даже для этого здания. Кабина плавно, почти неслышно начала двигаться вверх, и в тот же момент контейнер снова слегка сдвинулся.

Маша ухватилась за край ящика, чувствуя холод металла. Пальцы дрогнули, и она увидела тонкую щель, словно крышка не была плотно закрыта. Оттуда тянуло прохладой, чуть влажной, неприятной, и еле заметным ароматом чего-то химического. Она сделала вдох и услышала в щели тихий звук, похожий на человеческий выдох.

Маша замерла. Звук повторился, тихий, едва слышный, но абсолютно явный. И ещё что-то: будто тонкий стон, похожий на протест.

Она медленно наклонилась, нащупала щель пальцами и осторожно приподняла крышку. Металл скрипнул, будто отговаривая её, но поддался. Из контейнера повалил холодный воздух, и в тусклом свете панели она увидела лицо – мужское, бледное, с запавшими щеками и приоткрытым ртом. Глаза были закрыты, но выражение застыло в чём-то похожем на испуг.

Тело лежало неподвижно, руки плотно прижаты к бокам, одежда – чёрный деловой костюм без отличительных знаков. На шее еле заметно поблёскивал тонкий след от ремня или провода. Это был труп. Настоящий, человеческий, холодный и мёртвый.

Маша не закричала – дыхание само спряталось внутрь, будто решило не мешать. Она опустила крышку так же тихо, как подняла, и на секунду прикрыла глаза, позволяя тьме стереть увиденное. А потом открыла их снова, и лифт продолжил движение, как будто ничего не случилось.

В лифте не было кнопки «стоп», а двери оставались непроницаемыми. Контроль ускользал от неё, и впервые за это утро она поняла, что правила здесь – для тех, кто находится снаружи контейнеров.

Лифт мягко остановился. Двери открылись бесшумно, за ними оказался служебный этаж. Маша шагнула назад, не убирая рук от контейнера, и тут же перед ней появились двое мужчин в серых костюмах. Взгляд их был равнодушным и холодным, словно они постоянно доставали из лифтов подобные грузы.

– Отойдите, – голос одного был ровный и бесцветный, будто он озвучивал объявление в аэропорту.

Маша сделала шаг назад, контейнер ловко подхватили и потянули в коридор. Один из мужчин бросил короткий взгляд на её бейдж и с равнодушной вежливостью сказал:

– Здесь не ваш этаж.

Второй мужчина мельком посмотрел на Машу. На его руке она увидела шрам – длинный, красноватый, похожий на старую ожоговую отметину. Они пошли дальше, не дожидаясь реакции, оставив её в пустой кабине лифта.

Она стояла, пока двери не начали закрываться. Последним, что она увидела, был контейнер, слегка покачивающийся в руках людей, уходящих по тускло освещённому коридору, и снова услышала – едва слышный, почти незаметный стон из щели. Затем двери сомкнулись, и лифт начал медленно двигаться вниз, возвращая её туда, откуда забрал.

Когда двери открылись вновь, коридор уже заполнился людьми, и жизнь пошла так, будто ничего не произошло. Маша вышла наружу, чувствуя странную лёгкость и одновременно тяжелое осознание того, что в башне «Империум-Медиа» существовали этажи, где правила не записывали, и грузы, которые предпочитали не обсуждать.

– Вы всё-таки вышли, – прозвучал мелодичный голос с лёгкой иронией.

Она обернулась. Молодая женщина с блокнотом смотрела на неё с едва уловимой улыбкой:

– В следующий раз лучше ждите пустой лифт.

– А если он не будет пустым?

– Тогда делайте вид, что не замечаете, – сказала женщина и, чуть склонив голову, добавила совсем тихо: – Здесь вообще лучше не видеть.

Маша кивнула, запоминая совет. Теперь она понимала: правила существовали только для того, чтобы создавать видимость порядка. И этот порядок становился опасным, как только переставал быть видимым. Она шагнула дальше по коридору, зная, что теперь в этой башне ей придётся не только слушать и запоминать, но и научиться смотреть так, чтобы видеть ровно то, что ей разрешено.

Пальцы ещё помнили холод контейнера, а в памяти оставался звук чужого дыхания – невольное напоминание о том, что грань между жизнью и смертью здесь была такой же тонкой, как щель в чёрном контейнере.

Она наблюдала: кто-то ехал, а кого-то ждали. Иногда лифты ждали людей.

Справа тянулся вход в пресс-центр, слева – стеклянный коридор к студиям. Воздух незаметно менялся: прохлада аппаратных сочилась из-под дверей, напоминая – внутри всё устроено на скорость и лишних вопросов здесь не любят.

– Новенькая? – услышала за спиной.

Она обернулась. Высокий курьер в синей жилетке улыбался шире, чем требовало простое любопытство.

– Да. Первый день.

– Запомни: здесь не спрашивают, пока сам не попадёшь под свет. А под свет лучше попадать по расписанию.

– А если нет?

– Тогда исчезаешь.

Сказано без улыбки – как пункт внутреннего регламента.

Первый маршрут – отдел цифровых новостей. Там дежурили круглосуточно и следили за тем, что говорят другие. На стенах висели экраны, превращая мир в бегущую строку. Здесь царили короткие фразы и быстрые решения.

– Курьер? – редактор с короткой стрижкой не отрывалась от экрана.

– Да, – она передала конверт.

– Подпиши. И запомни: скажут «подождать» – жди; скажут «передать лично» – ищи личного адресата. Ошибёшься – пробежишь по этажам до вечера.

Расписываясь, Маша следила за пальцами, что скользили по клавишам. Слова на экранах сменялись быстрее смысла, и именно в паузах между сообщениями пряталась правда.

На лестнице она пропустила мужчину в сером костюме. Телефон служил ему маской; голос повторял чужие формулы:

– «Согласовано».

– «Принято к распространению».

– «Без комментариев».

Слова оседали на стекле и таяли, оставляя след в воздухе. Запомнилась не внешность, а походка и привычка трогать воротник.

У служебного выхода курьеры спорили о маршрутах. Диспетчер с высоким хвостом говорила цифрами, будто у каждого адреса свой характер.

– Двести сорок третий – снова пробка. Перекидываю на север. Сто девяносто второй – аккуратно, там проверки.

– Ты меня нарочно ставишь под проверки, – буркнул парень с рюкзаком.

– Тебя они любят, у тебя лицо честное, – отрезала диспетчер.

Маша отметила, кто тянулся к спору, а кто – к порядку. Даже маршруты здесь служили контролю.

В лифте панель сияла кнопками; половина была закрыта. У власти – свой этаж и свой воздух. Взгляд задержался на серой полосе «Доступ ограничен», и знание легло в ладонь, как ключ.

В кабину вошли ещё трое. Молодая женщина с блокнотом спросила:

– Новая курьерша? Как звать?

– Маша.

– Смотри: здесь всё просто, пока не начнутся вопросы. Правильный ответ не всегда в бумагах. Иногда правильный ответ – пауза.

– А если молчать нельзя?

– Отвечай так, чтобы не поняли, что ответила.

Лифт открылся; женщина исчезла в коридоре.

Оставшийся мужчина в тёмной куртке усмехнулся:

– Не слушай её. Тут проще. Делай, что говорят, – доживёшь до пятницы.

– А если нет?

– Тогда тебя заменят.

Маша вышла. Коридор пах пластиком и кофе. За стеклом тянулись студии: свет прожекторов резал пространство; ведущие улыбались в камеры, будто знали больше, чем было написано на карточках.

У дверей стоял техник.

– Проходи быстрее, – сказал он. – Тут всё по секундам.

– Я ищу Сергея Викторовича, – сказала Маша.

– Его ищут все. Он сам найдёт, кого нужно. Оставь конверт здесь.

Маша положила конверт на стол к десяткам таких же. Жест растворился в потоке, но включил её в механизм.

День начинался с мелочей: пропуск, подпись, лифт, улыбка. За мелочами стояли люди, привычные к уступкам, и уступали они лишь до черты власти.

Маша шла дальше и понимала: башня жила по чужим часам – не настенным, а тем, что держали те, кто решал, что выйдет в эфир, а что останется в тени.

Первое поручение привело её в блок студий, где свет настраивали быстрее, чем люди успевали моргнуть. Здесь всё было устроено так, чтобы зритель видел уверенность и не замечал монтаж. Пространство походило на шахматную доску, и фигуры людей двигались по указаниям голоса из аппаратной.

Она несла пакет, но взгляд задерживался на схемах кабелей, карте эфира и маленьких серых комнатах, где решали главное. Эти комнаты напоминали кабины пилотов: тесные, закрытые. В воздухе – едва уловимая тревога.

В коридоре продюсер с идеально ровным пробором говорил по телефону:

– Да, конечно, согласуем, никаких вопросов. Ждите, всё будет в эфире ровно в срок.

Маша уже успела понять: «согласуем» здесь значило, что правду подержат, пока не выберут оттенок. Слово «сверху» никто не произносил, но оно звучало в каждом разговоре и каждом взгляде у закрытых дверей.

Она быстро отметила, какие фамилии входили без стука и кому уступали дорогу те, кто не привык кланяться. Башня учила видеть невидимые границы и не ошибаться в том, кто их чертил.