Я успокаивала себя медицинской страховкой со слишком высокой суммой удержания, благодаря которой недолго проходила на терапию к женщине, больше всего напоминавшей злобную училку. Также я знала, что мне регулярно капают деньги на пенсионный счет, хотя до конца не понимала, что значат эти цифры. А в те дни, когда этого было недостаточно, я находила утешение в тако-баре, однажды появившемся у нас в комнате отдыха, и поглощала кукурузные чипсы до рези в животе.

Но Макс не испытывал ко мне никакого сочувствия. С его точки зрения, это была жизнь, которую я выбрала сама, как будто в моем случае о выборе вообще шла речь.

Мне потребовалось полторы недели на осознание, что Макс меня отшил. До этого момента я носила его футболку, грызла сыр и обновляла страницы в его соцсетях, пытаясь понять, куда он подевался. Когда он выложил афишу предстоящего концерта «Ревущих Тюленей», я наивно решила пойти, думая, что один мой вид непременно спровоцирует у него стояк.

Я надела свое любимое маленькое черное платье, которое извлекла из шкафа, заваленного маленькими черными платьями. Я выпрямила и уложила волосы и нарисовала размашистые стрелки подводкой, решив, что так я выгляжу немного как панк. Я пригласила свою лучшую подругу Меган сходить на концерт вместе, и она явилась в мою студию со своим парнем.

– Он будет нашим трезвым водителем, – стала оправдываться она, признавая, что его появление слегка нарушает договоренности. Этим вечером мы планировали быть только вдвоем, но это понятие сразу начало размываться.

Я напилась прежде, чем мы добрались до мероприятия. «Ревущие Тюлени» играли после других групп, и в ожидании их выступления я убивалась по поводу своего возраста: слишком очевиден был мой переход на темную сторону тридцатилетия на фоне крутых молоденьких панкушек. Я поняла, что моя прическа выглядит глупо, а платье не сидит. К моменту выхода Макса на сцену я уже серьезно накидалась в попытках поддержать свою самооценку. Все их выступление я старалась установить с ним зрительный контакт, чего мне так и не удалось.

После сета он спустился в зал, и я пошла ему навстречу. Я ждала, что он радостно воскликнет: «Ты здесь!», растроганный моей преданностью. Я была в шоке, когда он заключил в объятия другую девушку. Когда они оторвались друг от друга, я поняла, что видела ее раньше на одной из домашних вечеринок, которые устраивал Макс. Ее звали Ребекка или Рэйчел, и они с Максом дружили в колледже, пока он не бросил учебу на втором курсе, заявив, что «колледж – это неаутентичный опыт».

– Они просто друзья, – сказала я Меган, не заметив, что она уединилась в углу со своим парнем.

– Привет! – сказала я, подойдя к Максу.

Его глаза пару секунд фокусировались на мне, будто он не сразу меня узнал.

– О, привет, Ханна, – наконец произнес он.

Я попыталась обнять его так же крепко, как Ребекка или Рэйчел, но он ответил вяло.

– Вы смотрелись просто отлично! – похвалила я.

– Спасибо, – натянуто улыбнулся он.

Я уже чувствовала, как прогрызаю себе путь обратно к его сердцу. В моей голове развернулся план, как мы оба уйдем в пьяный угар и я позову его к себе в квартиру. В нем вспыхнет любовь, ну или хотя бы симпатия, когда он увидит меня голой. С утра мы можем позавтракать вместе. Весь день я буду похмельная, но счастливая, потому что хотя бы ненадолго Макс останется на расстоянии вытянутой руки.

Вот только он не хотел уходить в пьяный угар. Макс отклонил мое предложение пойти к бару, а, что хуже всего, Ребекка или Рэйчел ни на минуту не оставляла нас одних.

– Так чем ты занимаешься, Ханна? – спросила она.

И вот я на панк-концерте рассказываю о своей работе – наименее панковой вещи на свете.

– Работаю в коммуникациях в общественной организации, – ответила я, и мне пришлось повторить это еще раз, потому что музыка в клубе была слишком громкой.

– Круто, – сказала она.

Меган похлопала меня по плечу, прежде чем я успела задать встречный вопрос.

– Мы собираемся идти, – сказала она.

Мне было наплевать на то, что эти двое собираются делать. Парень Меган вообще не должен был приходить, и я уже хотела сказать ей оставить меня здесь, потому что я возьму «Убер» вместе с Максом, но тут он заявил:

– Мы тоже собираемся отчаливать.

Всю дорогу домой в автомобиле я сокрушалась по поводу слова «мы».

– Что он имел в виду? – спрашивала я.

– Наверное, он подвезет ее до дома, – утешала меня Меган.

– Да, но что он имел в виду? – снова повторяла я.

Точное время смерти Анны Ли так и осталось неизвестным – ее тело уже слишком разложилось, – но, по оценке патологоанатома, в тот момент, когда я распаковывала замороженную пиццу, которая лежала у меня в холодильнике настолько давно, что я уже и не помнила, когда ее купила, изуродованное тело девушки сбросили в канаву. Черви уже начали копошиться под ее кожей, когда я откусила пиццу и обожгла нёбо. Я не заявляю, что быть убитой и быть брошенной парнем, с которым у тебя даже не было настоящих отношений, – это одно и то же, но просто хочу сказать, что время для нас обеих выдалось не лучшее.

3

«НАЙТИ АННУ ЛИ» – вот что было в трендах, когда я вернулась в офис два дня спустя.

Наша организация располагалась в ветхом многофункциональном здании. Это, по словам нашего босса, должно было свидетельствовать, что мы – «часть сообщества», но из-за своего удручающего состояния здание быстро пустело. Погода для начала ноября стояла необычайно холодная, и по дороге из машины мне припорошил волосы первый снежок. Обычно первый снег меня радует, но этим утром мне было сложно увидеть что-то уютное в ледяном холоде.

– У тебя усталый вид, – сказала Кэрол.

Кэрол сидела напротив меня с тех пор, как я начала работать. В то время я считала ее дамой предпенсионного возраста, но с тех пор выяснила, что ей всего пятьдесят три года и она собирается работать на корпорацию еще лет сто. Кэрол любила подчеркивать, насколько она старше меня, потому что больше ничем похвастаться не могла. Как и у меня, у нее не было ни власти, ни денег. Так что она пользовалась единственной привилегией отпускать в мой адрес жалкие ядовитые комментарии типа «Лет через десять ты будешь думать иначе» и иронично фыркать, когда я предлагала какие-то новые идеи на собраниях.

– Все в порядке, – ответила я.

Все было не в порядке. После панк-концерта я все выходные отслеживала фотографии, которые Макс выкладывал в соцсетях. Я пыталась разузнать побольше о Ребекке/Рэйчел, которую на самом деле звали Риз, но все ее аккаунты оказались закрытыми, что я восприняла как личное оскорбление. У меня в голове крутились мотивационные речи, в которых я уверяла себя, что слишком хороша для него, что Макс изначально мне не особо-то и нравился, что это отличная возможность найти кого-то получше, но в итоге все равно останавливалась на обнадеживающей мысли, что они с Риз всего лишь друзья и он напишет мне в любую минуту. В любую минуту! Я решила взяться за новую программу упражнений, а в итоге час рассматривала велотренажеры, которые все равно не могла себе позволить и тем более куда-то поставить, а потом просто закрыла браузер. В тот же день я решила посвятить себя цельной диете, но вечером заказала китайской еды на ужин и с тех пор только ее и ела. Дело было не в Максе, вернее, не только в нем. Скорее это была тоска из-за моей очевидной неспособности завести нормальные отношения: мое сердце, как рыболовный крючок, цеплялось за что попало.

Я устроилась за компьютером с первой кружкой кофе. Он делал работу более терпимой, и я тщательно распределяла потребление напитка в течение дня, воспринимая каждую кружку как маленькое баловство. Выпью слишком много – мои руки дрожат и становятся ни к чему не пригодны, выпью слишком мало – к полудню уже падаю на стол, как обессилевший марафонец, употребивший недостаточно углеводов.

Технически нам было запрещено читать соцсети на работе. Технически нам много чего было запрещено. Запрещено парковаться слишком близко к зданию, потому что должно оставаться место для посетителей. Запрещено заниматься онлайн-шопингом или есть на рабочем месте. Запрещено пользоваться мобильными телефонами или носить спортивную одежду, даже в деловом стиле. Сложно было выполнять все формальности. И если Кэрол приходила на работу в своих цветастых хиппарских юбках и уродливых вязаных шарфах, то и я могла сидеть в штанах для йоги и листать твиттер.

Анна Ли появилась до меня: ее лицо мелькало на экране, а ее имя – в последних новостях. На первый взгляд между нами было мало общего. Она почти на десять лет младше, замужем, недавняя выпускница юридической школы. Она обладала конвенциональной красотой – стать такой я могла только мечтать: большие голубые глаза, светлые волосы, миниатюрная фигура. Когда я встречала женщин типа Анны Ли в реальной жизни, я по-черному завидовала их внешности и успеху. Но когда она пропала, она стала обычной женщиной – как я, или моя лучшая подруга Меган, или любая другая женщина, которая посмела родиться на свет, – и я почувствовала острую боль от ее исчезновения.

И поделилась постом.

«Если вам что-нибудь известно, пожалуйста, сообщите, – написала я. – Последний раз ее видели в Атланте, но, возможно, она пересекла границу штата».

Все утро я погружалась в кротовую нору Анны Ли. Я изучила ее инстаграм ^[3], заброшенный твиттер, профиль на LinkedIn. Я проявила всю свою находчивость, чтобы обойти системы платных сайтов и прочесть про нее несколько статей. К обеду я уже была ближе знакома с Анной Ли и ее жизнью, чем с некоторыми своими друзьями.

Последний раз Анну Ли видели в юридической компании в Джорджии, где она была интерном. Я всегда предполагала, хотя этого не подтвердилось, что в таких конторах кушают бесплатные снеки в комнате отдыха, а не похищают и убивают людей. Потом выяснится, что Уильям Томпсон тоже работал в этой фирме, но пока что мы не знаем этого имени.

Анна Ли, следуя традициям своей семьи, вышла замуж через месяц после выпуска из колледжа и пошла учиться в юридическую школу два месяца спустя. Предполагалось, что она построит успешную карьеру, а потом родит детей и будет сидеть дома и заботиться о семье, пока муж обеспечивает ее финансово. Трудность заключалась в том, что муж Анны Ли, Трипп, был бедным студентом юридической школы, вынужденным пойти в менее престижную интернатуру, пока не достигнет нужной квалификации, чтобы работать в фирме своего отца. Они специализировались на юридическом оформлении травм и несчастных случаев, и их часто критиковали за «охоту за скорыми».

Люди описывала Анну Ли не иначе как неотразимую. Часто мужчины ошибочно принимали ее за безобидную милашку, и она знала, как грамотно воспользоваться этим первым впечатлением. Анна Ли, вопреки желаниям своей семьи, намеревалась стать судьей. И эти грандиозные планы оказались вполне приемлемы на фоне ее исчезновения.

«У Анны Ли большое будущее, – говорили ее родители в новостях. – Она должна вернуться домой».

Они говорили, характерно растягивая слова, непривычно для моего среднезападного уха. На матери Анны Ли были увесистые украшения и очень много макияжа, под которым все равно не удалось скрыть огромные мешки под глазами от слез. Ее отец выглядел как человек, привыкший выплескивать эмоции, стреляя по оленям в лесу. Он явно не знал, куда себя деть, оказавшись на месте того самого оленя, умоляющего вернуть его детеныша.

«Мы знаем, что она еще жива, – говорил он. – Мы просто знаем».

Возможно, ее исчезновение обнаружили бы раньше, если бы Трипп не вернулся домой поздно после посиделок с друзьями. Большинство его приятелей из колледжа были еще не женаты, жили неподалеку и не до конца избавились от привычек молодости. Трипп был пьян, кода вернулся домой в ночь исчезновения Анны Ли. Настолько пьян, что разделся прямо в гостиной и завалился спать на диван в одних трусах. Проснувшись поутру, он громко заорал «черт!!!», потому что опаздывал на работу. Он решил, что Анна Ли уже ушла. Она никогда не опаздывала.