Поскорее отхожу от ворот и надеюсь, что на пути не попадется мисс Доббинс. Неподалеку Хоуп Грубер, глава родительского комитета, делится с Фарзаной Кхан и Клео Рисби увлекательнейшей историей о блестящем результате, который один из ее тройняшек показал на тренировочном экзамене в школу Святого Павла.

– А мы даже к репетитору не ходили! – кичится Хоуп, хлопая наращенными ресницами.

Хоуп – отчаянная выскочка из Брисбена. До знакомства с мужем на тридцать лет старше ее (австрийским магнатом в сфере недвижимости) Хоуп кое-как перебивалась съемками в каталогах и жила на Голдхок-роуд, над ларьком с рыбой и картошкой. Когда я ушла из «Девичника», мы вращались в одних и тех же кругах. Дружить не дружили, но жизнь у нас была схожая: обе закупались в «Примарке», тусовались в клубе «Фабрик» и никогда не теряли бдительности – вдруг что интересное подвернется. Хоуп подвернулось – этим, видимо, мы и разнимся.

Теперь у Хоуп трое сыновей, она водит голубой «бентли» со сделанным на заказ номером B0YMUM^[3], а в «Инстаграме»^[4] называет себя #моделью, #филантропом и #герлбосс. Акцент у нее так и остался простонародным, да и в одежде слишком много леопардового принта, поэтому она не сойдет за свою среди любителей неброской роскоши, зато добилась расположения других мам Сент-Анджелеса за счет Усердия – с большой буквы «у». Хотите подготовить благотворительный гала-концерт или устроить распродажу выпечки? Хоуп вам поможет. Вдобавок у них с Карлом Теодором есть в Швейцарии свободное шале на восемь спален, и Хоуп позволяет другим мамам там останавливаться даже в разгар туристического сезона. За это ее ужасных тройняшек – Трипа, Тедди и, не помню уже, Трепача – всегда приглашают на дни рождения. В отличие от Дилана.

– Мисс Доббинс говорит, у него природный талант! – щебечет Хоуп. От этого имени у меня мурашки по коже. Надо выбираться отсюда поскорее…

Стоящая рядом с ней Фарзана приподнимает безупречной формы бровь – даже не скрывает сомнения.

– Да ну?

В отличие от Хоуп, у Фарзаны есть настоящая работа, она «дерматолог знаменитостей» с собственной линейкой средств для кожи и офисом на Харли-стрит. В жизни не видела таких ухоженных людей, как Фарзана: лицо сияет, зубы белоснежные, а в копну темных волос можно смотреться, как в зеркало. Ее отец в конце девяностых был в Лондоне послом от Пакистана, а сама Фарзана училась в школе для девочек – там и приобрела произношение столь же четкое, как у вдовствующей графини Грэнтем из «Аббатства Даунтон». Вдобавок ее сын Зейн – настоящий гений и три года подряд выигрывал конкурсы по ЛЕГО-конструированию. Хоуп терпеть не может Фарзану, но меня ненавидит совершенно иначе.

Рядом с ними вполуха слушает Клео Рисби, попутно шаря в большой сумке. Клео самая крутая среди сент-анджелесских мам. Ледяная блондинка, выше остальных почти на фут, лицо мечтательно-рассеянное, словно у модели, которую вырвали из мира грез. Работа у нее творческая, хотя, на мой взгляд, она только курит во дворе всевозможных галерей и снимается для «Вэнити фэйр». Муж старше ее и сказочно богат – унаследовал компанию по производству замороженных продуктов.

Клео редко сама приезжает в школу, для этого у нее есть персонал, поэтому сегодня случай особый, и более всего для Хоуп: она мечтает стать лучшей подругой Клео. К несчастью, Аллегра Армстронг-Джонсон на много лет ее опередила (они с Клео жили в одной комнате, когда учились в пансионе), поэтому Хоуп вынуждена терпеть Фарзану и развлекаться, терзая меня.

Пытаюсь проскочить мимо них, но Хоуп хватает меня за руку и поджимает утиные губы, разыгрывая сочувствие.

– Флоренс! Вот ты где. Мисс Доббинс как раз тебя искала. Что-то срочное.

– Да-да, спасибо, – бормочу я.

Фарзана зловеще прищелкивает языком.

– Ой-ой. С Диланом все нормально?

Они с Хоуп обмениваются красноречивыми взглядами, а я ускоряю шаг. Вот-вот дойду до угла, поверну налево – и спасусь от мисс Доббинс, осуждающих глаз других матерей и очередной выходки Дилана.

Добираюсь до конца тротуара, облегченно выдыхаю – и меня довольно ощутимо тыкают между лопаток.

Да чтоб тебя!

Оборачиваюсь. Вместо мисс Доббинс вижу азиатку с блестящими волосами; она торопливо говорит по телефону с заметным калифорнийским акцентом:

– Вот я ему и сказала: Нью-Йорк обязательно должен сделать репортаж, это не обсуждается…

Я провела здесь полжизни и забываю иногда, до чего американское произношение резкое. Мое со временем разбавилось, как растворимый кофе некрепким чаем.

– М-м-м, добрый день. Вы меня ткнули?

Женщина показывает на телефон – мол, занята. Будто я ее в спину пихнула…

– Точно. Да. Сто процентов. Слушай, я перезвоню, – она вытаскивает наушник и протягивает мне руку. – Дженни Чхве, – пожимает и трясет, словно мы заключили легендарное соглашение о свободной торговле. – Извини. Пытаюсь втиснуть в день еще один рабочий час, – заметив недоумение на моем лице, она поясняет: – Юрист. Издержки профессии, наверное.

– Ясно. Мы раньше встречались?

– Нет-нет. Мы здесь новенькие. Просто мисс Шульц говорила, что в школе есть еще одна мама из Америки.

Дженни улыбается и переступает с ноги на ногу. Она старше меня лет на десять, а то и на все двадцать. На лице ни капли макияжа, одета в офисный костюм унисекс, с виду очень дорогой. Такая женщина не побоится позвать администратора, если что-то не понравится.

– У меня близнецы, Макс и Чарли. Собиралась отдать их в американскую школу в Сент-Джонс-Вуде, но собеседование… В общем, мальчики переволновались, – Дженни выдавливает улыбку. – Ладно, проехали. Теперь учатся здесь.

Киваю, пытаясь не утонуть в потоке информации. Вдалеке выходит из школьных ворот мисс Доббинс и направляется к родителям с детьми.

– Ну, добро пожаловать в Сент-Анджелес, – говорю я и пячусь, а то мисс Доббинс заметит.

Дженни складывает руки на груди.

– Слушай, дай мне свой номер. Устроим игру.

– Игру? – изучаю гладкое лицо Дженни, безупречные зубы, шелковистые волосы, подстриженные под боб. Между нами ничего общего, кроме паспорта одной страны. Она меня быстро забросит – едва поймет, что я персона нон грата среди сент-анджелесских мам.

– Для мальчиков, – поясняет Дженни. – Пусть подружатся.

Мисс Доббинс заметила меня и напала на след, как ищейка.

Дженни протягивает мне телефон.

– Запиши сама. Я тебе позвоню и сброшу, а ты сохрани номер.

До чего упертая! Быстренько бью по клавишам, а мисс Доббинс тем временем ускоряется.

– Э-э, приятно познакомиться, – бросаю я перед уходом.

Увы, поздно. Мисс Доббинс уже кладет руку мне на плечо.

Попалась.

– Мисс Граймс! – приветствует она слишком уж громко. – Извините, что вмешиваюсь. Можно вас на минутку?

Элиза Доббинс младше меня, ей еще нет тридцати; глаза у нее большие и круглые, а волосы угольно-черные. Могла бы стать красавицей, если бы захотела, но явно не хочет. Над верхним веком пятна туши, а на ужасной блузке из искусственного шелка крошки от кекса. К тому же глубоко беременна, и живот разбух, как переспелый фрукт.

– Мне пора, – Дженни отходит от нас. – Приятно познакомиться.

– Я немного спешу, – объясняю я мисс Доббинс.

– Ничего-ничего, – щебечет она. – Вам в какую сторону? Пойду с вами! – она поглаживает выпирающий живот. – Отличная зарядка! И ноги разомну, и язык!

Мы переходим дорогу, и взгляды других мам прожигают мне спину – наверняка все обсуждают, что Дилан натворил на сей раз. Велю себе не оглядываться, но, подобно жене Лота, поддаюсь искушению: бросаю напоследок взгляд на школьные ворота. К счастью, Клео нет, зато Хоуп, Фарзана и Аллегра топчутся у ворот и вытягивают шеи в мою сторону.

Мисс Доббинс покашливает.

– Я несколько дней пытаюсь с вами связаться. Дома все хорошо? – в огромных карих глазах плещется сочувствие, от этого она мне еще ненавистнее.

– Вы о чем? – невозмутимо спрашиваю я.

– О том, как Дилан вспылил на прошлой неделе, – мисс Доббинс мягко касается моей руки. Крохотный камешек на обручальном кольце попадает под тусклый свет и блестит, как старая пуговица.

– А, это… – с трудом удерживаюсь от усмешки. – Признайте, забавно вышло. Неужели вам самой ни разу не хотелось перевернуть стол Тедди Грубера, чтоб все учебники ему на колени посыпались?

Мисс Доббинс поджимает губы.

– Мы предлагаем обследовать Дилана, – осторожно выбирает слова она. – Пригласим врача. Доктор Либер прекрасный специалист…

Меня обдает жаром.

– У Дилана все хорошо, – огрызаюсь я. – Не собираюсь его отправлять к мозгоправу, чтобы накачали лекарствами до одури!

Мисс Доббинс хмурится.

– Поверьте, я совсем не этого хочу. Просто… – она переходит на шепот: – После случая с… м-м-м, черепахой мы не можем оставить этот вопрос без внимания.

Я шумно сглатываю. Точно, черепаший скандал. В конце семестра несколько мальчиков, включая Алфи с Диланом, пошли посмотреть на черепаху у пруда в школьном дворе. По словам Дилана, Алфи тыкал в нее битой для крикета. Дилан велел ему перестать, ведь черепахе больно. Что произошло дальше – вопрос спорный, не вызывает сомнений лишь одно: Алфи остался с кровавой раной на лбу, пришлось наложить четыре шва. Дилана отстранили от занятий на три дня и решили «следить за его поведением». Слишком серьезное наказание за самозащиту. Ладно, защиту животного. Вот я и разрешила забрать черепашку себе. Теперь Грета живет-поживает в террариуме в комнате Дилана.

Фарзана и Хоуп уже не притворяются, что увлечены разговором – глазеют в открытую, стараются не упустить ни слова.

Я вся напрягаюсь, как пружина.

– Другие мальчики – Тедди, Алфи и Вулфи – его травят, между прочим! – срываю очки и тыкаю пальцем в мягкую грудь мисс Доббинс. – Почему вы не ловите на улице их матерей, не предлагаете поговорить с врачом?

Мисс Доббинс молча на меня глазеет и хлопает ртом, как рыба гуппи.

– Так и думала, – фыркаю я и поворачиваюсь к ней спиной.

Она что-то кричит мне вслед, но слова теряются в шуме ветра.

* * *

Хочу как можно скорее убраться из Холланд-парка. Каждая мышца в теле горит, будто я тренировалась по двум видео Хлои Тинг подряд. Засовываю руки поглубже в карманы и прогоняю встревоженное лицо мисс Доббинс из памяти. Все с Диланом нормально! Она знать ничего не знает о моем ребенке.

Врать не стану, Дилан всегда был слегка необычным. На словах я виню во всем Уилла, он бросил Дилана еще малышом; хотя кое-какие признаки появились уже в самом начале. Он не лопотал, как другие дети, даже «мама» не говорил. И вдруг однажды, когда мы ходили по супермаркету, Дилан ткнул пухлым пальцем в коробку на полке и сказал:

– Мамочка, можно мне сока?

Этими самыми словами, да еще с явным британским акцентом. Я чуть в обморок не упала.

Все верно, Дилан отличался от ровесников. Они ему не слишком нравились. Когда я приводила его на площадку, он упорно не хотел играть в мяч с другими мальчиками, вместо этого заводил разговор с бабушками и дедушками, заскучавшей нянькой-подростком или уставшей мамочкой. В общем, с любым взрослым. Я его не винила. Дети – настоящие чудовища.

И конечно, мой мальчик немного вспыльчивый. Понимаете, у него обостренное чувство справедливости. У Дилана все либо черное, либо белое. «Плохие против хороших, Грета Тунберг против «Эксон мобил». Я пыталась ему объяснить: не бывает людей только хороших или только плохих (разве что кроме его отца, ха-ха) и у человеческих поступков довольно сложные причины. Бесполезно. Работай Дилан в суде, каждое дело заканчивалось бы либо полным оправданием, либо смертной казнью. Полутонов он не видит.