Ярмарка мне понравилась. Она совсем не была похожа на ту, что к нам в поселение приезжала. Народу здесь было-о! Не протолкнуться. И если окраины напоминали «дикий рынок», помню был такой у нас в городе, когда я совсем маленькая была.

Длинные ряды людей, разложивших свой товар прямо на земле, на картонках, на ящиках, нак ковриках, да и просто на газетах. И толпы людей, которые глазеют, торгуются, покупают, воруют… я даже три грота Рыскиных в кулаке сжала инстинктивно. Так точно карманники незаметно не свистнут. Здесь картонок и ящиков не было, но их с успехом заменяли чурбачки и холстины.

И чего только там не было! Много чего там не было. Ничего там, откровенно говоря, интересного не было. Точно такой же товар, что и к нам привозили: бусы из зеленого стека в пузырьками, горшки треклятые глиняные, гребешки костяные, ткани грубые дерюжные, мешки вдовьи, корыта деревянные… будто бы во вдовьем поселении помощь выдали, а вдова все продать решила.

Я уж даже расстроилась… зачем надо было ехать на ярмарку в город, если тут все такое же?

– Малла! – Салина выдернула меня из рядов, – ты куда пропала? Не отставай! И, вообще, зачем тебе это все? Такое и к нам приводят. Пошли на центральные ряды. Теперь можно. И все само лучшее там!

Центральные ряды и правда оказались намного симпатичнее. Тут даже прилавки были. И товары на прилавках оказались в сто раз интереснее. Россыпи стеклянных бус, ярких и красивых, пусть и не таких крупных, как у Сайки, но все же.

Даже мне захотелось купить ниточку… вон те, густо-красные, как будто бы рубиновые. Или эти… молочные… или дымчатые… или синие… сама не заметила, как ручки мои загребущие нагребли полные горсти бус. И головой-то понимаю же, что покупать у первого же прилавка глупость несусветная, а вот разжать руки и уйти, не могу. А Салина стоит рядом и посмеивается. Она-то себе одну нитку выбрала. Ярко-синюю, веселую, ей очень шло. А я как? Я же вот эти хочу… густо-красные, почти до непрозрачности… и синие, как у Салины почти, чуть светлее только… и молочные, с легким желтоватым отливом сливочного масла… и дымчатые, будто дым в стекло запаяли, и он теперь там кружит клубами и выбраться не может…

И пальцы меня не слушаются, бусы не выпускают. Будто бы прикипели, как тогда к Оракулу. Жаль господина Орбрена нет, он бы мне помог, вдруг вспомнила я негодяя этого… и вот чего спрашивается, он в мысли мои лезет? Ну-ка кыш отсюда! Кыш! Помахала мысленно веником, погоняла крошечного господина Орбрена. Даже весело стало. Очень уж он смешно вопил и от прутьев уворачивался. А я хохотала над ним, и на шее у меня бусы разноцветные болтались.

– Ну что, красавица, – улыбнулся мне купец, мыли мои прерывая, – решилась?

Я на Салину жалобно посмотрела, а она улыбается счастливо. И довольная такая, будто бы квартиру в «золотой ключ» выиграла.

А купец, вижу, нервничать стал. Мы-то с Салиной почти половину его прилавка загородили. И выбрать я не могу. Смотрю на руки свои в бусы вцепившиеся и во голове снова карусель кружится: густо-красные, синие, молочные, дымчатые…

– Девушки, – купец решился первым, – берите все пять я вам подешевле отдам.

Вот зря он в присутствии Салины слово «дешевле» сказал. Я прямо увидела, как у нее глаза загорелись. И так уж она в этого купца бедного вцепилась, что не рад он был. Купили мы в итоге все пять ниток за пол грота. И то, это я устала ждать, когда они договорятся, и сунула купцу деньги и Салину за руку от купца оттащила.

Она возмущаться начала, но я напомнила, что господин Гририх вот-вот домой соберется, а она еще не купила то, что Рыске обещала.

А на ярмарке торговля полным ходом шла. Люди туда-сюда сновали. Мужики, бабы. С корзинками, с котомками и даже с тележками деревянными. Типа садовых. Это что они ее вместо сумки на колесиках используют? Странные люди. Она же сама тяжеленная очень.

– Малла, – Салина снова схватила меня за руку, вытаскивая из потока, который понес меня в неизвестном направлении, – мы с тобой ничего не успеваем. Давай, ты здесь погуляешь, а я пробегусь, куплю, что Рыска просила. А потом приду вот к этой лавке, – она махнула рукой на лавочку с тканями, возле которой мы оказались, – и мы с тобой купим то, что ты выбрала. Только без меня деньги не трать. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась я. Времени у нас на самом деле оставалось не больше части, часа по-нашему. В следующий раз не дам Рыске коров разглядывать, а Салину к купцам на пушечный выстрел не подпущу. Пусть сначала по ярмарке погуляют со мной вместе, а потом по своим делам идут.

Салина убежала, меня одну оставила. А я руки за спину спрятала, на всякий случай, чтоб они опять чего ни попадя не схватили, а то так никаких грот не хватит. И пошла глазеть на то, что в этой лавочке с тканями продают. Для начала.

А там под легким навесом на длинных деревянных столах лежали рулоны с тканью. Не такие большие, как у нас в магазинах, но их было очень много. И не понятно, совсем, как тут что-то выбраться можно. Все же в куче.

Но я подошла, все ткани пощупала. Интересно же. Да, это вам не дерюжки для мешочных платьев. В основном тут продавались такие же ткани, как я на сарафан покупала. И не только красные. Разноцветные.

Но были и другие. На ощупь еще более тонкие, мягкие, легкие и нежные. И такие приятные, что я никак оторваться не могла. И прикидывала уже сколько мне на сарафан летний и рубаху нужно. А еще из такого можно попробовать нижнее белье сшить… а то поизносилась я уже за три месяца-то…

И тут купчиха ко мне откуда-то ни возьмись прилетела. Где она столько времени была, непонятно. Чаи, наверное, гоняла… как обычно… и неважно, что мир другой, люди-то одинаковые.

Увидела, что я стою с задумчивым видом, и давай мне про ткани свои рассказывать, откуда какую ей муж привез.

– Вот эта, – ткнула пальцем в мой сарафан, – ткань местная. Ее мастерские в каждом городе ткут из местного же льна. А есть еще признанные мастера-ткачи. Ткани у них получаются лучше, чем у всех остальных, и стоят чуточку дороже. Вот посмотри какие, – развернула она передо мной рулон той второй ткани. Которую я и хотела купить. Белоснежная, для белья в самый раз. И для рубашки с сарафаном.

– А еще, смотри, что у меня есть, – купчиха, увидев, что я заинтересовалась, но покупать не спешу. Нырнула куда-то под прилавок и вытащила оттуда отрез. Небольшой совсем, даже на рубаху не хватит. Я конечно, же же полезла пощупать. Кошмар меня подери! Это же почти шелк!

– Нравится? – засияла купчиха. Я закивала, продолжая кончиками пальцев поглаживать чудесную ткань, – не мнется, не рвется, не пачкается… это Великого мастера Устана работа. Дар у него был. Такой ткани уже нет и еще долго не будет во всем Гвенаре.

– Почему? – удивилась я.

– Хадоа, – вздохнула купчиха, и я видела, как в ее глазах появляется грусть, – в приграничье они жили. Оракул ослаб, хадоа прорвались, три села больших уничтожили, пока наши не остановили. И Мастера Устана с семьей тоже. Никого не осталось.

После такого стоять у прилавка и ткани смотреть не хотелось больше, и купчиха моя весь свой задор растеряла. Да что и говорить… как быстро забывается, что весь этот мир и спокойствие вокруг от силы Оракула зависят. А она от короля и королевы… от его величества и курицы этой белобрысой, из-за которой я сюда и попала.

Вышла я из лавки. Грустно мне стало. Печально. Присела на скамеечку и стала Салину ждать. Никуда больше и не пошла.

А чего ходить-то, если денег нет?

Глава 26

– Что грустишь, дочка? – рядом со мной старушка присела. Прилично и чисто одетая. Видно, что достаток у бабки водится.

– Не знаю, – обычно я не люблю, когда ко мне на улице вот так вот посторонние люди подходят и вопросы дурацкие задают, но бабка как-то смогла не вызвать неприязни,– думаю.

– О чем же? – старушка улыбалась, отчего морщинки собирались вокруг глаз, смотрящих на мир с какой-то особенной теплотой и добротой.

– Обо всем. И ни о чем, – ответила я на улыбку, – и жизни думаю, о смерти… как-то несправедливо все…

– Да как же несправедливо-то? – рассмеялась бабка и добавила, – Оракул же бдит

– Да с этим Оракулом тоже все не понятно, – вздохнула я, – странная у него какая-то справедливость. Несправедливая…

Бабка рассмеялась довольно, будто бы я ей что-то хорошее сказала.

– Хорошая ты, дочка. Негоже тебе разменной монетой в чужих играх быть.

– О чем вы? – нахмурилась я, что-то бабка заговариваться стала. А с виду такая разумная была.

– Смотришь ты, да не видишь, – покачала головой старуха, встала со скамеечки, вздохнула огорченно и погладила меня по волосам, – учись видеть, дочка. Не глазами, а сердцем.

И бодренько так, очень-очень бодренько, зашагала прочь.

– Бабушка, – подскочила я со скамейки и вслед за ней кинулась. Но бабка уже смешалась с толпой и исчезла. Будто бы ее и не было. Странно…

– Малла, – окликнула меня Салина с другой стороны. Она несла на плече туго набитый чем-то мешок, – ну, что? Насмотрелась? Пойдем купим то, что ты выбрала?

– Нет, – виновато улыбнулась я, – не нужно, Салина. Я уже купила… вот, – достала из-за пазухи отрез Великого мастера Устана.

– Ох, ты же! – ахнула Салина, – где ты такую роскошь взяла? Это же из мастерской Устана, да? Малла, ты знаешь, сколько отрез такой стоит?

– Два с половиной грота, – улыбнулась я, – все, что у меня было.

– И даже больше! Ох, Малла, у меня когда-то рубашка была из такой материи… только нет ведь его больше, говорят. Хадоа несколько лет назад уничтожили мастерскую-то… повезло тебе…

– Нам повезло, – рассмеялась я, – нам всем троим на комплектики хватит. Я Вилину помочь попрошу, роскошное бельишко получится.

Господина Гвенара все еще не было. Утром, когда мы приехали, вокруг было пусто, но сейчас весь двор конюшни был заставлен лошадьми с повозками, оставляя свободным только узкое пространство посередине для того, чтобы можно было заехать и выехать.

Рыска дремала, лежа на повозке, а рядом стояла привязанная лысая овца, про которую я благополучно забыла. Она жевала траву из охапки, Рыска, наверное положила, и равнодушно смотрел на меня. Ягнята тонко блеяли и скакали возле матери, иногда сшибаясь лбами. То один ребенок, то другой нырял под пузо овцы и смачно чавкал, посасывая молоко.

И вот что мне с ними делать?

– Это что за чудо такое? – удивился господин Гририх. Мы даже еще не успели посмотреть,что купила Салина, а только поохали над отрезом от Великого мастера.

– Овцы, – вздохнула я, а Салина с Рыской старались не рассмеяться, очень уж выражение лица у господина Гририха смешное было. Я бы сама похихикала, – это я их купила…

Погрузили мы овец стреноженных в повозку, да домой поехали. Пока по городу ехали, по сторонам я глазела. Все же очень похоже на наши средневековые города. Вон сапог висит, значит там сапожник работает. А тут клещи кузнечные… кажется. Там цветов букетик вывеске деревянной, травник, наверное. И почти на каждом доме такая вывеска висела. Это получается здесь район мастеровых и ремесленников, что ли?

Так и оказалось. В центре, где площадь ярмарочная, купцы жили. У тех что побогаче на первом этаже лавочка была, а на втором семья. Те что победнее, держали прилавки, вроде тех, где мы с Саилной бус купили, и я ткань отхватила. А жили сами в домах на несколько семей. По краю площади торговали самым плохоньким товаром. И купчишки там работали приходящие. У них дома где-то в городе, и они каждое утро приходят на площадь торговать.

Центральная площадь делила город на две примерно одинаковые части: в одной живут аристократы, у которых дома с огромными участками, засаженными садами. А еще там есть городской парк с настоящим фонтаном. Это мне Салина рассказала. И вторая, где ютится все остальное население. Здесь ни садов, ни парков, ни фонтанов нет. Здесь, вообще, деревьев мало, а дома стояли так плотно, что даже наша повозка иногда с трудом проезжала.