– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

Клавдия хотела сказать ещё что-то, но её перебил громкий и хорошо поставленный голос Арнольда:

– Ужин готов! Прошу всех к столу!

Это была какая-то удивительная фраза, сумевшая на время сплотить всех домочадцев и направить их в единое русло. Русло это вело в огромную столовую, где был накрыт такой же огромный поминальный стол. О том, что и стол, и предстоящий ужин поминальные, красноречиво говорил стоящий на импровизированном пьедестале и перевязанный черной лентой портрет хозяина дома.

Это была не самая лучшая фотография старика. Болезненная худоба, ввалившиеся глаза, недобро мерцающие из темных глазниц, лысый череп, обтянутый тонкой, желтоватой кожей, и улыбка – не просто недобрая, а зловещая, полная ненависти и к самой жизни, и к наполняющим её тварям. Алексу стало интересно, кто подобрал настолько неудачный снимок. Сотворить подобную диверсию могла и недолюбливающая деда Акулина, и его молодая вдова, уже почуявшая запах свободы. А впрочем, это мог сделать любой из обитателей Логова. У каждого из присутствующих за поминальным столом были счеты к некогда всемогущему, а ныне покойному Луке Славинскому. Но даже сейчас, после его неожиданной кончины, никто не осмелился занять место во главе стола. Элена уселась слева от пустующего стула, дед – справа. Остальные расселись согласно купленным билетам, как иронично заметила Мириам. Сама она пристроилась на дальнем краю длинного стола, подальше и от портрета, и от остальных родственников. В руке у неё был неизменный бокал с неизменным коньяком, и Алекс в который раз удивился, как при таком подходе к жизни Мириам удается сохранять красоту и лоск.

По первой рюмке выпили в полном молчании, не было ни поминальных речей, ни теплых слов. Элена попыталась было изобразить скорбь и страдания, но её тут же осадила Акулина. За столом царила странная атмосфера: одновременно полная мрачности, яда и лихорадочного нетерпения. Причина последнего была очевидна, её олицетворял собой Оленев. Сам он имел вид кислый и обреченный. Вполне вероятно, из-за того, что, в отличие от остальных, находился «при исполнении» и был лишен компенсации в виде дорогого алкоголя.

Возможно, именно поэтому он с большим энтузиазмом принял робкое предложение Тихона перейти, наконец, в библиотеку. По молчаливому согласию всех присутствующих именно там должно было произойти оглашение завещания.

Глава 3

В библиотеке уже был разожжен камин и включены все имеющиеся лампы. Возможно, на контрасте с мрачной и сумрачной гостиной библиотека выглядела светло и неподобающе случаю жизнерадостно.

Нотариус утвердился за специально для него установленным письменным столом, остальные расселись кто где. Алекс заметил, что даже сейчас каждый из членов клана пытался минимизировать контакт с остальными. На одном диване уселись лишь он с дедом и Клавдия. Мириам присела на широкий подоконник. В одной руке у неё был бокал с коньяком, во второй серебряный портсигар. Гера остановил свой болид недалеко от двери и все время нетерпеливо поглядывал на часы. Его, самого молодого из присутствующих, происходящее напрягало и повергало в уныние. Алекс был уверен, что Гера считает минуты до встречи с Ретивым, своим любимым жеребцом.

Акулина по своей привычке не останавливалась ни на минуту и расхаживала туда-сюда за спиной младшего брата, то ли прикрывая тылы, то ли отрезая тому путь к отступлению. В отличие от легкомысленного Геры, к деньгам она относилась серьезно, а к очень большим деньгам – очень серьезно.

Тихон с Демьяном уселись в глубокие кожаные кресла друг напротив друга. Демьян всем своим видом изображал азарт, а Тихон максимальную сосредоточенность.

Элена, сделав круг по свободному пространству библиотеки, попыталась было угнездиться рядом с Оленевым, но тот указал ей на одно из пустующих кресел в портере. Элена, уже мнящая себя хозяйкой Логова, не удержалась от мстительного взгляда, но почти сразу же изобразила на лице покорность судьбе.

Когда все наследники, наконец, заняли свои места, Оленев вздохнул, откашлялся, поправил на носу старомодные очки и выложил на стол изрядно потрепанную кожаную папку.

– Прежде всего, – начал он скучным, лишенным всяких эмоций голосом, – хотел бы выразить свое…

– Василий Петрович, приступайте, пожалуйста, – мягко оборвал его дед, а сидящая рядом Клавдия едва заметно кивнула.

– Как вам будет угодно, Андрей Сергеевич, – продолжил нотариус все тем же скучным тоном. – В таком случае позвольте мне приступить к оглашению…

Пронзительный скрип дверных петель заставил его снова замолчать, а Арнольда, допустившего такой конфуз, задуматься о харакири или, на худой конец, об увольнении. Взгляды всех присутствующих устремились в сторону двери, которая открывалась с какой-то театральной неспешностью.

– Да неужто, – хмыкнула Клавдия, разглядывая вплывающую в библиотеку пышнотелую даму. – А как же ретриты и просветления?

– Намастэ! – Дама ловко обошла сначала Акулину, потом болид Геры, остановилась перед столом нотариуса, сложив пухлые, унизанные перстнями и браслетами руки в приветственном жесте. – Скажите, что я успела, мои хорошие!

– Как ни странно, мама, ты в самом деле успела, – процедил Тихон. – Но ты ж говорила, что не сможешь… – Он посмотрел на матушку одновременно требовательно и укоризненно.

– Я очень постаралась, мой хороший. – Таис улыбнулась сначала одному своему сыну, потом другому, а потом всем присутствующим. – Не смогла оставить вас одних в столь сложный период жизни.

– Мы бы справились, – хмыкнула Элена, явно недовольная тем, что оглашение завещания откладывается, а участников действа становится все больше.

– Моя хорошая! – Таис одарила её ласковой, почти материнской улыбкой. – Я знаю, что ты держишься из последних сил! В тебе сейчас говорит скорбь, а не злость…

– Я бы не зарекалась, тётя Тася, – хмыкнула Акулина, поглядывая из-за тетушкиного плеча на Элену. – Наша баба Лена не знает, что такое скорбь, у неё другие базовые настройки.

– Я приехала не с пустыми руками. – Тираду племянницы Таис привычно проигнорировала. – Арнольд, распорядись, будь так любезен!

В библиотеку с видом одновременно мрачным и торжественным вошёл Арнольд. В одной руке он нес деревянную треногу, а во второй что-то прямоугольное, завернутое в холст.

– Тот портрет папы, что стоит в столовой, ужасен, – вздохнула Таис, и вместе с её пышной грудью колыхнулись сразу несколько рядов лежащих на ней цепей и ожерелий. Колыхнулись и мелодично задребезжали, а Алекс совершенно некстати подумал о заблудившейся на лугу корове с колокольчиком на шее.

– Как хорошо, что ты приехала, Тася, – промурлыкала Мириам, зажигая сигарету. – Кто бы ещё прочел нам лекцию о красоте и мироустройстве!

– И я рада тебя видеть, Мира. – Голос Таис оставался все таким же ласковым, но взгляд, которым она одарила Мириам, был полон яда.

Алекс вздохнул. Он в Логове всего несколько часов, а уже чувствует себя словно выжатый лимон. То ли эти стены, то ли эти люди высасывали из него жизненные силы. Он задумался, вспоминая, случалось ли нечто подобное в детстве, и был вынужден признаться, что раньше переносил семейные сборища Славинских с большей стойкостью. Похоже, годы берут свое.

– Арнольдик, поставь вот сюда и можешь быть свободен! – Взмахом руки Таис указала сначала на треногу, потом на завернутую в холстину картину. В том, что это именно картина, не оставалось ни малейшего сомнения.

Арнольд скрежетнул зубами. Алекс отчетливо услышал этот полный боли и трагизма звук и так же отчетливо увидел, как заходили желваки на безупречном арийском лице дворецкого. Тем не менее, Арнольд водрузил картину на треногу, коротко поклонился и, печатая шаг, вышел из библиотеки, почти беззвучно закрыв за собой дверь.

Несколько мгновений Таис смотрела на прикрытую холстиной картину. Руки её были скрещены на груди, а на сильно накрашенном, давно потерявшим свежесть и привлекательность лице блуждала смиренная улыбка.

– Ну, давай уже! – прошипела Элена, которой явно недоставало фамильной сдержанности.

Таис посмотрела на неё с мягким укором и театральным жестом сдернула полог.

Картина была бездарна, если не сказать вульгарна. Она изображала Луку Славинского в эдемском саду. Вокруг его лысой головы порхали то ли чайки, то ли голуби. С одной стороны скалился и покорно припадал на передние лапы амурский тигр, а с другой мела землю длиннющим хвостом лиса. И у тигра, и у лисы были человеческие глаза: у тигра – голубые, а у лисы – черные. Возможно, у голубей или чаек была такая же мутация, но со своего места Алекс не мог разглядеть подробностей. Впрочем, внимание привлекали не только нарисованные зверюшки, но и предмет, который прижимал к груди Лука Славинский. Алекс присмотрелся. Предметом оказался череп какого-то не слишком крупного зверя, либо расписанный золотом, либо сделанный из золота.

– Это что за хрень?! – Элена снова опередила всех присутствующих.

– Это эдемский сад, моя хорошая! – проворковала Таис, любуясь картиной.

– А что у деда в руках? – спросил Гера, который, кажется, впервые за весь вечер проявил искренний интерес к происходящему и даже подкатился поближе к картине.

– Ты не знаешь, мой сладкий? – спросила Таис с мягким укором.

– На хрен ему вообще такое знать, тётя Тася! – рявкнула Акулина.

– Я прошу прощения, – вмешался в перепалку нотариус. – Не могли бы вы разрешить ваши противоречия в другом месте и в другое время?

Он выразительно посмотрел на свои наручные часы. Часы оказались неожиданно дорогими, диссонирующими с его унылым внешним видом. Впрочем, вряд ли старик обратился бы за помощью к заурядному нотариусу, наверняка выбрал самого лучшего, пусть и не самого позитивного.

– Разумеется, вы совершенно правы, мой дорогой! – Таис изобразила смирение и попятилась от картины.

Какое-то время она металась по библиотеке, как большая, заполошная птица, а потом угнездилась-таки в одном из пустующих кресел. Оленев снова откашлялся и извлек, наконец, завещание. Вот и наступила кульминация!

Вводную часть завещания Алекс слушал вполуха. Собственно, он не вполне понимал, что делает на этом семейном междусобойчике. Он не был представителем клана, собственных денег у него было вполне достаточно, чтобы не зариться на чужие. Но дед настоял, а это значило, что в происходящем есть какой-то резон. Видать, Лука Славинский решил напоследок одарить кого-то ещё, кроме очевидных наследников. Пока дележка состояния и имущества была вполне предсказуемой и ожидаемой. Старик не обделил никого из своих близких. Счета, фонды, особняки, квартиры, офисы, пансионы – всем сестрам по серьгам. Никто не будет перебиваться с копейки на копейку. Каждый из Славинских может позволить себе легкое и безбедное существование в любой точке мира.

Нотариус продолжал бубнить, перечисляя движимое и недвижимое имущество и всё прочее, нажитое непосильным трудом. Список уже начал казаться Алексу бесконечным, когда прозвучала его собственная фамилия. Впрочем, не его, а деда. Андрею Сергеевичу Уварову вверялись в управление несколько трастовых фондов, зарегистрированных на Сейшелах и Кипре. И вот тут началось…

– Так! – Тихон, до этого момента тихий и сосредоточенный, подался вперед и вперил взгляд в нотариуса. – О каких конкретно активах идет речь?

– Эту информацию я сообщил Андрею Сергеевичу лично перед тем, как заручиться его согласием на управление фондами, – сказал Оленев.

– А кто бенефициар? – подала голос Акулина. – Кто-то из членов семьи?

– К сожалению, я не в праве делиться этой информацией.

– Как это?! – взвизгнула Элена, позабыв об имидже безутешной вдовы. – То есть, кто-то будет получать наши бабки, а мы даже не будем знать кто?!