Известие об аварии, в которой директор получил травму спины, опечалило заводской коллектив, правда, последующее сообщение, что босс стал одинок, поскольку моделька сбежала, дало надежду женской части и эту темноволосую голову прижать к большой или малой груди, смотря на какую тот положит глаз. И никого не смущала разница в возрасте или семейный статус – всем хотелось приголубить «несчастного босса».

Однако несчастный не торопился пользоваться добросердечностью коллектива. После аварии он вообще не появлялся на заводе, офисные дела решались через Марка и главного бухгалтера. А когда Леонид показался, все без исключения отметили, что домашняя отсидка пошла ему на пользу – он посвежел-постройнел, и в его глазах появился тот азартный блеск, который помнили только старожилы.

– Садись за руль, – скомандовал Скворцов, направляясь к своей машине.

– Но тут же рядом…

Букет в руках помощника напомнил, что нужно поздравить очередную именинницу.

– Я выпил. Заскочим на минуту, потом отвезешь меня на Петипа. Еще раз напомни, как зовут новенькую?

– Не такая уже она и новенькая, – укладывая букет на сиденье, пробурчал Марк, понимая, что надежды повеселиться на дне рождения тают с каждой минутой. Сначала Петипа, потом подожди пару часов, потом давай заскочим поужинать. – Глафира Степановна почти год замом работает.

Вновь услышав старомодное имя, Леонид представил «химичку» как старую деву в очках с толстыми линзами и родинкой на подбородке, из которой растут волосы.

Выезд из гаража загородила красная машина, которую Леонид безошибочно узнал.

– Откладывается Петипа, – сказал он Марку, распахивая дверь внедорожника. – Ты сам поздравь Глафиру Степановну. Ах, да, вот конверт.

И не оглядываясь, пошел вперед. Привычно открыл дверь и сел в Ягуар, который когда-то на стадии цветочно-романтичных отношений подарил Ольге. Тот резко тронулся с места, словно боялся, что пассажир передумает.

Марк выдохнул и улыбнулся сам себе.

– Ну что, Глаша? Погуляем?

***

В кафе веселье шло по-цыгански безудержно. Песни и пляски исполнялись с усердием агитбригад, в кои при Союзе входила добрая половина коллектива. Пенсионеров и приближенных к ним по возрасту работников Леонид жаловал, поскольку это те самые специалисты, которые с умом пережили девяностые. «Антикризисная команда» не раз выручала его. Когда Ленька, еще учась на втором курсе политеха, узнал, что стал наследником большого хозяйства, именно они подставили ему плечо и не дали наделать глупых ошибок.

– Как же я люблю все это! – Марк широко развел руки и вдохнул пьяный воздух. Поискал глазами именинницу, чье красное платье еще с утра разглядел под белым халатом, и широко ей улыбнулся. – Иди сюда красавица! Целовать буду!

Та со смехом подлетела и попала в тесные объятия, отяжеленные букетом роз.

– А где директор? – поинтересовалась словно невзначай.

– Тебе меня не хватит?

– Не выгоден ты мне один, – со вздохом ответила Глаша. – Так бы я в два раза больше поцелуев отхватила.

***

Огни фонарей за окном сливались в одну линию.

Светофор тревожно переключал свет.

Красный резал глаза.

– Куда мы едем? – Леонид, наконец, прервал затянувшееся молчание.

Ольга ответила не сразу.

– Домой.

– К кому?

– К нам.

– Нас уже нет.

Остановилась у его подъезда. Открыла дверь, впустив холодный осенний воздух.

– Нужно поговорить, – зябко подтянула к лицу ворот меховой шубки. Тоже его подарок.

В лифте ехали молча.

Ольга переступила порог, втянула носом воздух, находя в нем запахи свежего ремонта и дорогой мебели.

– Красиво.

Села на диван, как умела только она – словно в нескольких метрах от нее застыл фотограф. Погладила узкой ладонью белую кожу обшивки, небрежно скинула лодочки и подтянула ноги к подбородку, оплетя их ухоженными руками.

Леонид помнил, как любил гладить эти узкие коленки, проводить рукой по точеным икрам, целовать каждый палец, слыша вздох-стон, полный предвкушения.

Ольга, понимая, что все еще волнует бывшего любовника, откинулась на подушку и призывно посмотрела.

– Чего хотела? – Леонид стоял напротив дивана, засунув руки в карманы. Пиджак был сброшен на кресло.

– А ты стал жестче, – поднялась, понимая, что прежние уловки не работают. Не получив ответа, поинтересовалась: – Как твоя спина? – и, не дав открыть рот, быстро заговорила. Видимо заранее готовила оправдание. – Ты прости, что так все получилось. Знаешь, как я запаниковала? Ведь я даже женой твоей не была, а потому, как вдова ничего не получила бы. А твоя мама…

– Чего ты хочешь?

– Опять быть вместе. Мы же хорошо жили, помнишь?

– Нет, – Леонид со скукой в глазах посмотрел в темное окно, где отражалась напряженная фигура его бывшей любовницы. Почти жены. – Уходи.

– Ну почему? Я же вижу, что ты еще любишь меня. И я…

– Я едва сдерживаюсь, чтобы не выкинуть тебя с двадцатого этажа.

– Но…

– Считаю до трех. Раз.

На три хлопнула входная дверь.

– Сука.

***

– Сука, сука, сука!

Почти час он метался по квартире, как по клетке. Наливая коньяк, уронил бутылку, разбил пузатый фужер. В баре на глаза попалась водка. Снял пробку и глотнул прямо из горлышка. Обжегшись, закашлялся.

– Сука.

В очередной раз стукнувшись о стену, понял, что ему не хватает места. Двести квадратов квартиры были тесны, как школьный пиджак в конце учебного года.

Чтобы потушить бушующий в нем огонь, он нуждался в свободе, холодном воздухе и… женщине.

Милонга? Нет. Туда не пойдет. Там пьяному делать нечего.

Выскакивая из подъезда, на ходу запахивая пальто, прокричал, махая рукой проезжающей машине:

– Такси!

В кафе гремела музыка, слышался смех и вой Марка, который перехватив микрофон у начальника цеха, пытался петь «Как упоительны в России вечера».

Леонид, швырнув пальто в руки изумленной гардеробщице, никогда не видевшей директора завода в таком состоянии, обернулся через плечо, провожая глазами женщину в красном.

«Женщина в красном, помоги несчастным…»

– Куда? Там женский туалет! – встрепенулась гардеробщица, и даже открыла перекладину, чтобы кинуться следом, но вовремя рассудила, что начальству видней, и вновь вернулась к своему вязанию.

«Женщина в синем, пойдем, покеросиним…»

Она красила губы. Невероятно красивые, чувственные. Будь Леонид потрезвей, различил бы и ясные глаза, умело подкрашенные тушью, и красиво уложенные волосы, но он видел лишь красные губы. Ну и платье, которое обтягивало круглую попу.

Незнакомка не успела оглянуться, как была прижата к стене. Тюбик с красной помадой с шумом покатился по кафельному полу.

«Боже, все повторяется!» – только и успела подумать Глаша, когда ее губы смял поцелуй.

Она хоть и нахлебалась до макушки шампанским, что заботливо подливал Марк, имея виды на продолжение банкета, директора узнала сразу и по пьяной глупости решила, что он пришел поздравить ее с днем рождения и подарить тот самый поцелуй, каким одаривал всех именинниц, вручая им конверты с деньгами. Даже вахтерша баба Катя, хихикая в кулачок, поделилась, что поцелуй Леонида Сергеевича, ох, как хорош. Пенсионерка по такому случаю даже заказала к юбилею новую вставную челюсть. «Врала, наверное», – пронеслось в голове, когда язык директора ворвался в рот.

«Наверное, я нарушаю регламент», – засомневалась Глаша, самозабвенно отвечая на поцелуй, и попыталась остановить натиск поздравителя, оттолкнув его. Он не позволил. Перехватил сначала одну руку, потом, когда Глафира вспомнила, что их две, вторую.

«Боже, какая привычная поза! – еще раз успела подумать Глазунова, когда обе ее руки впечатались над ее головой в стену, а тяжелое мужское тело заставило развести ноги. – Только третьеклашек не хватает».

Почувствовав холод кафеля на ягодицах, поняла, что узкое платье задралось до пупка и до «тех красивых ямочек на копчике», и теперь она, Глафира Степановна, должно быть, светит колготками, под которыми ничего нет. Тонкий трикотаж платья не позволил надеть трусы.

«Но кто же знал, что на моей попе окажется рука Скворцова?» – сняла с себя все обвинения Глазунова.

Виновник беспорядка в Глашином белье между тем пытался потрогать сокровенное, но никак не мог сообразить, что же ему мешает.

«Какие хорошие колготки. Надо бы купить еще парочку», – хозяйственная часть Глаши продолжала работать, несмотря на хмельное состояние.

– Простите, а у вас есть презерватив? – решила поинтересоваться она, прежде чем позволить рвать колготки. «Незачем зря добро портить».

Директор что-то промычал и перестал двигаться. Он просто лежал на ней, придавив к стене.

«Я как препарированная лягушка», – вспомнив занятия по биологии, хмыкнула Глазунова и встретилась с большими глазами Марка.

– О, привет! – сказала ему Глаша и мило улыбнулась. – А я тут все-таки отхватила свой поцелуй.

***

Леонид проснулся, когда на улице еще не светили фонари. В окно стучался и сыпал ледяной крупкой ветер. Осень сопротивлялась зиме дождливыми днями, но та упорно отвоевывала позиции и превращала лужи в катки.

Под одеялом было тепло, но как-то неуютно. В чем состоит это неудобство, Леонид понял, стоило ему потянуть за край пододеяльника: брюки, носки и даже туфли ночевали вместе со своим хозяином. И только рубашка валялась на полу, раскинув рукава, словно она чайка, готовая взлететь.

Стон вырвался из груди Леонида. Ладонь закрыла бесстыжие глаза.

Директор завода «Стройдом» все вспомнил. И ярость, обуявшую после встречи с Ольгой, и желание развеяться, и женские губы, что приманили, словно мотылька на свет лампы.

Скворцов вспомнил все, кроме лица женщины и момента расставания.

– Я трахнул ее или нет?

Нет худшего состояния, когда невозможно понять, получил ты удовольствие или обломилось.

И у женщины не спросишь. Во-первых, нужно еще выяснить, кто она такая, а во-вторых, может и такое случиться, что «потерпевшая» (если контакт все-таки состоялся) уже сидит в полиции и пишет на насильника заявление. Неизвестно на что нарвешься.

Надо бы действовать аккуратно.

«Угу. Я так умею, – Леониду было бы смешно, если бы не мерзкая жаба, которая сидела во рту и просила пить. – И вообще, как я попал домой?»

Батарейка сотового, лежащего тут же, в кармане брюк, сдохла, а потому Скворцову пришлось подняться и, превозмогая похмельный синдром, тянущий распластаться на полу, плестись по квартире в поисках трубки городского телефона. Путь «болящего», словно хлебные крошки Ганзеля и Гретель, усеивали брошенные вещи – галстук, туфли и носки, которые, по-хорошему, нужно было снять еще вчера.

Трубка нашлась на кухне. Там же, где лежала бутылка с ледяной минералкой – в холодильнике. Леонид, отпивая по глоточку, посмотрел историю и узнал, что перед сном звонил двум абонентам: Марку и… Ольге. С Дризом разговор был короткий, всего семь секунд, а вот с Ольгой…

– Я не буду думать об этом в свой единственный выходной день. Не хочу его портить.

Марк ответил со второго звонка.

– Босс, сейчас всего шесть утра. Мы расстались совсем недавно.

– Кончай скулить. Коротко и ясно, к кому я вчера залез в трусы?

Дриз напряг память. «У Глафиры трусов точно не было. Одни колготки. Но не про них сейчас спрашивает Скворцов. Раз сказано отвечать коротко и ясно, так и сделаем».

– Никак нет, – рявкнул в трубку, заставив Леонида поморщиться. – В трусы вы ни к кому не лазили.

– Уф, – выдохнули с той стороны. Но тут же голос окрасился ноткой… нет, нотищей беспокойства. – А почему у меня ширинка расстегнута?

– Ну, босс, вам видней, – хмыкнул Марк. – Отлить, может, ходили.

«Мог. Резонно. Засчитывается», – немного успокоился Леонид. И помолчав, дал команду: – К десяти утра составить список всех женщин, пришедших в кафе в красном.

– Босс, но воскресенье…

– И желательно подтвердить фото.

Глава 5. Семья в беде не бросит

– Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше,

Только утро замаячит у ворот…