Алена Тимофеева: Вечная ночь Сары

Часть 1
Пауки и медведи

Глава 1. Тень

Где-то. Двадцать лет назад

Силуэт отбросил тень на каменный пол древнего храма. Как только величественная фигура вторглась в наполненный запахами благовоний и горящих сухих трав зал, собравшиеся смолкли и почтенно склонили головы в капюшонах. Никто не смел посмотреть на вошедшего. Главный жрец сцепил пальцы в замок и опустился на колени.

– Повелитель… Мы ждали вас… Он здесь, – с трепетом произнес жрец, глядя куда-то в пол. В благоговейном ужасе служитель храма добавил: – Девочка ушла, она сумела сбежать…

Фигура затряслась перед жрецом. Бархатный, лживый в своем радушии смех раскатами прогремел в зале, заставив священнослужителей болезненно, как от удара хлыста вздрогнуть.

– Не корите себя, Гелиодор. Вы сделали, что могли. Ведь так?.. – вкрадчиво поинтересовался силуэт. Гелиодор продолжал рассматривать стертую плитку под коленями. Он знал, что, каков бы ни был ответ, его судьба уже решена.

– Да, повелитель. Я сделал все, что мог…

Силуэт удовлетворенно кивнул. В пламени сотен горевших свечей сверкнуло лезвие меча. Последним, что жрец увидел перед своей смертью, были его расширенные от страха глаза, отражение которых поймало зеркало стали.

Москва, настоящее время

– Мама!

Тонкая ночная рубашка липла к влажной от холодного пота спине. Меня трясло. Спутанные волосы разметались по плечам. В коридоре раздалось топанье – дверь со скрипом распахнулась, и в спальню вошла мама. На ее лице застыла смесь беспокойства и недовольства.

– Мам, прости, приснился кошмар… Я случайно позвала тебя, уже все хорошо, – поторопилась я заверить, что волноваться не о чем. Ей ни к чему лишние тревоги. Мама, перекинув через плечо кухонное полотенце в мелкую клетку, устало спросила:

– Снова пауки?

Если бы – с ними я уже знала как бороться во сне. Взять в руку, преодолев судорогу страха, и крепко сжать. После этого я обычно просыпалась. Успевала до того, как восьмилапые чудовища оплетут пространство вокруг меня тонкой, но прочной, даже неестественно прочной паутиной. Я покачала головой.

– Медведи?.. Забралась на дерево, а он полез за тобой? – в голосе мамы звучало неподдельное сочувствие. Она знала: если мне снятся пауки – значит, состояние моей нервной системы оставляет желать лучшего. Ну а когда вместо пауков преследуют огромные бурые медведи… То, вероятно, дочь на грани нервного срыва. Я вновь мотнула растрепанной головой. Мама обреченно вздохнула, смиряясь с мыслью, что внятного ответа от меня не добиться, вытерла ладони о фартук и пригладила выбившиеся из хвоста каштановые пряди. Я с интересом проследила за этим движением. Руки, которые выдавали немолодой возраст, были усыпаны пигментными пятнами. С каждым годом этих маленьких коричневых созвездий становилось все больше. Пальцы с короткими ногтями пробежались по волосам – серебра в каштановом цвете тоже прибавилось.

– Все, вставай, а то так и будешь до обеда валяться. Какао сварю. Яичницу будешь? – деловито осведомилась мама. Мне оставалось только радостно закивать. Если бы не сон, я бы сказала, что суббота начиналась чудесно.

Лениво потянувшись и борясь с зевотой, я пыталась не глядя надеть тапочки. Но, увы, босые ступни нашли под собой лишь пушистый ворс. Мягкую постель покидать не хотелось. Солнечные лучи пробивались сквозь серые шторы и, скользнув по краю кровати, ложились золотыми полосами на светлый паркет. Он истерся, его первозданный вид был давно утрачен. Мама говорила, что когда-то в этой старой квартире недалеко от Арбата жила вдова генерала. Соседи снизу вечно жаловались на шум, грохот и тяжелые шаги. Вскоре вдова последовала за мужем, и квартира долго пустовала. А вот жалобы соседей не прекращались. Вот ведь загадка.

Наверное, поставить мою кровать у окна было не лучшей идеей, но в то же время мне нравилось иногда, проснувшись среди ночи, чуть раздвинуть портьеры и наблюдать за ночным миром. В сумраке все выглядело иначе. Неприметные здания привлекали внимание горящими окнами, деревья отбрасывали причудливые тени, а птицы, словно небрежный мазок художника, растворялись в облаках черными пятнами. Разве ночь не прекрасна?

– Сара! Какао готово! – раздался мамин окрик с кухни, заставив меня вздрогнуть. Ее голосовым связкам позавидовал бы, наверное, тот покойный генерал. С детства разговоры на повышенных тонах пугали меня, а теперь мне некомфортно даже когда рядом кто-то громко разговаривает. Мои руки машинально потянулись к белому флисовому халату с сердечками. Не удержавшись, я прижала его к лицу, уткнувшись в мягкую ткань. Халат пах свежестью, какую может придать вещам только стирка. Легкий аромат лимона защекотал ноздри. Всунув ноги в удобные тапочки и облачившись в халат, я прошаркала на кухню, зевая во весь рот.

В нашей просторной кухне было светло. Солнце залило поверхность стола жизнерадостно желтым, занавески, чистые и выглаженные, струились красивыми складками, подрагивая от ветра из приоткрытого окна. Обманчивое тепло осени в этот раз не наступило. Сентябрь ворвался с первых дней календаря, обрушив на москвичей холод и заставив мгновенно забыть о жарком лете. Мне захотелось поплотнее закутаться в уютный флис.

Мама громко расставляла тарелки. Скатерть использовалась только по праздникам, поэтому фарфор с характерным звуком прилипал к прозрачной плотной пленке, которая защищала поцарапанную столешницу. Я избегала касаться силиконовой скатерти. Задумаешься, положишь на нее руки, а потом она с противным чваканьем лениво отпускает твою кожу. Я поежилась.

– Ты чего дрожишь? Сейчас закрою, – засуетилась мама, уже успевшая развернуться к окну.

– Не надо, – с моих губ сорвалась тщетная попытка остановить маму.

– Как не надо? Опять заболеешь, будешь неделю с температурой валяться, как в тот раз, – пробурчала мама. – Оно тебе надо? – И повернула ручку на оконной раме.

– Нет… – грустно вздохнув, со смирением ответила я. Хотя нужно отметить мамину правоту – отопления еще не дали, и в толстых стенах дома царил промозглый холод. Но я не из теплолюбивых. Должен быть баланс: если топят батареи, то открываю окно. А раз радиаторы оставались ледяными, то и спорить тут нечего.

Я вдохнула аромат какао. Мама заметила это и пояснила:

– Корицу не добавляла, я запомнила, после твоей недавней истерики…

Кровь прилила к щекам – прохладные ладони моментально их накрыли. Было до сих пор стыдно за случай в августе, но… Назвать отказ пить какао с корицей истерикой нельзя. Плакала у себя в комнате я уже совсем по другой причине.

Мамин комментарий остался без ответа. Да и смысла отстаивать свою правду я не видела: иначе на меня падут обвинения в неуважении к родной матери. Доводы о том, что ее дочь уже не маленькая, а вполне уже взрослая женщина двадцати пяти лет, непременно потерпели бы фиаско.

– Ты так и будешь столбом стоять? Завтрак подогревать придется, – предупредила она и отодвинула для меня стул. Подавив очередной вздох, я села за стол. А ведь день так хорошо начинался.

– Тебе прислали письмо, – как бы между делом бросила мама, по всей видимости, направляясь за ним в коридор.

Я отставила свою розовую чашку с какао.

– От кого? – мой вопрос прозвучал настороженно.

Мама промолчала и положила передо мной белый конверт. Я взяла письмо и повертела в руках. Оно было тяжелым из-за сургучной печати, на которой остался оттиск замысловатого герба. Никаких марок на конверте. От руки чернилами выведены каллиграфическим почерком мое имя и наш с мамой адрес.

– Как странно… – пробормотала я, и мама несколько раздраженно поинтересовалась:

– Ну и от кого это? Разве имя отправителя и марки не должны быть на конверте? Почта такое не принимает.

– Не принимает… – эхом раздалось мое безучастное согласие. Кто-то положил его прямо в наш почтовый ящик. Кто-то оставил конверт специально для меня. Уверенная в том, что маму от вскрытия письма остановила лишь печать, которую после нельзя было восстановить, я поднялась с места и взяла небольшой кухонный нож. Поджав тонкие губы, мама молча наблюдала за тем, как я, борясь с нетерпением, аккуратно разрезала бумагу, не трогая печать. Мне хотелось рассмотреть герб получше, но уже после, когда останусь одна.

Пока можно было различить только морду собаки, корону и, возможно, цветы, больше смахивавшие не то на венок, не то на венец. Трясущимися руками я извлекла из конверта аккуратно сложенный лист бумаги. Закусив в предвкушении губу, развернула. Взглядом быстро пробежалась по тексту – почерк был тем же, что и на конверте. Присев обратно на стул, я не торопясь прочитала адресованное мне сообщение:

Дорогая Сара Георгиевна,

Отель «Regican» приглашает вас пройти собеседование по вакантной должности менеджера по работе с клиентами. Ждем вас девятого сентября в 18:00 по указанному ниже адресу. В лобби отеля сообщите портье о назначенной вам встрече с Луизой.

С наилучшими пожеланиями,

Луиза

Мои брови в изумлении приподнялись. Ниже был указан адрес. Я сглотнула комок, подступивший к горлу. Профессию, освоенную мной за четыре года, никак не назовешь подходящей к должности менеджера. Вероятно, какая-то ошибка. Вряд ли им нужен драматург с практически нулевыми навыками коммуникации для работы в отеле.

– Ну что там? Реклама? – плохо скрывая нетерпение, осведомилась мать. Прижав письмо к груди, словно его кто-то мог отобрать, я отрывисто ответила:

– Приглашение. На собеседование.

Неожиданно лицо мамы просияло, а на губах заиграла улыбка.

– Наконец-то! Что предлагают?

– Работу в отеле. Встреча назначена на завтра, – мои слова не отражали того воодушевления, с которым мама задала вопрос.

– Так завтра же воскресенье! Кто проводит собеседования по воскресеньям? Нерабочий это день, – изумилась мама и неодобрительно покачала головой. – А сколько платят написали?

– По договоренности, думаю, – замявшись, резко решила для себя, что завтра в отель поеду обязательно.

– А во сколько назначили встречу? – не успокаивалась мама.

– В шесть вечера.

Тут мама ахнула и затараторила:

– Так поздно в какой-то отель, да еще в выходной. Никуда ты не пойдешь, понятно?

– Ну ма-а-ам, не начинай.

– Ты понимаешь, зачем они могут тебя туда зазывать? Вечером? – словно дурочке объясняла мама. – На конверте нет почтовых марок, толком ничего не сказано, просят приехать в неприемлемое время. Да и вроде работа у тебя есть, хоть и временная, – доводы постепенно перерастали в уговоры. Я только отрицательно помотала головой, словно отгоняя от себя все ее аргументы.

– Приехать в шесть – это не в десять: может, днем они заняты. А зависеть от заказчиков и ждать, когда мне перепадет возможность написать бездарный рекламный текст для непонятно чего, не хочу, – выпалила я, опасаясь, что потом мне не хватит смелости пойти против матери. Ее рука потянулась к конверту, оставленному на столе. Я ловко подцепила его, буквально на секунду опередив мать. Ее пальцы легли на то место, где только что лежал пустой конверт. Она метнула в меня сердитый взгляд.

– Тогда я еду с тобой, – мама поставила меня перед фактом тоном, не терпящим возражений. Моя голова вновь замоталась из стороны в сторону.

– Ни за что, – с нехарактерной для меня твердостью отчеканила я. – Не злись, – в моем голосе уже послышались нотки вины. Между ее начавшими седеть бровями образовался залом. Она хмурилась и, осознавая свое поражение, применила последнее оружие из ее арсенала:

– Ох, Сэра, думала, ты умная девочка, – разочарованно проговорила мама. Понимая, что вот-вот расплачусь от обиды, я прошептала:

– Я Сара и уже давно не девочка.