– А что Снегирев? – напомнила тему беседы Лариса Ивановна.

– Посадили его, и как-то все вдруг сразу поверили, что это он на девушек нападал. А потом, когда из Москвы год назад приехала бригада следователей, чтобы разобраться, за что осудили Алексея, меня вызывали и стали пытать, почему я не дала тогда, двенадцать лет назад, показаний. Короче, они узнали, что на меня было нападение, но дела не завели… Всем же понятно, что местные не хотели портить отчетность по раскрываемости. И московский следователь интересовался: мог ли Снегирев на меня напасть. И я сразу сказала, что это не Лешка был, потому что он не мог по своей природе, а потом, на меня мужик навалился невысокого роста и небольшого веса. Он на меня навалился, но я еще могла как-то шевелиться, а потом и вовсе вырвалась, побежала и сразу стала орать, а он за мной не погнался. И потом: зачем Снегиреву на меня нападать… Если честно, то если бы он попросил, то я бы и так ему дала, хоть тогда еще девушкой была.

– Но ему нравилась Шахова. А на нее тоже напали. Или нет?

– Напали, она, правда, не говорит об этом, но, думаю, случилось такое – потому что она вдруг быстро уехала из города, а локтевские начали лютовать. Забили одного бомжа, который за девушкой шел через овраг. Девчонка выскочила и закричала, а тут как раз Локтев с дружками на джипе. Остановились, а она вопит и рукой показывает, мол за ней мужик гонится. Они выскочили быстро из джипа и к нему, повалили… Короче, до смерти его запинали. А потом еще одного приезжего какого-то. Он в «Веселой креветке» к одной дуре подкатывал, за столик к ней подсел, шампанским угощал, в гостиницу к себе звал: там через дорогу как раз гостиница «Иван Четвертый»…

– В Париже есть отель «Генрих Четвертый», – вспомнила Лариса Ивановна.

Глаза буфетчицы округлились.

– Вы были в Париже?

– Была, и даже два раза. С бывшим мужем туда летали. Жили, конечно, в другом отеле, потому что «Генрих Четвертый» – очень дорогой. Там только арабские шейхи останавливаются.

– Надо же, – не могла успокоиться Валентина, – впервые вижу живьем человека, который бывал в Париже. Для нас тут побывать в Париже, то же самое что на Марс слетать.

– До Марса я пока еще не добиралась, – пошутила Лариса, – приземлилась у вас. Ты продолжай. Что там с твоим одноклассником было?

Но буфетчица поняла ее по-своему: она снова взяла бутылку ликера, посмотрела на новую начальницу, спросила: «Будете?» – и тут же налила одной себе. Выпила залпом. Оглядела пустой зал и продолжила:

– Короче: трясли меня менты, чтобы я на Лешку показала. А что на него показывать, если это был точно не он. К тому же он к тому времени уже лет пять как сидел. А Настю к психиатрам таскали, чтобы те подтвердили, что она не в себе была, когда наконец призналась, что не Снегирев ее резал. Она ведь Лешу тоже хорошо знала: они были соседями по лестничной площадке. У нас есть сталинский дом, который давным-давно построили для руководства города. Раньше это была улица Ленина, а теперь Еленовская, как в прежние, досоветские времена. На первом этаже дома помещался гастроном номер один, теперь там «Пятерочка». Вот как раз над магазином они и жили…

– Так эта девочка начала говорить?

– Говорит, но не в присутствии посторонних. Менты сказали, что она написала заявление, а когда ее начали опрашивать, вдруг разволновалась и хрипеть стала. В смысле стала говорить, но тихо и хрипло – с трудом разобрать можно было. А потом плакать начала и кричать, почему ей не верят. Когда же спрашивали – знаком ли ей нападавший, – она и вовсе биться начинала. Но все это было в присутствии психиатров, которые подтвердили ее вменяемость. А что она еще им говорила – мне неизвестно.

– Но ты ведь, когда тебя опрашивали, сказала, что маньяк – маленького роста.

– Ну как маленького? У меня метр шестьдесят пять, а он выше меня был. Нетолстый, потому что не раздавил меня, когда сверху навалился, да и пальцы я ему кусала, они нетолстыми были. Он не сопел, а только дышал как после бега… Думаю теперь, что он от страсти задыхался или от возбуждения. А может, от страха, что его поймают… Когда я вырвалась и стала орать, он быстро исчез – просто мгновенно испарился, значит, дорогу знал: а раз так, то, выходит, из местных. Он – не работяга, потому что от него не пахло потом или водкой… Мне показалось, что присутствовал запах какого-то парфюма, но не резкий – не из дешевых…

– Ты это в полиции говорила?

– Нет. Потому что я только на их вопросы отвечала, и все равно боялась ляпнуть что-нибудь не то. А про парфюм вам могу сказать, что теперь мне кажется, что это был «Кензо»… Я в Москве с одним жила некоторое время, так мне показалось, что у моего московского парня был такой же парфюм, как у того, кто напал на меня. Я его спросила название, и он ответил, что это просто вода для мужчин от «Кензо» с ароматом лотоса и зеленого перца. Мне этот запах тогда показался знакомым, и только потом я вспомнила, от кого так же пахло.

– Так ты немало знаешь! – восхитилась Лариса. – Не думаю, что в вашем городе очень много мужчин пользуются такими же духами. И если маньяк прыскает их на себя каждый день, значит, он работает с людьми, занимает какую-то должность, где приходится близко общаться с посетителями, например, или с подчиненными…

Лариса замолчала, пораженная тем, что сама только что поняла.

Валентина наклонилась над стойкой и шепнула:

– Если уж совсем по чесноку, то я догадываюсь, кто убивал девочек. Это человек, про которого никто не подумает вовсе. И он может многое… Он даже с Колобовым вась-вась. Не с Колобком, естественно, с которым и я вась-вась. А с его папой – с Петром Васильевичем, который у нас в городе был главой полиции. А с Колобком я в одном классе училась, и он мне записочки писал: «Мол, как ты ко мне относишься? Если хорошо, то давай сходим на „Гарри Поттера“: я после школы сбегаю за билетами». Ходили, смотрели, что-то про тайную комнату… Но потом Колобок, как и все, на Шахову переключился. Потому что у нее была самая короткая юбка, чтобы ноги длиннее казались. В восьмом классе она купила себе бюстгальтер пуш-ап. Недешевый, между прочим… Это такой, с дополнительными подушечками, чтобы…

– Я знаю, что это, – сдерживая улыбку, сказала Лариса Ивановна, – ну и как, помогло это ей?

– Не знаю, но Снегиреву она и так нравилась. И не только ему. А про Милану девчонки шептались, что у нее есть воздыхатель – взрослый мужик. Кто он – они не знали. Но видели ее в иномарке с мужиком в солнечных очках – говорили, что он совсем старый: на вид почти сорок лет. В костюме и при галстуке… Потом у нее часики появились импортные. Но она пару раз всего и показалась в них, потом кто-то из учителей сказал, что такое в школу носить нельзя… Она и перестала. Может, это ухажер ей подарил. Девчонки говорили, что тот мужик такой из себя, как диктор на телевидении: в костюме, при галстуке… Ко мне тут начал было приходить похожий… Только ему не сорок, а все пятьдесят, если не больше… Предлагал сходить куда-нибудь вечерком. А куда я могу пойти, если сама в ресторане работаю. Да и мужик – одно название: сам весь из себя такой прилизанный, как всегда, в костюмчике…

Буфетчица потянулась к бутылке, но тут же подняла голову, бросила взгляд на вход в зал и отдернула руку.

Вернулась Светлана Петровна. Она быстро прошла между столиками, опустилась на барный стульчик, взглянула на Валентину, вздохнула, а потом обратилась к своей родственнице и партнерше по бизнесу:

– Получила новые документы предприятия и согласование перестройки помещения. Со следующей недели начнем работу. Придется на пару дней закрыться… – Она еще раз посмотрела на буфетчицу и снова вздохнула, скрывая раздражение. – Шла бы ты, Валюша, домой. Я сегодня вместо тебя за стойкой постою: народу все равно много не будет. И вообще, ты зря к ликеру прикладываешься – на рабочем-то месте…

– Да я нормальная, – попыталась возразить буфетчица. – Всего-то рюмочку «Бейлиса», да и то только для того, чтобы напряжение снять. Да и никого сейчас нет. К вечеру подойдут только.

– Это я ее уговорила, – вступилась за собутыльницу Лариса Ивановна.

Но кузина даже не посмотрела на нее.

– Давай, Валя, домой быстро!

Когда буфетчица направилась к выходу, Светлана пошла следом, заперла дверь и объявила:

– Сегодня не работаем вовсе. Сейчас сюда приедет бригада строителей: они обещали до восьми вечера в законное время для ремонта сделать проем. Стена здесь кирпичная, так что должны успеть. Они же и основной мусор вывезут. А завтра мы сами всем коллективом будем вычищать мастерскую армянской обуви. Потом поставим там барную стойку, оформим соответствующий интерьер… А потом парадным строем со строевыми песнями, как говорил наш дедушка – гвардии старший сержант, которого ты совсем не помнишь.

Глава вторая

Снегирев вошел во двор, знакомый с детства, и остановился. Шагнул к старой кирпичной стене дома и прислонился к ней спиной, осматривая знакомое пространство. Кирпичи были серыми и пыльными, как во времена его детства. Ничего не изменилось за годы его отсутствия, за долгие шесть лет – самых бесконечных и беспросветных в его жизни. Но раньше здесь звучал детский смех, а теперь было тихо. Птицы тоже молчали, сидели на крышах и рассматривали незнакомого им человека, который не решается зайти в их двор.

Мимо Алексея проехал фургончик и начал разворачиваться, чтобы подкатить для выгрузки товара в магазин. Водитель высунулся, очевидно приняв его за грузчика, и крикнул:

– Ну, что встал? Подходи, принимай товар!

Снегирев подошел и начал принимать коробки с макаронами, крупами, сахаром, консервами, хлебом, овощами и конфетами, заносил их в магазин и ставил на пол. Грузчик-узбек, не спеша ковыряя спичкой в зубах, лениво наблюдал за его действиями. Потом подошла женщина-администратор и ткнула узбека в бок.

– Чего встал? Помогай!

Но все уже было закончено. Администратор спросила у Алексея товарно-транспортную накладную, но он объяснил, что просто мимо проходил и решил помочь. Администратор удалилась, но вскоре вернулась с полиэтиленовым пакетом в руках. Протянула его Алексею.

– Возьми! Я знаю, как плохо тебе сейчас. Давно освободился?

Снегирев пожал плечами, принял пакет и заглянул внутрь. В пакете была нарезка колбасы, банка маринованных огурцов, черный хлеб, бутылка «Столичной» и пластиковая бутылочка кваса.

– Я сама чалилась по двести двадцать восьмой^[1], – объяснила администраторша. – Меня на закладках взяли. Четыре года парилась, а ты, видать, поболе.

Алексей поблагодарил, но бутылку водки вернул.

– Не пил раньше – не собираюсь и теперь.