Мысленно сосредоточившись на книгах, Дерри продолжил исполнять свои утренние обязанности. Он завёл массивные чёрно-золотые часы, которые отсчитывали минуты на комоде с зеркальной дверцей. Зажёг небольшой керосиновый примус. Наполнил низкую маленькую кастрюльку водой из высокого серебряного кувшина и поставил на огонь. Затем открыл жестяную банку с особым чаем Крэма и взял с полки заварочный чайник.

На чайнике был нарисован пейзаж с голубым небом, золотистым пшеничным полем, огороженным забором, и алыми маками с чёрными сердцевинами. Дерри нравилось смотреть на него.

– Заполучил его в тот же день, что и тебя, – сказал ему однажды Крэм. – А вдруг он принадлежал твоим маме с папой! Вполне возможно. Вонючий мешок, в котором его нашли, явно принадлежал беднякам.

Но Дерри никак не отреагировал на его слова, и Крэм рассмеялся.

Иногда Дерри задумывался: а что, если чайник действительно принадлежал его семье? Может, поэтому он ему так нравится? Может, он попал на борт спасательного корабля вместе с другими непритязательными домашними сокровищами, когда он и его родители бежали из Истинного Ландовела? Если так, то как же он мог забыть о нём?

Но с какой стати ему помнить заварочный чайник, если он забыл всё остальное, кроме имени, которое произнёс чей-то поражённый ужасом голос? Словно густые чёрные чернила пролились на страницы его памяти и стёрли их. Словно история его жизни началась в тот момент, когда дверь корабельной каюты с грохотом распахнулась и Крэм ворвался внутрь.

Вода в кастрюле закипела. Дерри зачерпнул чай ложкой и высыпал его в заварочный чайник. Чай походил на измельчённую кору. Бледно-коричневый настой, который получался из него, на вкус и запах был отвратительным, но якобы дарил крепкое здоровье и долгую жизнь. Крепкое здоровье и долгую жизнь для Крэма.

Как и каждое утро, Дерри задумался о том, чтобы добавить в заварочный чайник щепотку крысиного яда. Крэм не заметил бы вкуса. Он всегда ждал, пока настой остынет, а затем заливал его себе в горло целиком, как лекарство.

Дерри представил себе, как Крэм пьёт, а через полчаса хватается за живот в предсмертной агонии и глаза его выпрыгивают из орбит. С ним будет покончено.

Конечно, с Дерри тоже будет покончено. Крэм не доверял никому, даже своему глотателю ядов. Дерри пришлось бы самому выпить чашку чая, прежде чем Крэм притронется к нему.

Иногда Дерри казалось, что оно того стоит. Иногда он убеждал себя, что вовсе не боится умереть, даже в муках, если ему удастся забрать Крэма с собой.

Но потом, как и каждое утро, он оглянулся через плечо на книжные полки, на прячущиеся в тени ряды и передумал. Попрощаться с ними он пока не готов.

Он поставил полный заварочный чайник, серебряное ситечко для чая и чашку на расписной поднос. Чашка была светлой и тонкой, словно скорлупа яйца чайки, с узким золотым ободком. Она была довольно большой, но в огромной волосатой лапе Крэма выглядела детской игрушкой.

Дерри поднял поднос, крепко прижав его к груди, чтобы восполнить бессилие левой руки, и неслышным шагом направился в комнату Крэма. Когда он проходил между книжными полками, в тени справа от него что-то зашипело. Дерри подпрыгнул от страха, чудом удержал поднос и, прищурившись, вгляделся в книжные ряды.

Жёлтые глаза сверкнули в полумраке. Дерри различил очертания кота. Он выгнул спину дугой. Заколотил хвостом. Его взъерошенная пятнистая шерсть встала дыбом.

Дерри перевёл дыхание. Его руки стали скользкими от пота. Коты частенько тайком забирались в покои Крэма и проводили тут всю ночь, как в ловушке, но эта тварь сильно напугала его. Он и представить себе не мог, что сделал бы с ним Крэм, если бы он уронил поднос и чашка с чайником разбились.

Но тут он заметил, на что смотрит кот, и оцепенел. Там, где книжные полки примыкали к стене, стояла неподвижно и пристально глядела на него тонкая белая фигура. Это был мальчик лет восьми-девяти. Его кожа была настолько бледной, что в полумраке она будто светилась. Его глаза, с тёмными кругами под ними, казались огромными на худом лице. На шее у него висело длинное крупное ожерелье. В руке он держал короткую палку, на которой красовалась ухмыляющаяся тряпичная кукольная голова.

Дерри задрожал. Чашка и чайник зазвенели на подносе. Он всегда чувствовал, что жестокость и страдания пропитали даже камни на Скале Крэма, заразив это место атмосферой ужаса. Но призрака он видел впервые.

– Чай, будь ты проклят! – прорычал Крэм со своей кровати.

Дерри инстинктивно оглянулся.

– Иду, – отозвался он дрожащим голосом, поражённый, что вообще может говорить.

Когда он снова взглянул на полки, то увидел лишь темноту. Мальчик-призрак исчез.

Глава третья

Когда Крэм наконец отпустил его, Дерри поспешил вернуться в Большой зал, по пути прихватив одно из своих одеял. Отпирать двери Крэма до того, как подадут завтрак, строго запрещалось, но надо же избавиться от кота. Это был тощий зверь, с противной, злобной мордой, но, по крайней мере, он был живой, а это очень быстро изменится, если его заметит Крэм.

Дерри удалось поймать в одеяло плюющееся и шипящее животное и вынести его в крытую галерею. Как только он осторожно откинул одеяло, кот пулей бросился прочь и исчез за огромным грохочущим Котлом. Затем, как Дерри делал всякий раз, когда у него появлялась возможность, он тихонько подошёл к низкой каменной балюстраде, окаймлявшей галерею, и глянул вниз.

Далеко внизу корабль Крэма «Ястреб» покачивался на заполнявшей центр Скалы воде. Рабы, которых называли вратниками, заполонили ворота. Они убирали водоросли, коряги и мусор, которые за ночь засорили сетку ворот и тяжёлые цепи, поднимавшие и опускавшие их.

Все рабы были молодыми. Крэм предпочитал, чтобы на Скале трудились дети-рабы. Он говорил, что ими легче управлять, после того как их «выдрессируют», по его словам, – то есть будут избивать и морить голодом до тех пор, пока их дух не будет сломлен.

Система «дрессировки» срабатывала не со всеми. Одна девочка-подросток, чей дух казался несокрушимым, находилась сейчас на воротах, карабкаясь по железным перекладинам, словно паук, с острым лицом и жёлтыми волосами, по которым её легко было узнать. Девочку звали Соломинка. Дерри знал это, потому что часто слышал, как её имя выкрикивали надсмотрщики. Она славилась тем, что пререкалась со всеми и стойко сносила любые наказания. Когда Дерри впервые появился на Скале, она была уборщицей, потом обслуживала Котёл, а теперь стала вратником.

Если тебя отправляли на ворота, то это считалось страшным наказанием, равноценным смертному приговору. Работа на скользких перекладинах и болтающихся цепях в любую погоду была так опасна, что вратники частенько погибали.

Соломинка каким-то образом выжила. Издали её ноги и руки казались тонкими, словно проволока, но они, похоже, были очень цепкими, потому что, хотя она частенько рисковала, она ещё ни разу не упала.

А может, дело не в руках, а в силе воли, – подумал Дерри. В историях, которые больше всего нравились Крэму, главные герои обладали железной волей, которая помогала им побеждать врагов. Дерри завидовал им. У него был лишь один инстинкт – скрывать свою внутреннюю жизнь, ничем не выдавать себя врагу.

Вздрогнув, он заметил, что отсутствовал слишком долго. Крэм наверняка уже встал, ворча и отплёвываясь, и опорожнял мочевой пузырь в ночной горшок, который Дерри потом вынесет. Повар, приготовивший Крэму завтрак, вероятно, уже поднимается по лестнице.

Дерри вернулся в Большой зал, тихонько затворив за собой дверь. Одеяло всё ещё висело у него на руке, и он слышал, как Крэм запирает сокровищницу.

Дерри бросился к книжным полкам и сунул одеяло в угол, где его тускло-красный цвет сливался с тенью. Если повезёт, Крэм не заметит одеяло и не станет спрашивать, как оно тут оказалось.

В дверь постучал повар. Крэм крикнул, и Дерри бросился отпирать.

Через несколько минут он сидел за обеденным столом, помешивая рыбное рагу, а налитые кровью глаза Крэма следили за каждым его движением. Когда Крэм кивнул, удовлетворённый тем, что рагу хорошо перемешано, Дерри зачерпнул полную ложку, затем ещё одну и ещё.

На вкус и запах рагу было превосходным, но, как обычно, Дерри задумался: а что, если это его последняя трапеза? Если он отравится, то повар, который приготовил и принёс это блюдо, тоже умрёт – таковы правила Крэма. Однако иногда ненависть повара была сильнее, чем страх смерти.

Однажды, в первый год пребывания Дерри на Скале, на завтрак подали рагу, очень странное на вкус, и Дерри выплюнул его. Оказалось, что маленькая рыжеволосая кухарка, которая готовила в тот день, просто добавила в кастрюлю слишком много специй, но её всё равно приговорили к смерти. Дерри до сих пор иногда вспоминал об этом.

Теперь он стал опытнее. Он больше никогда не обвинял повара по ошибке, но трижды ему удавалось избежать настоящего отравления. Зрение и обоняние предупреждали его, что еда опасна. Как будто у него обострился нюх на яд. Но он знал, что не может полагаться только на свои инстинкты.

Крэм отложил в сторону топор, который держал под рукой, пока Дерри пробовал блюдо, и откинулся на спинку стула. В то утро, похоже, всё было в порядке, или яд действовал слишком медленно.

– Ну? – прорычал он. – Чего ждёшь?

Дерри встал и подошёл к окну, где можно было почитать при свете дня. В последнее время всё реже попадались корабли для грабежа, и запасы масла для ламп были на исходе.

Он взял книгу, которую оставил на подоконнике. Теперь он будет читать вслух, пока Крэм наблюдает, не появятся ли признаки отравления, а рагу остывает. Ощутив злорадство при мысли о том, что на Скале Крэм никогда не ест горячую пищу, Дерри перешёл к первой повести.

– «Эль и королева воинов», – прочитал он.

В комнате внезапно повисло напряжение. Дерри поднял глаза. Тяжёлое лицо Крэма застыло. Его руки вцепились в края столешницы. Словно он испугался.

Крэм заметил, что Дерри смотрит на него, и провёл толстым языком по губам.

– Продолжай! – рявкнул он.

Дерри тут же снова склонил голову над книгой, но успел заметить, как Крэм украдкой коснулся лба скрещёнными пальцами.

– Давным-давно, – начал Дерри, – когда мир был юн, жила на свете королева воинов по имени Октавия, которая устала от жизни. Её царство не знало конца и края, и у неё был любящий муж и пятеро детей, и всё же целые дни она проводила в унынье, а по ночам не могла уснуть. Вести армию в бой было для неё самым большим счастьем, но, увы, не осталось земель для завоевания.

Видя горе своей матери, первенец Октавии пришёл к ней однажды поздней ночью, когда она пребывала в тяжёлых раздумьях в одиночестве в своём тронном зале. «Я слышал о земле далеко на востоке, которая не входит в состав нашей империи, – сказал он. – Это земля таинственного народа под названием Эль, людей невиданной силы, таинственными узами связанных с морем, умеющих плавать, словно рыбы, и живущих вечно».

«Это всего лишь легенда», – сказала королева и отвернулась, пожав плечами.

«Возможно, – лукаво ответил молодой человек. – Но что, если никто ещё просто не осмелился отправиться на её поиски»?

Он знал, что его мать не сможет устоять перед таким вызовом. Хотел ли он помочь ей или отправить на верную гибель, чтобы править вместо неё, – об этом знал только он.

«В легендах говорится, что земля Эль имеет форму цифры восемь и маленький остров к северу от неё окаймлён золотом, – добавил он, чтобы окончательно убедить королеву. – Интересно… а что, если это предзнаменование?»

«Верно! Ведь моё имя означает «восьмая»! – воскликнула Октавия в изумлении. – И я родилась в восьмой час восьмого дня восьмого месяца! И я ношу золотую корону! Конечно, это предзнаменование! Иначе и быть не может!»