Облака уже рассеялись, и я смогла разглядеть подстриженную лужайку внизу и рощицу вдали. Мне захотелось глотнуть свежего воздуха, я подняла створку окна и сделала глубокий вдох. Волоски у меня на загривке встали дыбом: я услышала мягкий ритмичный шепот волн и узнаваемый соленый запах.

Море!

Старик упомянул, что Сомерсет-Парк находится на побережье, но я не подозревала, что так близко. Я вспомнила о перепалке мистера Локхарта и мистера Пембертона. Что, если хозяин поместья так и не поверил в мой дар? А вдруг он уже договорился, чтобы меня завтра забрала полиция? То-то констебль Ригби ухмылялся, когда я покидала участок.

Остаться тут – все равно что умереть. Если у меня и были крохи сомнений, их смыло солеными морскими каплями – напоминанием о моей погибели, – которые нежданным порывом хлестнули в окно.

Одевшись, я собрала пожитки в саквояж и сунула его под мышку. Прокралась по лестнице, всякий раз морщась, когда под ногами скрипела ступенька. Подойдя к главному входу, я услышала звуки голосов и замерла. Раздалось хихиканье, затем что-то с глухим стуком упало на пол и покатилось в мою сторону.

Я уставилась на бутылку из-под вина, а потом услышала приближающиеся шаги. Незаметно пробраться назад в мою комнату было невозможно, поэтому я развернулась и побежала в противоположном направлении. Мы с maman нередко бывали в роскошных домах, так что я знала, где вероятнее всего скрывается лестница для прислуги.

Я нашла дверь, замаскированную под деревянную обшивку стен, и спустилась в кухню. Задержалась у полок, уставленных серебряными канделябрами. Парочка небольших отправилась ко мне в саквояж. Разумеется, исключительно на дорожные расходы.

Кто-то кашлянул.

Я мгновенно обернулась и увидела силуэт высокого мужчины, стоявшего перед камином. На незнакомце были грязные сапоги для верховой езды и распахнутый плащ. Он взял фонарь с кухонного стола и поднял его. Мой взгляд тут же привлек золотой перстень у него на мизинце. Мисс Крейн как-то сказала, мол, я смахиваю на ворону, которая обожает все блестящее.

Я посмотрела на его растрепанные светлые волосы и жесткий подбородок, будто высеченный из камня.

– Полагаю, мисс Тиммонс, – произнес незнакомец.

Я едва не уронила саквояж на пол. Даже конюх знал, кто я такая! За его спиной просматривался темный коридор, я догадалась, что он ведет к двери черного хода – к спасению.

Незнакомец пристально поглядел на мой саквояж.

– Любопытно, зачем вы решили вооружиться канделябрами? Вам чем-то не угодили свечи в вашей комнате?

Огонь в очаге шипел и трещал.

Я повыше задрала подбородок.

– Любопытно, почему вы скрываетесь в темной кухне, пока весь дом спит? Добавлю: еще и в грязных сапогах.

– Я могу разбудить парнишку с конюшни. Он великолепно держится на лошади, даже в глухую ночь. Полиция будет здесь к утру. – Его голубые глаза сверкнули. – Или, может быть, лучше выкинуть вас на улицу прямо сейчас и отдать на растерзание стихии?

Ночь меня не пугала – она не сулила мне никакого наказания, лишь свободу. И все же его грубость пришлась мне не по нраву. У мисс Крейн я насмотрелась всякого, так что могла понять, когда от мужчины исходит настоящая опасность – этот способен лишь трепать языком.

– Дотронетесь до меня хоть пальцем и будете отвечать перед мистером Локхардом, – пригрозила я. – Ведь это он привез меня сюда.

– Скорее всего, он запоет по-другому, когда узнает, что вы пытались сбежать, прихватив пару фунтов серебра. И должен заметить, одобрение мистера Локхарта, которое он раздаривает столь щедро, для меня мало что значит.

– Ваши суждения весьма категоричны, верно? – заявила я.

– Мои суждения должны заботить вас больше всего, мисс Тиммонс, ведь вы явились сюда, чтобы унять мое горе.

Я было разинула рот, потом закрыла. Это оказался мистер Пембертон – его светлость собственной персоной, во плоти. Я не думала, что он окажется таким молодым или, если уж на то пошло, – таким спесивым.

Мистер Локхарт живописал его влюбленным с разбитым сердцем, который вот-вот выроет себе могилу. Неудивительно, что я обманулась. Мужчина, стоявший передо мной, имел вид человека, готового сразиться и победить. А золотой перстень на мизинце должен был послужить мне подсказкой. Внезапно мой саквояж с серебром потяжелел на тонну.

Хозяин дома опустил лампу, и черты его смягчились.

– Мистер Локхарт утверждал, будто вы способны разговаривать с мертвыми.

Все внутренности в животе завязались в тугой узел, но я сумела ответить.

– Он хотел, чтобы я помогла вам обрести покой, – сказала я, и голос мой был невыносимо тонок.

– Мистер Локхарт действует из лучших побуждений, однако он недооценивает силу моей страсти, – отрезал он с прохладной горечью. – Я не верю в медиумов, мисс Тиммонс, у вас не больше способностей вызвать призрака, чем у меня.

Я представила, как мальчишка-конюх седлает лошадь, чтобы отправиться за полицией. Я не сумела бы прямо сейчас вызвать призрака, но могла предпринять кое-что, дабы отсрочить решение лорда.

– Этот дом населяет множество душ. Они взывают ко мне даже сейчас, – произнесла я.

Мистер Пембертон снисходительно наклонил голову.

Я попыталась угадать, отчего хозяин такого роскошного поместья в одиночестве задумчиво стоит перед очагом на кухне, растрепанный после прогулки. Его раздирают противоречия.

– Сомерсет полон тайн, – сказала я.

Это не произвело на него впечатления.

– У каждого дома свои тайны.

– Многие вам служат, но лишь немногим вы доверяете по-настоящему.

Что-то изменилось в выражении его лица, и мое сердце забилось быстрее, я поняла, что задела за живое.

– Долг диктует вам, как поступить, – произнесла я, – но втайне вы презираете роскошь, которая вас окружает.

Он стиснул зубы, но по-прежнему смотрел мне в глаза, будто подзадоривая продолжать.

И вот последний секрет, неприятная правда. Связь с конюшней была очевидна.

– Будь у вас выбор, вы бы гнали лошадь всю ночь, убегая от самого себя.

Он промолчал, а потом склонил голову, как бы покоряясь. Похоже, я заслужила спасение.

– Передайте мистеру Локхарту наилучшие пожелания. – Я было направилась к двери, однако мистер Пембертон не сдвинулся в сторону.

– Вы не уйдете. По крайней мере, сегодня. – К нему снова вернулась уверенность, и он распрямил плечи.

– Сама идея вашего предприятия мне претит, но, увидев салонные трюки, которые вы мне тут продемонстрировали, я понял, что вы можете быть полезны. Одра мертва, но не по своей воле. Ее убили.

Одра. Впервые кто-то произнес ее имя.

Узел в животе направился к горлу.

– Похоже, полиция с вами не согласна, – сказала я.

– Улик, которые доказывают обратное, нет, поэтому я полагаюсь на то единственное, что можно предъявить суду, – на признание. – Лорд шагнул ближе, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы не сдвинуться с места. – Признание, спровоцированное духом Одры, который укажет на убийцу. Понимаете ли, мне требуется ваш дар убеждения и создания иллюзий.

Я нахмурилась, обдумывая его слова. Он напряженно смотрел на меня, будто пытался прочесть мои мысли. Полагаю, ему хотелось, чтобы я произнесла вслух то, что сам он не желает говорить.

– Вам нужно, чтобы я устроила убедительный сеанс, который заставит убийцу сознаться? – предположила я.

– Совершенно верно.

Глава 4

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

15 февраля 1845 года

Дружочек,

с тяжелым сердцем обращаюсь я к этим страницам. Этот дневник – последний подарок матери, и я изолью на каждый лист все свои сокровенные желания, ведь она хотела, чтобы я жила полной жизнью, которой не было у нее. Она была больна и несчастна так долго, что расплакалась от облегчения, когда ее диагноз подтвердился.

Теперь пора плакать пришла нам с отцом. Но я должна жить дальше и вести себя как образцовая леди. Все в Сомерсет-Парке от меня этого ждут.

Проснувшись среди ночи, я на миг совершенно позабыла, что мама умерла. А потом воспоминания нахлынули на меня, будто волна на берег, и я утонула в собственных рыданиях. Я хотела всего лишь еще раз увидеть ее лицо. Взяв подушку и одеяло, я побежала в картинную галерею. Миссис Донован нашла меня на следующее утро: я спала под портретом матери, тем самым, что был заказан в качестве свадебного подарка отцу.

Миссис Донован упрекнула меня, что я не в своей постели. Как можно чувствовать себя столь одинокой в доме, полном слуг?

Однако позже, воротясь из конюшни, я обнаружила, что мой гардероб переставили в другую часть комнаты, а портрет матери занял свое место – близ моей кровати. Нашлась и записка от отца, где было сказано: когда бы я ни проснулась, желая увидеть ее лицо, она будет рядом. Более того, отец намекнул на секрет, который принадлежит только Линвудам, и сказал, что мое время пришло.

Это сумело отвлечь меня от мрачных мыслей, Дружочек. Ты смотришь на меня свысока своими печальными карими глазами, всегда следишь за мной, но не осуждаешь. Когда я пишу эти строки, я обращаюсь к тебе. Ты – хранитель всех моих помыслов и мечтаний. Теперь нам с тобой известна тайна Линвудов. Знаю, ты сбережешь ее.

Вот уже месяц прошел с тех пор, как мама ушла на Небеса, но ее дух все еще рядом. Я искренне верю, что она за мной присматривает. Хотя отцу ничего не говорю, поскольку знаю, что это причинит ему сильные страдания. Его здоровье прибывает и убывает вместе с луной, и мне не хочется, чтобы он терзался еще сильнее.

Порой я не сплю по ночам и думаю: что будет со мной, когда не станет отца. Разумеется, тринадцать лет слишком мало, чтобы зажить самостоятельной жизнью…

Осиротевшая. Бездомная. Вот кем я стану, Дружочек. Ведь когда отец умрет, Сомерсет-Парк и все имущество достанутся не мне. Как жесток и несправедлив мир к молодой женщине.

Глава 5

Призраков не существует, однако свой у меня имеется.

Я все еще слышу голос maman, ее французский выговор, так не похожий на мой лондонский акцент. Она приехала в Англию с моим отцом, англичанином, пусть и без положения в обществе, зато обладавшим вольным духом и наделенным даром слова. Когда ее семья узнала о тайной свадьбе, они немедленно от нее отреклись. Она была помолвлена с богатым другом семьи, однако тот был слишком стар, как поведала мне мать, передернувшись от отвращения. Его тонкие губы никогда не улыбались.

Maman с моим отцом были молоды, но очень влюблены и считали, что вместе переживут все. Немногие средства, которыми они располагали, быстро подошли к концу. Пришлось искать работу: ему – на пристани грузчиком, который переносит товары с кораблей, ей – прислугой в чужих домах.

Однажды моя матушка, стоя на четвереньках, отмывала пол в богатом особняке, и тут ее известили, что с отцом произошел несчастный случай. Он переносил тяжелый груз, упал с трапа в Темзу и угодил между причалом и шхуной.

Maman сказала, что в тот день ее мир изменился навсегда. Она осталась без гроша в кармане и на сносях; несчастная знала, что семья никогда не примет ее обратно. Ей нечего было предложить своему будущему ребенку – лишь ужасное нищенское существование. В оцепенении бродила она по городу, пока роскошные особняки не сменились рядами домишек с черепичной кровлей и узкими дымоходами, откуда валил угольный чад. Она внезапно обнаружила, что стоит на пристани, готовая броситься в воду и присоединиться к отцу в Вечности.

Тут я содрогнулась, представив, как maman опускается на дно Темзы, не в силах сделать вдох. Толща воды не дает подняться, ноги увязают в густом иле. А вдруг она передумала бы, но не смогла выбраться на поверхность? Руки попусту хватались бы за воду, пока матушка смотрела бы на отблеск света, видневшийся далеко наверху.

И тут она почувствовала, как я лягнула ее изнутри. Череда быстрых толчков вывела ее из мрачного исступления.