Хозяйка провела Гройса в комнату, выглядевшую как гостиничный номер категории люкс. Вообще весь этот дом показался ему выхолощенным, словно хозяева задались целью не оставить ни одного отпечатка личности. В будке охраны и то чувствовалось больше индивидуальности.

Хозяйка усадила его на диван, сама устроилась в кресле напротив.

– Спрашивайте, – с готовностью сказала она.

– Опишите человека, который покончил с собой. – Гройс достал блокнот.

Петр Алексеевич Селиванов. Пятьдесят пять лет. По образованию – экономист. Место работы последние четыре года: дворецкий в семействе Левашовых.

– Я предпочитала называть его батлером. Как-то современнее, нет? Хотя Петруша – он современным, конечно, не был. За это мы его и любили. Он вносил в хаос нашего бытия струю традиционных ценностей.

Она всхлипнула.

«Струя традиционных ценностей!» – записал Гройс, опасаясь, что не удержит эту блистательную формулировку в памяти. «Значит, ты для них был Петрушей? Посмотреть бы на твое лицо, Петя, когда ты услышал это обращение впервые».

– Всё это какое-то чудовищное недоразумение, – вытирая слезы, говорила хозяйка. – Он был у нас очень счастлив. И конечно, Петруша нас обожал. Заботился о нас, как о своих детях. Я только с ним смогла, наконец, полностью расслабиться.

– Что входило в его обязанности?

– Боже мой, да всё! Водители, повар, коммунальные службы, ремонт, все закупки, от продуктов до бытовой химии! Следил, чтобы техника была исправна. У меня при нем ни один винтик из шкафа не выпал. Документацией кто занимался? Петруша! Всё контролировал, абсолютно всё! Включая холодильники и спортзал. Ну что еще? Химчистка, наши машины, – это, конечно, тоже было на нем. Коля согласовывал с ним меню.

– Коля – это…

– Наш повар, кореец. Шмотки мои, разумеется, Петруша знал от и до. Он вообще-то прошел обучение в качестве горничной по ВИП-гардеробу.

Гройс искоса взглянул на женщину. Нет, ее ничего не смутило в этой фразе.

– Он все материалы, все ткани знал, – перечисляла она, – что гладить, что отпаривать, где меха хранить летом, какими средствами пользоваться… Всех наших горничных обучал. Расчеты шли через него. Зарплату выплачивал персоналу, решал, кому дать премию и в каком размере. Наш маленький смешной домовой эльф! Он даже краски для меня покупал – я художница, у меня проходили авторские выставки… – Она бросила на Гройса взгляд: произвело ли это на него впечатление. – Кристальной порядочности человек! Ни рубля не положил себе в карман. Саша, муж, его первый год проверял, а потом вообще перестал. Мы были в нем абсолютно уверены! Ах, вспомнила: единственный раз он позволил себе… знаете, оплошность.

– Какую?

– Петруша утащил у Александра Ивановича бутылку вермута. Так забавно! – Она так же легко, как до этого плакала, залилась смехом. – Он же непьющий! Но вот что-то на него нашло, представляете?

– Когда это было?

– Где-то за месяц до того, как он… Ну, вы понимаете. Саша обычно не проверяет бар, там столько всего… Он по чистой случайности обнаружил, что бутылки нет. Сначала мы подозревали Лиду. А потом спросили Петрушу, он сразу и раскололся. Не думал, что мы заметим. Просил прощения! Саша еще смеялся, что наконец-то у нас нормальный дворецкий, который ворует выпивку у хозяев.

– Вы знаете что-нибудь о его семье?

– Ну а как же! У него сын, Митя, выдающийся молодой человек! Они с нашей Лидой встречаются, между прочим. Ох, она с ним хоть за ум взялась. Ему постоянно гранты выдают. И на конференции за границу он чаще ездит, чем мы на отдых. Прекрасный мальчик, отзывчивый такой. И диссертацию писать успевает, и преподает в своем вузе…

– Где он учился? – спросил Гройс.

– Не помню… Что-то математическое. Это важно? Я могу Лиду позвать.

– Нет, пока не стоит.

Гройс откинулся на спинку дивана, изучающе рассматривая хозяйку.

Перед ним была деятельная бездельница. Теннис, верховая езда, коучинг, ретриты, раскрытие женской энергии, стихи, живопись… Анастасия Левашова написала и проиллюстрировала две невыносимо сентиментальные книги для детей, занималась дизайном интерьеров, выводила новую породу лошадей и участвовала в благотворительности. Она была невероятно энергична и в этой энергичности абсолютно бесплодна. Гройс даже сочувствовал ее созидательным импульсам. Не подкрепленные ни трудом, ни одаренностью, они вырождались в пустые хлопоты.

И конечно, она была красива. Блондинка с нежной кожей, едва тронутой загаром. Но лицо ее к сорока пяти приобрело надменно-самоуверенное выражение – и оттого огрубело.

– Я чувствую здесь присутствие человека с большой внутренней силой, – сказал он без перехода. – Женщина. Она для вас важна.

– Божечки! – Левашова даже в ладоши захлопала. – Как вы все видите? Или вам Лида рассказала? Вы можете рассмотреть, какого цвета у нее аура? Не у Лиды, а у Марианны. И узнаете, где она сейчас?

Понемногу Гройс вытащил из Левашовой, что с апреля она «плотно работает с тарологом». Насколько плотно? Раз в неделю. Марианна – человек потрясающе одаренный, она как родниковый ключ, к ней можно припадать и пить, пить информацию, словно ключевую воду… Какую информацию? Например, в начале мая Марианна предупредила, что намеченное путешествие может оказаться опасным.

– Мы в конце июня планировали отдых, но я заставила мужа сдать билеты. Извините, но когда своими глазами видишь Башню и всех этих падающих человечков… Мы делали расклад на ближайшие события, и Марианна даже побледнела, когда ее перевернула. Собирались двадцать седьмого июня на Мальдивы… Марианна перестала к нам приходить, и я не могу до нее дозвониться.

– Я заметил что-то странное в оставшихся от нее вибрациях, – осторожно начал Гройс.

Левашова выжидательно смотрела на него.

– Вы пытались ее найти?

– У меня только номер телефона, я звонила, он отключен. Честно говоря, я особенно не беспокоюсь. Марианна предупреждала, что иногда ей нужен полный информационный детокс. Вы же понимаете, мы все отравлены. Она должна сохранять свой дар неприкосновенным. Я сама делала на нее расклад, мне выпало, что она вернется в начале осени. Жаль, конечно, всё лето без нее…

– Я не могу разглядеть, откуда Марианна появилась. – Гройс прищурился в пространство. – Вижу смутную фигуру за ней. Мне не нравятся ее эманации… Они могут косвенно влиять на энергетику вашего дома, если эта фигура вам близка.

– Я не помню, представьте себе, кто дал мне номер Марианны, – растерянно сказала Левашова. – У нас был девичник, человек двадцать, я многих едва знаю… Почти у всех свои тарологи, а я одна как изгой. Поделилась своей бедой с девочками, и мне накидали контактов. Я бы в ватсапе посмотрела, но у меня после обновления история переписки просто исчезла.

«Удобно, – подумал Гройс. – С другой стороны, ничего исключительного. Может, и стерлась. Может, и впрямь не помнит, кто подсунул таролога».

Он поднялся:

– Пора взглянуть на место, где душа покинула тело.

Левашова проводила его на второй этаж. Здесь, на взгляд Гройса, обстановка была поживее: и натюрморты на стенах, и разнообразный декор в напольных вазах – длинные, как удочки, разноцветные колосья, букет изумрудно-синих перьев, которые в таком количестве наводили на печальные мысли об участи бывшего обладателя.

– Весь персонал живет в Синем доме, – говорила женщина. – Но батлеру всегда выделялась комната в этом здании. У него все-таки особенный статус, я думаю, вы понимаете. До Петруши у нас служили двое. Их полностью устраивала одна из гостевых комнат. Но он почему-то невзлюбил ее и попросил переселить его сюда. Муж говорит: светелка на выселках.

Они действительно прошли насквозь весь второй этаж и остановились в конце коридора. Левашова достала ключи.

– Петруша сам выбрал это место. – Она будто извинялась за что-то. – Здесь вообще-то был запланирован гостевой гардероб для верхней одежды, поэтому видите, какие замки? На ключ запирается. – Она принялась дергать ключом в замочной скважине, и Гройс невольно поморщился. – Петруша никогда им не пользовался, даже когда днем ложился вздремнуть, он был сторонником обязательного дневного сна, у нас в договоре с ним не обеденные часы прописаны, а «сонные»… На ночь тоже не закрывался. Только перед самоубийством… Очень некрасиво с его стороны, вы так не считаете?

– Почему? – удивился Гройс.

Левашова посмотрела на него прозрачно-зелеными, как вода, глазами.

– Покончить с собой в доме своего нанимателя – скотство, – неожиданно сухо сказала она. – Он нас очень разочаровал. Это как повеситься в детском саду. Моя дочь могла его найти…

– Может быть, именно поэтому он и запер дверь? Анастасия Геннадьевна, в доме есть камеры?

– Нет. Только периметр под наблюдением. Я не выношу камеры в жилых помещениях.

Ключ наконец щелкнул, дверь распахнулась.

– Можно я не стану заходить? – поежилась Левашова.

– Всё в порядке. Так даже лучше. Ваши эманации не будут заслонять самое существенное, – успокоил Гройс.

Узкое окно, двойные рамы. Он открыл створку и убедился, что забраться по стене может только геккон.

Значит, ты взял из хозяйского сейфа пистолет, вернулся сюда, сел за откидной столик размером с крышку унитаза, написал записку. Лег на кровать и застрелился.

Почему у тебя, Петр Алексеевич, все места проживания напоминают купе поезда? И кровать такой же ширины, и столик оттуда. Куда ты ехал всю жизнь и почему ты забрался в эту конуру вместо того чтобы расположиться по-человечески?

Гройс покрутился в центре, воздев руки к потолку, на тот случай, если здесь все-таки установлены камеры. Пошумел тибетской чашей. Встал на колени, пораскачивался влево-вправо. Из чистого хулиганства изобразил земной поклон, в чем сразу раскаялся. Во-первых, мешало накладное брюхо. Во-вторых, он чуть не оторвал бороду, прижав ее ладонью к полу.

«Хорош энергопрактик! Потерял растительность на фронтах боев с нечистым духом».

Когда истекли пятнадцать минут, Гройс вышел из комнаты покойного мажордома. Лицо его было строго и замкнуто. Он молча дал знак Левашовой следовать за ним и вернулся на первый этаж.

– Положение дел таково, – веско сказал он с интонацией хирурга, извещающего, что операция не терпит отлагательств. – Много выбросов. Протуберанцы искаженной духовной энергии. Вы правильно сделали, что не стали заходить внутрь. К сожалению, они, подобно тяжелым металлам, накапливаются в пространстве. Не просто так самоубийц не хоронят в церковной ограде. Люди в древности понимали побольше нашего… Видите ли, мы взаимодействуем друг с другом в первую очередь энергетически. Если есть проблемы, сразу замедляются кровоток и лимфа. Я советую вам и вашему мужу проверить кровь у своего терапевта. Анализы не будут безупречными. Отсюда один шаг до инсультов. Батарейка нашего жизненного ресурса может разрядиться в ноль.

Левашова отчаянно закивала. Лицо у нее было такое, что Гройс на мгновение устыдился своего жестокого розыгрыша.

– Вы можете это снять? – спросила она.

– Ваш батлер был человеком чрезвычайно мощным в смысле энергетики, и после его суицида… Ну, представьте, что трактор пропахал полосу в поле. Я способен засеять ее, чтобы проросла трава. Но это долго, и все равно останется след в земле. Вам же необходимо уничтожить всю негативную энергию. – Он сделал вид, что задумался, потирая усы. – Самое целесообразное в вашем положении – прибегнуть к помощи магнита.

– Что это значит?