– И я ее обожаю, полковник. Более чем…

Вудхем кивнул.

– Да, вроде бы так все и выглядит, – пробормотал он. – Если смотреть со стороны. – Он наблюдал за тем, как бармен убрал пустой бокал и поставил перед ним новый.

– Позвольте задать вам вопрос, полковник, – сказал Бенджамин. – Сколько лет вы уже женаты?

Вудхем подозрительно покосился на него:

– Двадцать девять лет. А что?

– И за все эти годы вы ни разу не изменяли жене?

Вудхем вздохнул.

– Один ноль в твою пользу, – нехотя выдавил он и отпил из бокала большой глоток.

– Позвольте задать еще один вопрос, полковник, – сказал Бенджамин.

– Черт подери! – возмутился Вудхем. – Это я пришел сюда задавать тебе вопросы!

– Пегги жила с вами все то время, что я был в Европе, – начал Бенджамин. – Вы видели ее каждый день. Как вы считаете, она мне изменяла или нет?

Теперь Вудхем смотрел на него уже не просто как полковник. Перед Бенджамином сидел командир дивизии.

– Что это она тебе наплела?

– Ничего, – ответил Бенджамин. – Я ее никогда об этом не спрашивал.

– Тогда на что ты намекаешь, черт побери?

– Да на то, что все это в конечном счете не так уж и важно, – ответил Бенджамин. – Я не хочу утверждать, что нет на свете браков, где муж и жена были бы верны друг другу всю свою жизнь, до гробовой доски. Я о таких читал, видел в кино… Знаю, что на каждой воскресной службе бывают сотни и тысячи подобных людей. Теоретически. Но не так уж много видел их в жизни, в наши дни. Да и вы тоже.

– Я врач, – сказал Вудхем. – Я видел много такого, чего другим и не снилось.

Бенджамин проигнорировал последнее замечание тестя.

– Как-то раз вы спросили меня, – что я хочу доказать, – продолжил Бенджамин. – Я ничего не хочу доказывать. Кроме того, впрочем, что я… живой человек. Что восприимчив к красоте. И сделан вовсе не из цельного куска камня или железа. Что я испытываю временами голод и сам не всегда понимаю, чем и как его можно утолить.

– И это в твоем-то возрасте! – заметил Вудхем. В самом тоне его подразумевался упрек.

– Да, в моем возрасте!– кивнул Бенджамин.– И если Пегги ждет от вас ответа, можете передать, что я буду любить ее всю свою жизнь. И если она в ответ скажет, что хочет развестись со мной только потому, что время от времени у меня бывают другие, пусть хоть завтра отправляется в Рино^[21].

– О’кей, – кивнул Вудхем. – Отчет будет отправлен по соответствующим каналам связи. – Он покачал головой. – Черт, по крайней мере вы бы могли попробовать начать все сначала в Сан-Франциско…

Сытый и довольный ленчем, а также бутылкой выпитого за ним вина, Бенджамин вслед за Ли поднимался по ступенькам недавно реконструированного дома из красного кирпича. Шел и видел перед собой ее узкую прямую спину, сверкающие волосы, слегка покачивающиеся бедра, обтянутые зеленым льняным платьем, длинные, изумительно стройные ноги. В подъезде стоял полумрак: они нарочно поднимались неспешно и благопристойно, предвкушая, что скоро весь этот декор, все эти приличия разлетятся в прах.

Они встречались и занимались любовью по два-три раза в неделю. И Ли продолжала доставлять ему то же изысканное наслаждение, что он испытывал в самом начале их романа, в Париже. Однако позже, когда он мысленно прокручивал в голове все сцены с ее участием – перед тем как уснуть дома или в метро, сидя с закрытыми глазами, чтобы не видеть печальных лиц других пассажиров, – самым возбуждающим, самым изысканным и волнующим казался ему тот момент, когда он молча поднимался по лестнице следом за этой восхитительно высокой женщиной, глядя на ее элегантно обутые длинные ноги и округлые бедра. Поднимался в предвкушении и уже как бы обладая ею, пока она доставала ключи и готовилась отпереть дверь квартиры.

Они лежали рядом в полутемной комнате. Шторы были задернуты, за окном барабанил дождь. Но из-за туч уже показалось солнце, его бледные лучи проникали в щель между шторами. Рядом, на тумбочке, тихо тикал будильник. Было почти пять. Собственное тело казалось Бенджамину невесомым, воздушным, смазанным некими волшебными маслами, торжествующим. Он знал, что скоро встанет, оденется и будет благопристойно спускаться вниз по лестнице. Благопристойно появится на коктейле у Роузов, тая и лелея в душе воспоминания о дневных безумствах, ключом к которым служил номер телефона, затверженный наизусть. В комнате было тепло, и они лежали обнаженными, отбросив простыни и одеяла. Кожа Ли, казалось, светилась в этом отфильтрованном дождем и шторами бледном солнце. «Ну, еще пять минут…»

– Что ты сказал? – спросила Ли.

Он удивился. Он даже не заметил, что произнес эти слова вслух.

– Я сказал: «Еще пять минут», – ответил Бенджамин. – Только мне показалось, я не говорил, а просто думал.

– Немного любви, и побежал, – заметила Ли, но упрека в ее голосе не слышалось.

– Но мы пробыли тут часа два с половиной…

– Джентльмены не должны подсчитывать и мелочиться, – сказала Ли. – Не джентльменское это дело. Впрочем, и мне пора вставать. Приглашена вечером на коктейль…

– К кому?

– К каким-то людям по фамилии Роуз.

– Я тоже там буду, – сказал Бенджамин. – Вот уж не знал, что ты с ними знакома.

– Я и незнакома, – ответила Ли. – Просто меня пригласил к ним один джентльмен. Заедет за мной через час.

– Смотри, адрес на Восточной Шестидесятой пользуется большой популярностью, – заметил Бенджамин.

– Урод, – спокойно и беззлобно огрызнулась Ли. – Твоя жена тоже там будет?

– Да.

– Вот и прекрасно, – сказала Ли. – Наконец-то выпала возможность познакомиться с ней.

– Все, мне пора бежать, – сказал Бенджамин и вспомнил сцену за завтраком. Совсем неподходящий день он выбрал для свидания с Ли. Хотя, с другой стороны, какой именно день можно считать подходящим? Он обернулся к Ли и поцеловал ее. – Увидимся вечером, за выпивкой, – сказал он и начал вставать.

Ли протянула руку и удержала его.

– А теперь послание от нашего спонсора, – сказала она.

Он снова откинулся на подушки, довольный тем, что можно еще на несколько секунд задержаться в этой постели, в этой комнате, за окнами которой тихо шуршал дождь.

– Фамилия джентльмена, который ведет меня на коктейль, – начала Ли, – Стэффорд. Ты с ним знаком?

– Нет, – ответил Бенджамин.

– Он необыкновенный человек, – добавила Ли.

Бенджамин состроил гримасу.

– И нечего гримасничать, – сказала Ли. – Или ты предпочитаешь, чтоб я встречалась с заурядными личностями?

– Ну ясное дело, – ответил Бенджамин. – И чем зауряднее, тем лучше.

– Всегда знала, что ты подлый, – заметила Ли. – Но не предполагала, что настолько подлый!

Бенджамин вздохнул.

– Чего вздыхаешь? – спросила она.

– Да просто знаю, что сейчас ты скажешь то, чего мне вовсе не хотелось бы слышать, – ответил Бенджамин.

– Я встречаюсь с ним уже три месяца, – сказала Ли. – Он мой вечерний кавалер.

– Знаешь, как говорят итальянцы? – заметил Бенджамин, поглаживая ее густые и прямые, спадающие на плечи волосы. – По ночам любовью занимаются только крестьяне.

– Шутка! – сказала она, но в ее голосе слышалась горечь.

– Извини, – сказал Бенджамин.

– Он один из самых красивых мужчин, которых я видела в жизни, – ровным тоном продолжала Ли. – И один из умнейших. И очень, очень щедрый. А еще богатый, такой богатый… И он просил меня выйти за него замуж.

Какое-то время Бенджамин лежал молча.

– Вопрос, – начал он. – Тогда к чему тебе бедный, женатый дневной тип вроде меня?

– На то есть свои причины, дорогой, – ответила Ли.

– Ты собираешься выйти за него?

– Да, – ответила она. – Если…

– Что «если»?

– Если ты на мне не женишься.

Бенджамин молчал. Только теперь случилось то, чего он ждал и боялся все это время. Все те долгие годы, что знал Ли.

– Знаешь, мои силы оставаться самой популярной незамужней дамой Нью-Йорка, кажется, на исходе, – сказала Ли. – Хочу иметь свой собственный дом. Хочу бросить этот чертов магазин. – Она была хозяйкой антикварного салона на Третьей авеню, который много лет принадлежал ее отцу, но только по возвращении Ли после войны в Нью-Йорк стал по-настоящему шикарным и модным. – Хочу иметь детей, – продолжала она. – Хочу иметь своего собственного мужа, а не чьего-то там чужого. Я что, по-твоему, ужасно буржуазна, да?

– Вычеркнем это «ужасно», – сказал Бенджамин.

– Вот такие дела… – Она лежала неподвижно, глядя в потолок, говорила спокойно, тщательно подбирая слова. Ничего не просила, никаких претензий не предъявляла, да это ей было и ни к чему. Роскошное обнаженное тело и изумительно красивое лицо говорили сами за себя.

Бенджамин сидел на краешке кровати, повернувшись к ней спиной. Он видел свое слегка размытое отражение в темном старинном зеркале, что висело на стене напротив. Тело словно тонуло в мутном стекле с золотистыми прожилками. Отражение почему-то живо напомнило ему обо всех знаменитых, проигрывающих свой решающий бой боксерах, которых ему довелось видеть на ринге. Измученные, вымотанные, побежденные, вот так же сидели они на стульях, загнанные в угол, в отчаянии прикидывая, смогут ли продержаться еще три минуты.

– Мне что, следует опустить свой бюллетень с голосом сию же минуту? – спросил он.

– Нет, – ответила Ли. – Я сказала Джону, что дам ему ответ через неделю.

– Через неделю… – повторил Бенджамин. Он поднялся и начал одеваться.

Лучи солнца, проникающие теперь в щель в шторах, были такими яркими, золотистыми. Дождь прекратился. Золотистые блики играли на всем – на пузырьках и флаконах с духами, на застекленной гравюре в рамочке, на грудях Ли. Бенджамин одевался молча. На шнурке левого ботинка образовался узелок, и он, дергая и пытаясь распутать его, тихо пробормотал: «Черт!» Ли не шевельнулась. Шторы с легким шорохом раздувались от ветра, в ее глазах тоже играли золотистые искорки. «Эта комната останется, – подумал Бенджамин, – и она будет все так же лежать на этой постели, а меня здесь уже никогда не будет. О, черт, черт, черт». А потом вдруг неожиданно для самого себя усмехнулся, хотя ситуация вовсе к тому не располагала. Один «черт» относился к шнурку и только два других – к крушению любви.

Он аккуратно причесался, заправил галстук под воротник. В зеркале он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то будничным. Еще довольно молодой человек в хорошем костюме, старающийся сделать карьеру в Нью-Йорке. Мужчина, знающий, куда пойти, какой ответ дать на любой вопрос, кого и как любить. Таким он казался в старинном зеркале тем солнечным майским днем, в переменчивую погоду.

– Через неделю, – снова повторил он, уже одевшись. Затем наклонился и поцеловал Ли в лоб. Она подняла на него глаза и долго, без улыбки, смотрела. – Значит, увидимся через час или около того, – сказал он и вышел из комнаты. Затем – из квартиры и стал с благопристойным видом спускаться по лестнице, вниз, к шуму улицы. Вниз, к промытому дождем, чистому, сверкающему воздуху.