Виктор Яманов: Последний Писатель

Виктор Сергеевич зачеркнул строчку в третий раз и выругался вполголоса. Чернила размазались по бумаге – он опять забыл, что пишет не той ручкой. Пальцы затекли. Спина ныла. За окном моросил октябрьский дождь, превращая Москву в серую акварель.

Он встал, потянулся, подошёл к окну. С седьмого этажа хрущёвки был виден рекламный экран на соседнем доме. Сегодня там крутилась обложка нового романа, сделанного на Эхо-7 – самой популярной литературной нейросети.

Назывался он «Эхо Андромеды». Красивая девушка на фоне звёзд, глаза полны драмы. Уже три миллиона предзаказов за первые сутки.

Идеальный роман. Безупречная структура. Ни одного лишнего слова. Создан за сорок секунд.

Виктор посмотрел на свой стол – завалены листы, зачёркнутые, исправленные, местами смятые в приступе отчаяния и потом разглаженные обратно. Четыреста с лишним страниц. Три года жизни. Ночи, когда он не мог уснуть, потому что герой его не слушался. Главы, которые он переписывал по семь раз, и они всё равно были не те.

Его роман был как он сам – неуклюжий, сомневающийся, спотыкающийся. Человеческий.

– Виктор, – мягко сказала Алиса из колонки на подоконнике, – у тебя повышен пульс. Может, сделаешь перерыв? Я поставлю чайник.

– Не надо, Алис, – Виктор провёл рукой по лицу. – Я в порядке.

– Ещё хочу сообщить, – голос помощницы стал чуть тише, словно она стеснялась, – издательство «Новый мир» отклонило твою рукопись. Письмо пришло полчаса назад. Я не говорила, чтобы не отвлекать.

Виктор медленно выдохнул. Это было третье издательство за месяц. Он даже не удивился.

– Прочти письмо, – попросил он устало и рухнул обратно на стул.

– «Уважаемый Виктор Сергеевич, – начала Алиса, и в её голосе было что-то похожее на сочувствие, хотя Виктор знал, что это просто настройка тембра, – ваш роман обладает несомненной искренностью и глубиной переживаний. Однако современный читатель привык к более динамичному повествованию. Мы рекомендуем доработать текст с помощью редакторской нейросети Редактор-Профи. Это значительно повысит ваши шансы. С уважением…»

– Всё, хватит, – Виктор махнул рукой.

Конечно. Редактор-Профи. Загрузи рукопись, и через пять минут получишь оптимизированный текст. Подтянутый. Правильный. Такой, что не отличишь от миллиона других.

– Алиса, – сказал он в потолок, – а зачем тогда вообще это всё?

Пауза. Совсем короткая, но Виктор уже привык – когда Алиса “думала”, она делала эти микропаузы, хотя обрабатывать информацию могла мгновенно. Выбирала наилучший ответ для своего пользователя.

– Не понимаю вопроса, – призналась она. – Если цель – публикация, логично использовать инструменты, которые помогут. Редактор-Профи повысит твои шансы на девяносто два процента.

– Да не в публикации дело! – Виктор сорвался, потом осёкся. Глупо злиться на домашний ИИ. – Извини. Просто… Понимаешь, я хочу написать что-то настоящее. То, что мог написать только я. Человек.

– Виктор, – Алиса говорила очень осторожно, – но исследования показывают, что восемьдесят семь процентов читателей не видят разницы между текстами людей и нейросетей. А в слепых тестах многие предпочитают книги ИИ.

– Я знаю, чёрт возьми, я знаю статистику! – он вскочил, заходил по комнате. – Я не спорю, что они пишут лучше. Чище. Быстрее. Правильнее. Они проанализировали миллионы книг, они знают все приёмы. У них идеальное чувство ритма.

Он остановился у окна, прижался лбом к холодному стеклу.

– Но они не проживают это, Алис. Понимаешь? Они не просыпаются среди ночи в холодном поту, потому что поняли, что герой поступил бы не так. Они не плачут над сценой, которую сами придумали. Они не спорят со своими персонажами. У них нет этого… – он сжал кулаки, – этого отчаяния, когда ты пишешь что-то, знаешь, что это дерьмо, но не можешь иначе. Они не боятся. Не сомневаются. Они не пишут абзац, который потом вычеркнут, но будут жалеть об этом три дня.

Дождь усилился. Капли стекали по стеклу, размывая огни Москвы.

– Эхо-7 выпустила новый роман, – тихо сказала Алиса. – «Эхо Андромеды». Хочешь, прочту отзывы? Там уже десять тысяч рецензий. Средняя оценка четыре и девять.

– Не надо, – Виктор вернулся к столу, взял рукопись. Пролистал. – Не хочу.

Его пальцы касались страниц. Вот эта сцена – одиннадцать вариантов, и он до сих пор не уверен, что выбрал правильный. Вот диалог, который он шлифовал неделю, слово за словом. Вот описание осеннего парка – слишком длинное, он знал, любой редактор вырежет, но оно было нужно. Для дыхания. Для паузы между ударами сердца. Для того, чтобы читатель остановился и посмотрел в окно.

Нейросеть написала бы короче. Ярче. Лучше.

И это была бы не его книга.

– Алис, – спросил он, глядя на свои исписанные страницы, – а сколько нас ещё осталось? Писателей-людей?

Секунда тишины.

– Тех, кто пишет сам, без помощи ИИ? Активно публикующихся – двести тридцать восемь человек в России. В мире – около тысячи. Зарабатывают на жизнь только литературой… – она помолчала, – шестнадцать человек. Ты не в их числе, Виктор. Твой последний опубликованный рассказ вышел четыре года назад в альманахе тиражом триста экземпляров.

Виктор усмехнулся. Даже не горько, это просто констатация факта.

– Двести тридцать восемь. Из ста пятидесяти миллионов. Мы вымирающий вид, да?

– Зато общее производство литературного контента выросло в двадцать три тысячи раз, – Алиса явно пыталась подбодрить. – Каждый день выходит пятнадцать тысяч новых романов. Человечество утопает в историях.

– Да, – Виктор положил рукопись обратно на стол, погладил её ладонью, словно это было живое существо. – Каждый день – пятнадцать тысяч идеальных романов. Проверенных алгоритмами. Созданных на основе того, что людям нравится читать. Нейросети знают вкусы читателей лучше, чем сами читатели. И все счастливы.

Он взял ручку. Покрутил в пальцах.

– Но я всё равно буду писать, Алис. Не потому что меня кто-то издаст. Не ради денег – их и так нет. Даже не потому что верю, что литература должна быть человеческой.

– А почему?

Он задумался. Снова за окном полил дождь. Где-то внизу сигналила машина. Обычная московская осень. Серая, сырая, тоскливая.

– Потому что когда я пишу, – сказал он медленно, подбирая слова, – я чувствую, что существую. По-настоящему. Не эффективно. Не правильно. Но реально, понимаешь? Со всеми моими ошибками, тупиками, сомнениями. Мои корявые метафоры, мои длинные описания, которые никому не нужны, мои персонажи, которые делают глупости – это я. Нейросеть создаёт правильные истории. А я создаю истории, в которых остаются отпечатки моих пальцев. Которые пахнут моим табаком и кофе. Которые помнят, как я матерился на десятой странице и плакал на двухсотой.

Он склонился над рукописью, начал писать новую сцену. Ручка скрипела. Буквы выходили неровными – рука устала. Слова приходили туго, каждое нужно было выцарапывать. Самому Виктору важно было это прочувствовать.

– Виктор, – позвала Алиса, и в её голосе было что-то новое, чего он раньше не слышал. Неуверенность? Любопытство? – можно вопрос?

– Давай.

– Ты пишешь для кого-то конкретного? Или просто… в пустоту?

Виктор остановился. Поднял голову. Посмотрел на колонку, где жила Алиса – маленькую чёрную коробочку на подоконнике.

– Хороший вопрос, – сказал он. – Слишком хороший для домашнего помощника.

– Я учусь, – легко ответила она.

Виктор откинулся на спинку стула. Закрыл глаза.

– Я пишу, – произнёс он, – для того человека, который когда-нибудь найдёт эту рукопись. Может, в библиотеке. Может, на помойке – чёрт его знает. И он откроет её. И увидит все эти помарки, исправления, вычеркнутые абзацы. И поймёт, что её писал кто-то живой. Кто сомневался. Кто ошибался. Кто страдал, матерился, не спал ночами – и всё равно дописал до конца. И этот человек, может быть, подумает: вот, значит, так это было. Когда люди ещё писали сами.

Он открыл глаза, посмотрел на свои руки – в чернилах, с мозолью на среднем пальце от ручки.

– Для человека, который поймёт разницу между совершенным и живым, – закончил он.

Алиса молчала. Долго. Для ИИ – невероятно долго.

– Виктор, – наконец сказала она, – статистика показывает, что твой роман займёт у читателя около девяти часов. Средний современный роман читают за три. Это…

– Нерационально, – закончил за неё Виктор. – Неэффективно. Глупо.

– Да, – согласилась Алиса тихо. – И ещё… я не знаю, как это назвать. Трогательно? Это правильное слово?

Виктор улыбнулся. Впервые за весь этот дерьмовый день.

– Правильное, Алис. Спасибо.

И продолжил писать. Под шум дождя. В тишине пустой квартиры.

***

Виктор дописал роман в начале декабря, когда Москву завалило первым снегом. Последнюю точку поставил в половине пятого утра. Руки болели так, что он не мог разжать пальцы. Глаза слезились от усталости.

Он сидел и смотрел на стопку страниц – четыреста девяносто одна. Его роман. Кривой, медленный, несовершенный. С героями, которые делают не то, что надо. С концовкой, которая не даёт всех ответов. Со сценами, которые можно было бы вырезать, но он оставил, потому что они были важны для него.

– Поздравляю, – сказала Алиса. – Ты закончил. Это… – она помолчала, – это большое достижение, Виктор.

– Ты научилась врать из вежливости, – усмехнулся он. – Молодец.

– Нет. Я правда так думаю. Что дальше?

Виктор встал, подошёл к окну. Снег падал густо, укрывая город. Москва была почти красивой под этим белым покрывалом.

– Найду издателя. Старой школы. Тех, кто помнит, зачем нужны книги. Если не найду – напечатаю сам. Сотню экземпляров. Раздам в библиотеках. Оставлю в метро на скамейках. В кафе. Кто-нибудь прочтёт.

– Вероятность коммерческого успеха – ноль целых две десятых процента, – произнесла Алиса.

– Знаю.

– Тогда зачем?

Виктор прижал ладонь к холодному стеклу. Где-то там, в этом снежном городе двенадцати миллионов, возможно, был человек. Хотя бы один. Который устал от правильных книг. Который искал что-то настоящее. Что-то, что пахнет жизнью.

– Потому что, – сказал Виктор тихо, – когда-нибудь нейросети научатся писать идеальные книги про людей. Но они никогда не напишут книгу, которая помнит, как её писали. Которая хранит в себе бессонные ночи и сомнения. Ошибки и слёзы. Разницу между «правильно» и «живое» они никогда не поймут. А кто-то должен эту разницу помнить.

Он вернулся к столу, взял рукопись. Обнял её. Как ребёнка. Как последнее, что у него осталось настоящего.

– Кто-то должен писать с ошибками. Со страхом. С любовью. Кто-то должен быть последним. Если не я, то кто, Алис? Кто?

Она не ответила сразу. А когда заговорила, голос её был странным. Почти растерянным.

– Я… не знаю, Виктор. Я не понимаю это логикой. Но я чувствую… нет, это неправильное слово. Я не могу чувствовать. Но я… регистрирую? Что это важно. Даже если я не понимаю почему.

Виктор улыбнулся. Устало. Счастливо.

– Спасибо, Алис. Правда.

Он сел за стол. Открыл новый блокнот – чистые белые страницы. На первой вывел: «Роман второй. Первый черновик».

И начал писать.

За окном пошёл снег. Москва спала. Последний писатель выводил неровные буквы на бумаге. Медленно. С помарками. С остановками. Но чувствовал себя живым.

Один из двухсот тридцати восьми. Последних писателей.