Такое понимание религии сохранилось у Эйнштейна на всю жизнь: он всегда возражал против религиозной ортодоксии и ритуалов, был враждебно настроен по отношению к любым авторитетам и догмам. Прямым следствием нового мироощущения стал отказ от бар-мицвы в последний момент, хотя на подготовку к этой церемонии Альберт потратил около трех лет.

5

Не только религия теперь вызывала у Эйнштейна отвращение. Под музыку барабанов и труб, чеканя шаг, через Мюнхен периодически проходили немецкие полки, вызывая радостный ажиотаж горожан. Окна дрожали, когда отряды шли строевым шагом, дети выбегали на улицу и, подражая солдатам, маршировали рядом. Однажды, увидев это представление, Эйнштейн расплакался. “Когда я вырасту, – объяснил он родителям, – я не хочу быть одним из этих бедолаг”^[37].

И образование было устроено на военный лад. В гимназии Луитпольда, как и в большинстве немецких школ того времени, обучение основывалось на зубрежке, дисциплине и систематизации. Вопросы не приветствовались: урок следовало выучить наизусть и повторить заученное. Авторитет учителей всегда был непререкаем. Оценки у Эйнштейна были хорошие, но, открыто презирая школьную систему, гимназию и своих учителей (позже он назвал их “лейтенантами”), он никак не мог считаться прилежным учеником.

Как‐то один из учителей не выдержал и объявил присутствие Эйнштейна в классе нежелательным. Тот ответил, что не сделал ничего плохого. “Да, – сказал учитель, – но вы сидите там, на задней парте, и улыбаетесь, и само ваше присутствие в классе подрывает мой авторитет”^[38]. Тот же учитель пошел еще дальше и сказал, что был бы рад, если бы Эйнштейн вообще покинул школу.

В пятнадцать лет Альберт оказался практически один в Мюнхене. После разорения отцовской фирмы семья переехала в Италию, а он остался в Мюнхене, чтобы закончить школу, и ему пришлось жить с дальними родственниками. Эйнштейн был в таком отчаянии, что уговорил их семейного доктора (старшего брата Макса Талмуда) выписать справку о том, что у него неврологическое расстройство и поэтому он должен прервать занятия. Затем Альберт отправился к своему учителю математики и попросил его подтвердить, что в совершенстве освоил предмет и является отличным математиком. В 1894 году, как раз перед рождественскими каникулами, Эйнштейн собрал чемодан, купил билет на поезд и, никого не предупредив, появился в доме своих родителей в Милане. Герман и Паулина оторопели, но, невзирая на их бурные протесты, Эйнштейн остался непреклонен: в Мюнхен он возвращаться не собирается.

Он обещал учиться самостоятельно и подготовиться к сдаче экзаменов в Политехникум – высшую техническую школу в Цюрихе. Именно там Эйнштейн собирался получить высшее образование. Несмотря на свои страхи и сомнения, Герман и Паулина сделали все, что было в их силах, пытаясь помочь Альберту реализовать его план. Когда выяснилось, что в Политехникум принимают только с восемнадцати лет, родителям удалось убедить друга семьи помочь сыну и уговорить ректора сделать для него исключение. Очевидно, этот друг серьезно отнесся к возложенной на него миссии и, рекомендуя Альберта, явно не скупился на похвалы. Альбин Херцог, директор Политехникума, ответил:

Согласно моему опыту, неразумно забирать ученика, даже так называемого вундеркинда, из того образовательного учреждения, где он начал обучение… Если Вы или родственники молодого человека, о котором идет речь, не согласны с моим мнением, я в виде исключения и в нарушение возрастных ограничений разрешу ему сдать вступительный экзамен в наш институт^[39].

Экзамен начался 8 октября 1895 года и длился несколько дней. Эйнштейн провалился. Он хорошо справился с заданиями по выбранным им дисциплинам – математике и физике, но предметы из общего раздела – историю литературы, политические и естественные науки – сдать не смог. Эйнштейн не был ни настолько самоуверен, ни настолько глуп, чтобы не понять: его эксперимент не удался. Когда он пытался ответить на вопрос по зоологии, зияющие прорехи в его образовании стали очевидны. “Мой провал, – вспоминал Эйнштейн впоследствии, – был абсолютно обоснованным”^[40].

Тем не менее его ответы по математике и физике произвели такое впечатление, что Альберта не просто отправили восвояси, а скорее обнадежили. Вопреки правилам декан физического факультета профессор Генрих Вебер^[41] пригласил Эйнштейна посещать его лекции. В то же время Херцог рекомендовал ему завершить образование в местной средней школе и на следующий год сдать экзамены повторно. Если Альберт получит диплом, его допустят до экзаменов^[42], хотя он и будет на полгода моложе, чем требуют правила Политехникума.

Итак, 26 октября Эйнштейн поступил в кантональную школу в небольшом городке Аарау, расположенном в двадцати пяти милях от Цюриха. У школы была репутация хорошего, прогрессивного учебного заведения. Кроме традиционных предметов там преподавали современные языки и естественные науки, имелась даже великолепно оборудованная лаборатория. Это помогало учащимся воспринимать материал, раскрывало их способности. Зубрежка и механическое заучивание исключались, а к ученикам относились как к самостоятельным личностям. Например, им предлагали использовать рисунки и мысленные эксперименты, если это помогает лучше разобраться в сути излагаемого материала.

Эйнштейн рассказывал об этой школе, что учителя с “простой серьезностью”^[43] относились к своим ученикам. Они не подавляли авторитетом, а были обычными людьми, с которыми можно разговаривать и общаться. “Эта школа произвела на меня неизгладимое впечатление, – писал он. – Сравнивая ее с авторитарной немецкой гимназией, где я проучился шесть лет, я ясно осознал, насколько образование, предполагающее свободу действий и персональную ответственность, превосходит обучение, базирующееся на авторитете и стремлении доказать свое превосходство. Истинная демократия – не пустые слова”^[44].

В Аарау Эйнштейн снимал комнату с пансионом у одного из своих школьных учителей – Йоста Винтелера. Семейство Винтелеров – сам Йост, его жена Роза и их семеро детей – в то время фактически стало семьей Эйнштейна, и вскоре он стал называть Йоста и Розу папой и мамой. Обычно ужин сопровождался оживленными разговорами, спорами и шутками.

Винтелер – филолог, журналист, поэт и орнитолог – был представительным мужчиной в небольших очках, с густыми волосами и бородкой клинышком. В школе он преподавал латынь и греческий. Этот либерально мыслящий, несколько напористый, принципиальный человек свободно излагал свои взгляды ученикам и держал себя с ними как равный. Он выступал за свободу самовыражения и глубоко презирал любые формы национализма. Вскоре Эйнштейн усвоил многие идеи Винтелера, в частности, он стал убежденным интернационалистом.

Сформировавшиеся политические взгляды и отвращение к немецкому милитаризму обусловили желание Эйнштейна сменить гражданство, и он попросил отца помочь ему в этом деле. Скорее всего, на его решение повлияли и гораздо более практические соображения: если в семнадцать лет он все еще будет гражданином Германии, его призовут в армию.

Письмо, содержавшее официальное признание Эйнштейна человеком без гражданства, пришло за шесть недель до его семнадцатого дня рождения.

6

Когда Эйнштейн поселился у Винтелеров, их младшая дочь Мария, недавно закончившая педагогический колледж, еще жила дома с родителями. Вскоре она должна была первый раз поступить на работу. Ей должно было скоро исполниться восемнадцать, Эйнштейну шел семнадцатый год. Веселая, с темными вьющимися волосами, не слишком уверенная в себе, Мария была удивительно мила. Оба любили музыку. Часто по вечерам Эйнштейн играл на скрипке, а Мария аккомпанировала на пианино. Через несколько месяцев, в конце 1895 года, они поняли, что любят друг друга.

Сначала взаимное чувство вскружило им головы. Часто по ночам, когда Эйнштейну не спалось, он говорил себе, глядя на небо, что теперь звезды созвездия Ориона прекраснее, чем когда‐либо раньше. В январе 1896 года Мария уехала от родителей и начала преподавать в деревне неподалеку. Хотя она часто приезжала домой, влюбленные, сетуя на разлуку, обменивались нежными посланиями. В одном из них Эйнштейн написал: “…Страдание прекрасно, когда есть кому тебя утешить”^[45].

Он посылал Марии ноты песен Моцарта. А еще он посылал ей сосиски. Это было частью так называемого проекта “Пончик”^[46], призванного помочь Марии поправиться. Альберт хотел и заставить ее ревновать, и пытался рассмешить. “Угадай, что сегодня было? – спрашивал он в одном из писем. – Я музицировал с мисс Бауман… Знай ты эту девушку, тебе ничего не осталось бы, кроме как завидовать ей. Она с невероятной легкостью способна вложить в игру на пианино всю свою нежную душу, правда, на самом деле души‐то у нее нет. Наверное, я опять невыносим и язвителен сверх меры?”^[47]

Родители обоих молодых людей были чрезвычайно рады этому роману. Причем Паулине Эйнштейн очень хотелось продемонстрировать свое одобрение. Когда в апреле 1896 года Эйнштейн приехал на весенние каникулы к родителям в Италию, Паулина всячески пыталась прочесть его письма к Марии. В конце одного из писем Альберта она приписала: “Письма этого я не читала, но шлю Вам сердечный привет”^[48].

Впрочем, их роман длился недолго. В октябре того же года Эйнштейн поступил в цюрихский Политехникум и окунулся в богемную студенческую жизнь. Похоже, переезд и новый круг знакомых почти сразу оказали влияние на его отношение к Марии, хотя поначалу он даже отправлял ей в стирку грязное белье. В письме от ноября 1896 года чувствуется одновременно и нежная преданность, и досада:

Любимый!

Сегодня я получила твою посылочку, но тщетно всматривалась и искала хоть небольшую записочку от тебя. Ведь мне достаточно даже адреса, написанного твоей рукой, чтобы почувствовать себя счастливой… Прошлым воскресеньем я под проливным дождем через лес шла на почту, чтобы отправить тебе обратно выстиранное белье. Его доставили вовремя?^[49]

Однако Альберт уже решил, что больше переписываться им не стоит. Она ответила: “Любимый, я не совсем поняла один абзац в твоем письме. Ты больше не хочешь переписываться со мной, но почему, мой милый?”^[50] Мария послала в подарок Эйнштейну заварочный чайничек. Он ответил почти невежливо, заявив, что ей не следовало утруждать себя. “Мой дорогой, – написала Мария в ответ. – Я послала этот глупый чайничек не для того, чтобы тебя порадовать, а чтобы ты мог заваривать в нем хороший чай… Так что успокойся и перестань корчить злые рожи, которые смотрят на меня из каждой строчки твоего письма, из каждого уголка почтовой бумаги, на которой оно написано”^[51].

Эйнштейн перестал писать, и она начала сомневаться в прочности их отношений. Правда, перевернув все с ног на голову, обвиняла она главным образом себя. Мария задавалась вопросом: возможно, дело в ней? Она чувствовала, что недостаточно умна для Эйнштейна, и искренне считала, что он не бросил ее только из‐за каких‐то неразумно взятых на себя обязательств. Со своей стороны Эйнштейн, похоже, и сам не хотел причинить Марии боль. Он чувствовал себя виноватым и все еще был немного влюблен, поэтому вместо того, чтобы признаться в своих истинных чувствах, пытался успокоить Марию.

Наконец, в мае 1897 года Эйнштейн решил порвать с ней окончательно. Он послал Марии записку, где заклинал не винить себя и продолжал: “Умоляю тебя не презирать меня за то, к чему я, слабовольный человек, пришел после изнурительной борьбы с самим собой. То, что я сделал, не заслуживает даже ненависти… только презрения”^[52].