Мы носились по берегу, разбрызгивая босыми ногами желтый песок, наши почти обнаженные тела дышали каждой клеточкой кожи, волосы разметались, мы смеялись и тяжело дышали, грудная клетка, ничем не стесненная, высоко поднималась и опускалась.

На моем лице играл триумф, ведь я почти загнала Миру в ловушку и теперь размышляла, как бы надрать ей задницу, чтобы это стало для нее уроком и она перестала выкидывать подобные шутки.

Но неожиданно Мира ловко запрыгнула на пень, с него – на дерево, качнулась, напрягая все тело, и оказалась вне поля моего зрения, промчавшись по дороге, шедшей за плотно растущим кустарником. Я чертыхнулась и устремилась за ней – сначала на пень, следом на дерево, качнулась и выпрыгнула на дорогу. Приземление оказалось неудачным: я налетела на непредвиденное препятствие, столкновение с которым отдалось болью во всем теле. Не успев осознать, что произошло, я почувствовала тиски на своих плечах. В нос ударил запах кожи и цитруса. Собственно, мне можно было и не смотреть на того, кто вцепился в меня мертвой хваткой. Я и так знала: это Макс.

– Миша, – произнес он. И если я раньше думала, что от его голоса веет холодом, то сейчас он легко мог бы заморозить целый траулер, доверху наполненный креветками. Я не поднимала глаза, а усердно рассматривала рисунок на его голубой футболке. Очень симпатичный рисунок, кстати. – Миша, – позвал он еще раз, – посмотри на меня.

Я нехотя подчинилась. Его лицо было словно чужим, я ничего не смогла прочитать на нем.

– На тебя кто-нибудь напал? – Он выплевывал каждое слово, словно одна мысль о том, что со мной могло что-то случиться, наполняла его рот ядом. Я отрицательно мотнула головой. Послышался облегченный выдох.

– Ты, – он помедлил, – ты сама разделась? – Теперь его голос был вкрадчивым, почти ласковым.

Замерев, я обдумывала варианты. Нет, про Миру говорить точно нельзя, тогда ей не жить. Остается только одно: я с вызовом взглянула на него и утвердительно кивнула. В его лице что-то переменилось. Он смотрел на меня не с яростью, как когда застал меня целующейся с неизвестным парнем. Теперь он смотрел с жалостью. Так, будто я совсем не дружу с головой, а он только сейчас это понял.

Его серо-синие глаза опустились немного ниже моего лица, я затаила дыхание, потому что знала, что он там увидит: мой торс без единого намека на одежду. Он задержал взгляд всего на несколько секунд, но мне показалось, что прошло несколько часов. Потом, не говоря ни слова, он отпустил мои руки, снял футболку и протянул ее мне, бросив:

– Надень немедленно.

Я мигом исполнила этот приказ и притихла, рассматривая пыльную дорогу. Но он ласково сказал:

– Собери вещи, мы уезжаем.

Моя голова дернулась.

– Мы же только приехали…

Я не договорила, потому что впервые увидела Макса без майки. Похоже, добрые феи стояли в очереди у его колыбели, чтобы одарить таким телом. Хотя, подозреваю, подобные мускулы не снились даже феям – настолько великолепного рельефа можно добиться только неистово тренируясь в спортзале. Все просто, никакой магии. Его торс был мощным и гладким, в лучах солнца он блестел, словно каждое утро восемь наложниц втирали в него ароматические увлажняющие масла: широкие плечи, сильные руки, шесть выпирающих кубиков пресса… Я скользнула глазами чуть ниже, к резинке спортивных брюк. Почему-то пульс ударил мне в виски, и я ощутила разряд энергии, несущийся по венам.

Макс же вздохнул и повторил еще раз:

– Собери, пожалуйста, вещи. Мы уезжаем.

Глава 6

После моего феерического появления перед Максом в костюме древней воительницы прошла неделя. Макс стал относиться ко мне как сторожевой пес, которому велели охранять вещи. Он звонил мне пять-шесть раз в день и просил писать ему сообщения каждый раз, когда я куда-нибудь перемещалась. Однажды я попробовала взбрыкнуть и уехать в магазин без уведомления его величества, но через пару часов Макс появился перед дверью моей квартиры красный и злой, как сто чертей.

– Ты понимаешь, что я опять из-за тебя сорвался с тренировки? – кричал он на меня. – Ты же еще должна помнить, насколько неприемлемо так себя вести? И как это не нравится тренеру?

Мои щеки вспыхнули, потому что действительно, мне ли не знать о том, как важна дисциплина для спортсмена. Можно быть каким угодно талантливым игроком, но если не тренируешься системно и методично, этот талант можно выбросить в мусорку. Неожиданно для себя я испытала чувство вины. Сглотнула и выдавила из себя:

– Извини.

Он коротко кивнул, потом, чуть помедлив тихо сказал:

– Не делай так больше.

Я закусила губу, не в силах ничего добавить, а он посмотрел на меня задумчиво и сказал:

– Собирай вещи, мы поедем в Питер.

– Что? – Я недоуменно посмотрела на него.

– Предсезонный турнир. – Он качнул головой. – Ты стерла из памяти всю информацию про хоккей?

– Я знаю, что это такое, – огрызнулась я. – Мой вопрос связан с тем, зачем я должна ехать с тобой.

– Потому что я не могу оставить тебя здесь одну, – он вздохнул, – после всех твоих выходок. – Он чуть замялся. – Роберт не простит меня. Ты же знаешь, как он переживает, чтобы с тобой ничего не случилось.

– Да уж… – Я провела рукой по волосам, в голове всплыл образ милого Роберта, который катил рядом со мной, выполняя упражнение по ведению шайбы, и поддерживал меня каждый раз, когда я ее теряла. Сердце защемило от ностальгии. – Хорошо, Питер так Питер.

Макс уже развернулся и направился к выходу, как меня неожиданно осенило:

– Макс, погоди.

Он остановился и посмотрел на меня. Я не знала, как высказать то, что вертелось у меня на языке.

– «Сокол» ведь играет в предсезонном турнире за кубок Москвы? – Мой язык стал сухим и шершавым. Макс смотрел на меня не отрываясь. На секунду мне показалось, что я увидела панику в его глазах. – Ты играешь за «Сокол». – Я помедлила. – Что нам делать в Петербурге?

Он молча смотрел на меня – сейчас его глаза были глубокого серого цвета, словно камень, и затем он как будто решился:

– «Нева» играет за кубок Пучкова в Петербурге. Мы едем поддержать Тимура.

В поездке Билли Айлиш честно старалась создать нам отличную атмосферу, но не смогла победить гнетущее напряжение, разлившееся в салоне внедорожника Макса. Я бездумно пялилась в окно последние два часа. Да и о чем можно было говорить, когда жизнь в одно мгновение перевернулась с ног на голову и все планы на это лето рухнули? Я тоскливо провожала глазами скособоченные домишки, стоявшие у дороги. Чаще всего в них никто не жил, и от этого становилось грустно вдвойне.

Я украдкой посмотрела на руки Макса, крепко державшие руль. Ладони были большими, пальцы длинными, под кожей голубыми лентами бугрились вены. Электронные часы на его правой руке вдруг запищали, напоминая, что нужно встать и размяться. Макс не обратил на сигнал никакого внимания, продолжая внимательно всматриваться в дорогу. Я позволила скользнуть своему взгляду чуть выше: предплечье было сильным и жилистым. Около правого локтя я заметила небольшую татуировку в виде хоккейной клюшки. Я хотела ее рассмотреть, но Макс опустил руку, и татуировка пропала из виду. Мой взгляд поднялся выше: широкая грудная клетка была обтянута простой серой футболкой. Почему-то стало жарко при воспоминании о том, как выглядит Макс без нее, о его гладкой, без единого волоска груди. Я шумно выдохнула носом. Почему меня так заботит это воспоминание? Подумаешь, увидела парня без майки… летом на пляже таких миллион. К тому же, напомнила я себе, мне много лет нравится Тимур. Так что нужно немедленно перестать думать об обнаженной груди Макса.

Я хотела было снова уставиться в окно, но упрямый мозг заставлял меня продолжать рассматривать Макса. Я опустила ресницы, надеясь остаться незамеченной, и мазнула взглядом по сильной шее, по темным, чуть вьющимся волосам, как всегда тщательно уложенным воском в беспечный беспорядок. Сколько я его помнила, он всегда носил такую прическу, словно волосы чуть отросли и были небрежно взлохмачены. На самом деле, как говорил мне Роберт, Макс тратит по утрам уйму времени, чтобы привести их в такой вид. Со слов Роберта, они с Тимуром всегда потешались над ним, потому что хоккейный шлем не знал пощады к гламурным прическам, но Максу было на это наплевать.

Мой взгляд переместился к его лицу. А здесь было на чем задержаться: широкие темные брови, прямой нос, черные длинные ресницы и серо-синие глаза – почти всегда они были подернуты холодной дымкой, но когда она спадала, в них можно было увидеть непроницаемую глубину. Мой взгляд опустился на губы, и почему-то сердце ухнуло вниз. После того как я ощутила взгляд Макса на своей голой груди, со мной стала твориться какая-то чертовщина. Его губы правильной идеальной формы были не полными и не тонкими. К сожалению, их портило то, что они почти всегда были сжаты в строгую линию.

Но самым опасным была родинка на его щеке, она была его фирменным знаком и очень ему шла. Ни дать ни взять Луи Гаррель. На эту родинку я не стала смотреть: мне стало страшно почувствовать реакции собственного тела, которое последнюю неделю странно себя вело. Похоже, я совсем истосковалась по любви, раз начала реагировать на Макса.

Хотя, если бы мне пришлось положить правую руку на Библию и давать показания в суде, я была бы вынуждена признать, что Макс невероятно хорош собой. Очень. Хорош.

Но его мерзкий характер, полное отсутствие дружелюбия ко мне и командирский тон портили все впечатление. Макс был таким всегда: он никогда не протягивал мне руку помощи, как это делал Тимур, не развлекал меня и не говорил со мной. Он только вздыхал и отворачивался или смотрел не мигая своими непонятными глазами цвета бури.

И вот сейчас я с этим куском льда направлялась в один из самых романтичных городов – Санкт-Петербург. Я очень люблю этот город. Много раз была здесь со своей командой, когда тренировалась, затем с Робертом, если у него были выездные игры. Мне нравилось бродить вдоль каналов, наслаждаясь холодным пронизывающим ветром – да, должна признаться, такая погода меня очень вдохновляет, – забегать в кофейни за горячим шоколадом, бродить между бесконечными полками книжных магазинов и упиваться культурой, которая здесь просто звенит в воздухе. Петербуржцы, по духу я, безусловно, с вами.

Мы поднимались по винтажной лестнице одного из домов на Мойке. Несмотря на то что вокруг было чисто, в подъезде пахло затхлостью и старостью. Похоже, этот запах навсегда въелся в поры дома, но в этом городе обветшалость отлично гармонировала с современностью. Наверное, в этом и есть настоящее очарование; в Европе, например, любят такое, стиль называется шебби-шик.

Макс позвонил в дверь, и нам открыла приветливая женщина, одетая в длинную черную юбку и голубую блузку. На ее плечи был наброшен умопомрачительный цветастый платок.

– Входите, – улыбнулась женщина. – Вы, должно быть, Максим? – Она обратилась к Максу. – А вы – Мишель? – Она кивнула на меня.

Я непонимающе посмотрела на Макса, но, не обращая внимания на меня, он спросил:

– Посмотрим квартиру?

– Конечно, проходите. – Она сделала приглашающий жест и пошла по коридору. Мы поплелись следом. – Здесь кухня. Техника в рабочем состоянии. Можно готовить вкусные завтраки и наслаждаться чудесным видом.

И в самом деле, на кухне были узкие стеклянные двери – они выходили на маленький балкончик с железной витой балюстрадой, на которой крепились горшки с яркими петуниями, а за ними серебристой лентой раскинулась неспешная река. По набережной гуляли люди, а на реке тарахтели небольшие лодочки, нагруженные туристами. Я ахнула и обернулась, заметив, что Макс тоже подошел к окну.

– Это восхитительно, – прошептала я. Макс ничего не сказал, но мне показалось, что на его губах мелькнула улыбка.

– Идем дальше? – предложила женщина. Мы последовали за ней.

– Здесь одна спальня. – Она указала на комнату. – Здесь еще одна. Все как вы просили.