Злата, наверное, только-только проснулась, валяется в постели. Утренний секс – ее конек. Можно вообще без прелюдий, как угодно – ей нравится.

И несмотря на мое идиотское тошнотворное равнодушие, которое пока упорно никуда не хочет деваться, как ни пытаюсь от него избавиться, – снять бы, словно заношенную осточертевшую рубашку, смять и выбросить, – именно в данный момент я бы предпочел лежать с ней рядом. С теплой, податливой. И какой-никакой, но моей. Хоть что-то же в этой жизни должно принадлежать мне без борьбы и проволочек.

– Ну и где твой Шубин? – говорю я, вновь взглянув на часы.

– Едет. Расскажи лучше, как твои дела? Обжился? – Родион начинает осматривать бумаги, что лежат на столе. Заглядывать в ящики. – Всё же десять лет прошло, многое поменялось.

Он прижимает платок к лицу и громко чихает.

– Будь здоров, расти большой.

Дверь открывается, заходит Раиса Германовна. Она отвечает за порядок и питание в доме столько лет, сколько я себя помню. Замечательная женщина, в детстве я ее любил. Но сейчас она в глаза мне старается не смотреть. Как, впрочем, и все местные.

– Там приехал кто-то, – говорит отвратительно уважительно. Можно подумать, не она меня веником гоняла по кухне лет пятнадцать назад. – Вы выйдете, или позвать?

– Пусть заходит, дорогу он знает, – распоряжается Родион.

Раиса Германовна кивает и исчезает в дверном проеме. Через минуту появляется высокий мужчина лет сорока. Рыжеволосый, с упрямыми светлыми глазами и тонкими губами. Не нравится мне сразу, в общем.

Шубин присаживается на стул и начинает долго и настойчиво лить воду.

– Таким образом, – заканчивает он, – я не вижу необходимости ждать эти пять месяцев. Заключим предварительный договор, дальше мы с Иваном Ильичом уже продумаем, как что делать. И начнем подготовительные работы. А вы можете быть свободны.

Родион потирает руки.

У Ивана Ильича лицо каменное, но осанка идеальная. Он снова как-то странно крякает, но кивает. Судя по всему, с корабля наш капитан не уйдет, будет тонуть вместе с ним. Блть.

– Предварительный договор купли-продажи составили? – спрашиваю я.

Шубин лезет в портфель, достает кипу бумаг, протягивает мне.

– Вы подумаете или сразу ответите? – улыбается он. – Деньги придут в течение пары часов.

– Дайте нам сутки, Алексей Игоревич, – говорит Родион. – Мы с братом должны тщательно изучить бумаги.

Мой язвительный смешок заставляет всех улыбнуться, а Родиона покраснеть. Пары секунд хватает для того, чтобы понять всё. Я поднимаю глаза на Шубина и говорю спокойно:

– Ага, понятно. Ждать причин нет. Наш ответ готов, и он будет: идите на х*й.

В кабинете воцаряется тишина. Ее прорезает только пение петухов и ржание лошадей где-то вдали. Родион громко чихает три раза подряд.

– Что? – переспрашивает Шубин.

– За двадцать миллионов бизнес не отдам. За сто двадцать – подумаю, решение будет через пять месяцев, после вступления в наследство. Тогда и продолжим разговор. А сейчас мне некогда, прошу прощения. Сбор урожая – пора горячая.

– Сто двадцать? – низко хохочет Шубин. Глаза сверкают недобро.

Я в ответ улыбаюсь.

Через мгновение после ухода покупателя Родион соскакивает с места и принимается мерить кабинет шагами.

– Продавать надо, Данила, а не мозг иметь! Бабло пилить и расходиться. Ты спятил?!

– Продавать – это да, но не за ту сумму, что предлагают.

Иван Ильич прочищает горло, будто хочет что-то сказать важное, дать ценный совет подрастающему поколению. Мы с братом, оба на взводе, поворачиваемся к нему – управляющий вздрагивает и отводит глаза к окну, будто там что-то интересное.

Мы с Родионом снова сцепляемся.

– Данила, блть! Шубин отлично знает рынок. Дела отца идут не так шикарно, как ты себе нафантазировал. Иван Ильич докажет.

– Закатать самую плодородную землю в стране под асфальт? Охренеть какая шикарная идея! – не выдерживаю уже я.

– Не всю, а только часть.

– За двадцать миллионов не продам, Родион, – повышаю голос, тоже подходя к окну.

Смотрю на открывающийся пейзаж. А управляющий прав: красиво. Отец знал, какую комнату оборудовать под кабинет. Из моей детской вид был на сарай. Мысли в голове роятся.

– Зато быстро и без хлопот. Двадцать миллионов, плюс дом этот старый сбагрим, технику… нормально выйдет.

– Я похлопочу лучше. Родион, сумма смешная. – Я облокачиваюсь спиной на подоконник. – На лоха рассчитанная. Я понимаю, что тебе не терпится избавиться.

– А ты теперь знаток? – всплескивает он руками.

– Кое-какой опыт работы с разными компаниями имеется, – обрубаю сразу.

– И о чём тебе говорит этот опыт? Ты потенциального, нашего главного покупателя сейчас на х*й послал! – психует Родион. – Так в Москве дела делаются? Он покраснел весь!

Иван Ильич кашляет, пряча губы за ладонью. Но уже кажется, что он скрывает не астму, а смех.

Мне вдруг тоже становится смешно.

– Давай, смейся! Ты даже не представляешь, с кем связался! – продолжает Родион. – Шубин на днях заявил: если не продадим за эти деньги, отберет так.

– А ты поменьше с ним общайся. И обещай.

– Пздц! – орет Родион и вновь падает в кресло, которое подозрительно опасно скрипит.

Кулак был тем еще скрягой – не удивлюсь, если кресло было выпущено в год рождения хулиганки Марины.

Брат закрывает лицо руками, будто вот-вот расплачется.

– Думал, отец помрет – счастье наступит. Но нет, на его место второй такой же приперся. Тьфу ты! – плюет он на пол, встает и уходит, распахнув дверь настежь и не потрудившись закрыть.

– Мальчишка, может быть, и прав, – неуверенно нарушает молчание управляющий. – Шубин – та еще крыса. Связываться опасно.

Я качаю головой.

Иван Ильич тоже встает, неожиданно хлопает меня по плечу и уходит.

Оставшись в одиночестве, я задумываюсь. Опыт работы подсказывает, что легко не будет. Но одно дело – сомневаться, продавать ли бизнес, другое – отдать его за бесценок. С другой стороны, если компанию люди влиятельные мысленно присвоили и распилили, то удержать на плаву ее будет непросто. «Пятьдесят на пятьдесят», – сразу говорю клиентам, когда к работе приступаю. Рискуем.

Нужны ли эти риски в отношении наследства, которое свалилось на голову просто так? Нужен ли этот гемор? Или сделать, как говорит Родион, продать всё на хер, получить хоть сколько-то и свалить. Чтобы никогда больше не возвращаться в это место. Забыть о его существовании.

Стены кабинета на меня давят. В детстве я боялся этого места до усрачки. Если отец велел идти к нему и ждать, значит, пздц полный. Страшнее этого ничего не было в жизни. Когда отец говорил: «Я тебя, падла, убью сейчас», – я понимал, что убьет и не дрогнет. Каждый раз.

Какой там продать! Я сжечь мечтал это место и сплясать на пепелище. Бросаю взгляд на тяжелый резной стол, огромный шкаф с полками до потолка, уставленными книгами и статуэтками.

Так какого хрена я, спрашивается, делаю сейчас?

Пульс начинает опасно частить, я достаю телефон, чтобы переключиться, и набираю номер Марины. Павел не так давно скинул. Сегодня в храме я услышал о ее семье неприятно странные слухи, надо бы переговорить с девчонкой.

Усмехаюсь собственным мыслям. Какое, блть, благородство! Разумеется, я не ее хочу до внезапной одури, а помочь по-человечески. Ну-ну. Меценат хренов.

На встречу с Мариной опаздываю. Бросаю взгляд на часы, потом на дорогу. Дождь вот-вот зарядит снова, молнии вдалеке, гром. Ливни на юге беспощадные.

График битком с утра, несмотря на воскресенье. Проблема в том, что завтра он свободнее не станет. Поэтому увидеться лучше сейчас. Расскажу ей, кто я и что помочь не против. Она человек светлый, я от таких обычно держусь подальше. Но они меня иногда умиляют.

Когда до въезда в станицу остается примерно полкилометра, я останавливаюсь на перекрестке, пропуская машину. Но она, машина, почему-то не едет дальше, а путь мне перегораживает. Из нее народ высыпает. Следом еще одна подъезжает.

Один из подошедших мужиков стучит по окну:

– Выйди, поговорить надо.

Глава 12

Редкий дождь барабанит по лобовому, а я – пальцами по рулю.

Что ж. Быстро они среагировали.

Думал, что хотя бы один вечер у меня есть. Вечер в компании хорошенькой блондинки с большими голубыми глазами и перцовым баллончиком в сумке. Откуда ни возьмись берется тоска по сорванным планам.

Я выхожу из машины.

– Какие-то проблемы, мужики? – говорю, напрягаясь. – Проезд освободите.

Слева и справа канавы, не свернуть. Путь перекрыт в обе стороны тяжелыми внедорожниками.

Темнеет. Чертов юг, в семь вечера уже закат. Мы стоим на дороге за станицей, трафик тут нулевой. Смешно я попался. Сто миллионов. Для большинства это целое состояние. Могут ли убить за такую сумму? Возможно, скоро мы узнаем ответ на этот вопрос.

Их шестеро, настроены агрессивно. У двоих биты. Драки не избежать. Я сказал «драки»? Да они просто убьют меня и закопают.

– Проблемы есть у тебя, – говорит мне самый борзый, тычет пальцем, кривляется. – За языком ты, падла, не следишь. Плохо это.

– Впредь буду. Шубину привет передавайте и мои извинения. Если это всё, то мне ехать надо. Опаздываю.

– Доставай трубу, кулацкий ублюдок. Щас сам извинишься. Номер продиктую.

Окружающие подходят ближе.

– И побольше искренности в голосе. Раскаяния. Добавь мольбы, – тявкает кто-то слева.

– У вас тут прям девяностые, пацаны, – говорю я со смешком, доставая мобильный.

– У нас тут юг и дела решаются по-простому. Ты зря вернулся, столица тебе больше подходит. И чем быстрее ты отсюда туда свалишь, тем лучше для здоровья.

На сотовом два пропущенных от Пашки и сообщение в непрочитанных от Марины: «Я не приду!!!».

Первая мысль: жаль.

Черт, нет. Это к лучшему. А то бы сейчас мерзла под дождем. Во придумал: жаль, что помочь не успел. Видел сегодня ее отчима, вопросы появились.

Тем временем снимаю блокировку. Просто так не отпустят. Но время потянуть можно. Зачем? А фиг его знает.

Номер диктуют, я набираю.

– Добрый день, – говорю в трубку, едва услышав «Да?». Шаг назад делаю, прижимаюсь к крузаку спиной.

– Это кто? – знакомый голос режет перепонки наигранным удивлением.

– Данил Миронов. Извиниться хочу за грубость. Был не прав. Впредь собираюсь вести себя исключительно вежливо, – отвечаю нейтрально.

– Как неожиданно, Миронов! – посмеивается Шубин. – Но хорошо, что совесть проснулась. Возможно, не всё потеряно. Во вторник жду у себя в офисе, адрес тебе скажут, нам по-прежнему есть что обсудить.

– Во вторник? Почему не завтра? – спрашиваю я, уже понимая, каким будет ответ.

Твою мать!

– Завтра, боюсь, у тебя не получится. – По голосу чувствуется, что Шубин говорит с улыбкой.

Он сбрасывает звонок, в следующее мгновение я впечатываю сотовый ребром в лоб тому, кто покрупнее. Размахиваюсь и бью самого говорливого! Бью так, чтобы упал и встал не скоро. Следом блокирую один удар, второй, третий. Очередной прилетает битой в живот, выбивая воздух из организма. По ощущениям кажется, что весь, потому что на секунду сознание уплывает. Я сгибаюсь пополам, получая в челюсть. Закрываю руками голову.

Удары сыпятся без остановки – сильные, меткие. Работают профи. Гром скрывает угрозы и мат, следом на нас обрушивается небо. Хлещет сверху так, словно к земле прибить пытается.

Вернувшееся сознание пронзает мысль: авария. Я внезапно возвращаюсь момент, когда подушка безопасности ударила в лицо. Кажется, еще немного, и я вспомню что-то важное. Те самые последние часы перед ДТП, которые кто-то услужливый словно ластиком стер из базы данных. По словам друзей, я шел домой после пьянки с коллегами по компании, которую мы чудом вытащили из пропасти.