Это невозможно. Объединение царств Верхнего и Нижнего Египта началось в 3150 году до новой эры.

– Это тело из пирамиды в Долине Царей.

Тоже ошибка. В Долине Царей нет пирамид, только гробницы, высеченные в камне. Да и захоронения там начались примерно в 1539 году до новой эры именно для того, чтобы их не разграбили, как происходило с пирамидами.

Ладно, он врач, а не археолог, но зачем рассказывать эту ерунду? Почему бы не пригласить настоящего историка, если могут позволить себе заплатить пять тысяч фунтов за мумию?

– Судя по надписям на саркофаге, это останки принцессы одиннадцатой династии.

Не сходится. В Долине Царей захоронения династий с восемнадцатой по двадцатую. Откуда все эти противоречия?

Розеттский камень^[22] в 1816 году еще не расшифровали, откуда они могут знать, что означают иероглифы?

В ту секунду, когда доктор Купер, вооружившись ножницами, начинает разворачивать мумию, в комнате воцаряется крайне напряженная тишина.

Но то, что должно длиться несколько часов, заканчивается примерно за десять или около того минут, и я замечаю новые несовпадения.

Мумии, как правило, тщательно заворачивали в сотни квадратных метров льна, чтобы как можно плотнее охватить все тело: первым слоем шли самые мелкие повязки, включая каждый палец, следующий слой поверх фиксировал конечности, еще один использовался, чтобы придать телу нужное положение; бинты, бинты и бинты – и наконец, последний слой, прикрывающий тело.

На пол упали отрезки ткани, по размеру примерно с две простыни, но я не вижу никаких повязок на пальцах, ни защитных амулетов, которые обычно прятали между слоями бинтов. Эту мумию забинтовали наспех, небрежно: ни к одной принцессе никогда бы не отнеслись так неуважительно.

После завершения операции по залу проносится несколько вздохов и жеманных стонов.

– Обратите внимание на то, как сохранилось тело, – подчеркивает доктор Купер. – Его держали в соляных ваннах, чтобы избавить от влаги.

Египтяне использовали натрон, кристалл натрия, который высушивал тело, но кожа при этом не чернела. Тело же перед нами, похоже, вообще бальзамированию не подвергалось: оно не выглядело высушенным, как другие мумии, что я видела, – скорее всего, его бальзамировали каким-то современным способом.

Теперь я уже уверена, что эта мумия египетской принцессы такая же настоящая, как и гадалка.

– Шелковистые черные волосы принцессы сохранились и спустя три тысячи лет и выглядят так, будто их только вчера расчесывали.

Чем дольше продолжается этот нелепый спектакль, тем отчетливее я ощущаю беспокойство, мешающее оставаться на месте: я переминаюсь с ноги на ногу, кручу веер в руках.

У меня непонятно почему то же самое чувство дежавю, как и в тот день, когда я впервые увидела Люси в «Хэтчердс», а потом Арчи и тетю Кальпурнию и сразу узнала их, хотя никогда прежде не видела.

Поддавшись охватившему меня волнению, я осматриваю мумию, и меня поражает одна деталь: правая ступня меньше левой и завернута внутрь.

И это не из-за неправильно наложенных бинтов, сама кость уже деформировалась.

Я стараюсь не зацикливаться на этой находке, но в затуманенный разум пробивается еще одна деталь: на запястье той, кто определенно не египетская принцесса, остался браслет из ткани – в точности как тот, что я сплела и ношу на запястье.

Комната вдруг будто сжимается вокруг, становится темнее, жарче, вместо слов доктора Купера доносится странное жужжание, а перед глазами все плывет.

Раздавшийся крик даже не похож на мой голос, но все слышат имя, которое я произношу четко и ясно:

– Эмили!

Среда, 22 мая, 1816 год

13

О том, как закончился вечер у Латиморов, у меня остались только обрывочные спутанные воспоминания, и когда утром я просыпаюсь в собственной кровати, вижу рядом Люси. К сожалению, не только ее.

В моей спальне стоит и доктор Уинслоу, тот, по чьим словам, чтение провоцирует лихорадку в мозгу.

– У меня нет никаких сомнений: это истерия, – заявляет он, вполголоса беседуя с моей тетей. – Это могло бы объяснить ее недавнее эксцентричное поведение, вспышки гнева и использование бульварных слов.

– О господи, моя Ребекка! – тоненько восклицает тетя Кальпурния.

– Крайне рекомендую поместить ее в изоляцию на два месяца, в темноту, без книг и чего-либо, что могло бы спровоцировать новые приступы, и кормить очень жирной пищей. Мне придется пускать ей кровь и ставить пиявки на половые губы…

Что-что этот псих хочет сделать с пиявками?

– Сейчас также проводятся эксперименты с новым методом лечения, который включает хирургическое удаление клитора, который и вызывает состояние глубокой нервозности…

Хирургическое удаление клитора?! Нет, нет, нет, пора убираться отюда!

– Никто не посмеет меня и пальцем тронуть! – Я резко сажусь на постели. – Прочь отсюда, сумасшедший мясник! – требую я, угрожающе размахивая ночным горшком, стоявшим на тумбочке.

Уинслоу нетерпеливо закатывает глаза:

– Возможно, вам стоило бы также рассмотреть вариант с отправкой в лечебное учреждение.

– Ничего подобного мы делать не будем, – отрезает появившийся в дверях Арчи. – Я полагал, вы больше не планируете появляться в нашем доме. Возможно, вы передумали – а я нет: уходите.

– Арчи, – укоряет его тетя. – Я же должна была кого-то позвать для бедной Ребекки?

– Маркиз, – чопорно отвечает доктор, – я привык иметь дело с нестабильными пациентами. Многие женщины находятся в таком же состоянии: матка может провоцировать слабоумие.

– Да это вы слабоумный! – кричу я.

– Я сказал вон, – ледяным тоном повторяет Арчи.

Уинслоу уходит, ворча себе под нос, а вместо него появляется другой мужчина. Не очень высокий, но стройный и изящный, с загорелой кожей и большими темными глазами. В руках он держит кожаный чемоданчик, такой же, как у доктора Уинслоу. Я уже его видела – этот мужчина был с Ноксом на вечере Латиморов.

– Как вы себя чувствуете, леди Ребекка? – мягко спрашивает он с иностранным акцентом.

– Вы кто?

– Меня зовут Азмаль Аль-Саиди. Я личный врач сэра Нокса. Мне жаль, что я вынужден представиться вам при подобных печальных обстоятельствах. Я оказал вам помощь, когда вы почувствовали себя плохо на вечере у Латиморов. И все же ответьте, как вы себя чувствуете?

Подношу правую руку к груди:

– Давит здесь, будто сверху лежит что-то тяжелое.

– По-прежнему учащенное сердцебиение? Чувствуете, что задыхаетесь? Есть тремор?

– Нет, уже нет.

– Вы позволите? – спрашивает он, прежде чем взять меня за руку и сжать сначала пальцы, затем запястье, затем всю руку. – Одеревенения конечностей тоже больше не наблюдается.

– У меня нет истерии, – громко заявляю я. – Истерии вообще не существует.

– Вы правы, – к моему удивлению, подтверждает он. – На войне я видел многих мужчин, которые реагировали на шок в точности как вы при виде тела своей подруги.

– Что они теперь будут делать с Эмили? – спрашиваю я всех.

– Кажется, вызвали патрули с Боу-стрит и коронера, чтобы магистрат объявил о начале расследования, – отвечает мой кузен. – Выдан ордер на арест Бенджамина Харлоу, офицера, с которым сбежала Эмили.

Азмаль открывает свой чемоданчик и достает пузырек.

– Это настойка моего собственного приготовления на основе шлемника, родиолы красной, эшшольции и боярышника: принимать вечером, разведя в воде с медом. Похоже, вам недавно довелось пережить сильный стресс. Это так?

Меня забросило более чем на двести лет в прошлое.

– Примерно так.

– Мы же не должны запирать ее в четырех стенах? – спрашивает Арчи.

Азмаль качает головой с легкой улыбкой:

– Даже наоборот. Рекомендую как можно чаще выходить на улицу, дышать свежим воздухом, наслаждаться солнцем, когда оно есть, – и много двигаться.

– Вас послал Нокс? – спрашиваю я.

– Это я попросил его помочь, – вмешивается мой кузен. – И Нокс крайне любезно согласился.

– Откуда вы?

– Гибралтар, – отвечает Азмаль. – Но родился и вырос я в Дамаске. И служу Ридлану уже шесть лет.

– Можем ли мы снова к вам обратиться в случае необходимости? – спрашивает Арчи.

– Конечно. – Азмаль закрывает чемоданчик и собирается уходить, но сначала быстрым плавным жестом кладет на мою прикроватную тумбочку конверт, ничего не говоря. – Если желаете, маркиз, я могу приготовить сироп на основе экстракта плюща, гринделии и черной смородины, от кашля – для мистера Элджернона.

– Мой отчим не большой любитель лечиться, – усмехается Арчи. – Но я попробую убедить его.

Оставшись одна, я беру конверт, который оставил Азмаль, и открываю.

Внутри страницы моего рассказа, который попал к Ноксу.

Он мне их вернул.

Чуть позже по совету Азмаля я выхожу на улицу и почти все свободное время провожу, разъезжая с Люси по городу в открытом ландо, наслаждаясь свежим воздухом.

Оказалось, что в крытых экипажах меня укачивает, поэтому, несмотря на не по-майски холодную погоду, предпочитаю ездить так.

К сожалению, в 1816 году не существует ни таблеток, ни браслетов от укачивания.

Выехав из Гайд-парка на Оксфорд-стрит, я замечаю длинную вереницу людей перед домом Латиморов.

– Что они все там делают? – ошеломленно спрашиваю я.

– Латиморы открыли дом для посетителей, – совершенно спокойно отвечает Люси.

– Посетителей?

– Каждый раз, когда проливается кровь, на место преступления стекаются любопытные, посмотреть. Лорд Латимор берет шиллинг за вход, – объясняет Люси.

Вид особняка Латиморов вместе с этим ужасным туризмом с новой силой пробуждает панику, накрывшую меня прошлым вечером, сжимая горло.

Трясущимися руками я достаю из сумочки ингалятор, который Люси каждый раз недоуменно рассматривает, но когда я подношу его ко рту, ничего не происходит.

«Нет, нет, нет! – мысленно стону я. – Он не мог закончиться!»

Я не могу остаться в 1816 году без ингалятора!

Люси замечает, что я начинаю задыхаться, и принимается торопливо размахивать веером в сантиметре от моего лица.

– Делайте длинные вдохи, – велит она. – Вдох: раз, два, три. Выдох: раз, два, три.

Когда мы проезжаем мимо очереди любопытных, я наконец могу нормально дышать и вижу двух парней, которые выходят из дома, и оба размахивают корзинами с лоскутками ткани.

– Бинты! Бинты мумии всего по четыре пенса за штуку! – выкрикивает один.

– Последние кусочки! Купите настоящие бинты, в которые было завернуто тело похищенной девушки!

– Латиморы продают бинты, которые были на Эмили? – в ужасе переспрашиваю я. – Но это же вещественные доказательства! Нельзя продавать улики как сувениры! Это же не магниты на холодильник!

Но вскоре я понимаю, что то, что для меня – преступление, для остальных просто развлечение.

И наиболее четко я это осознаю, когда мы приезжаем в Ладгейт, в магазин Джона Фейрберна, известного печатника, у которого я решила купить карту города – раз уж карты «Гугл» не работают.

В магазине множество брошюр и альманахов – четырехстраничных буклетов, где подробно описаны все самые жуткие преступления в городе, а также приведены отчеты патрулей.

Стоит ли говорить, что рассказ о мумии с Оксфорд-стрит разлетается как горячие пирожки.

– Я возьму еще и рассказ, пожалуйста, – говорю я продавцу, который уже упаковывает мою карту в картонный тубус.

– Леди Ребекка, вы уверены? – спрашивает Люси. – Вы не должны снова беспокоиться об этом происшествии.

– Мне необходимо все узнать.

– Шесть пенсов. Если вас интересует подобное, у нас есть еще пара копий про служанку-отравительницу, – сообщает мне продавец.

Я вежливо отказываюсь и, как только прихожу домой, раскрываю брошюру.

На второй странице напечатано жуткое изображение группы инспекторов, разглядывающих тело мумии без бинтов.