– Не слушай этого дурня, милый малыш, – бабушка Кинглинг взяла меня за руку и повела по тротуару, вызвав прилив идущего из памяти подростка стыда. – Ты – самый умный, самый красивый и самый старательный из всех Ванов. Куда несешься?! – рявкнула на не вовремя вырулившего из-за угла доставщика пиццы.

Тот проигнорировал нас так же, как и других пешеходов – привычное дело, видимо. Народу вокруг были тьмы и тьмы – от комсомольских значков поверх школьной формы рябило в глазах, голова моментально начала уставать от обрывков разговоров, шагов, ора клаксонов и двигателей. Девушки и дамы по большей части были закутаны в подобия хиджабов – порой весьма стильных – а над головами людей цеплялись друг о дружку многочисленные зонтики. Быть бледным у азиатов считается красивым, вот и прячутся.

– Попей, милый, – бабушка вынула из сумочки красную бутылку с красным чаем.

Я послушно попил.

– Твой кретин-отец не оправдал наших ожиданий. Мы сделали для тебя все, что могли – таких вещей как у тебя нет ни у кого в деревне, – принялась напоминать о моральном долге Ван-Вана. – Жертвуя комфортом и выделяя тебе лучшие куски, мы все надеемся на то, что ты хорошо сдашь экзамены, получишь хорошее образование и добьешься в этой жизни успеха. Все мы надеемся на тебя, наш добрый малыш. Мы верим, что когда-нибудь ты приедешь в родную деревню на дорогой машине, полной великолепных подарков. С нетерпением жду возможности посмотреть на лица этих противных соседей…

Забавно, но идущие рядом с нами родители и бабушки накачивали своих отпрысков примерно тем же самым. Немного поразмыслив, я решил не расстраиваться такому отношению и не осуждать китайцев: просто то, что очень многие семьи в России выговаривали своим детям намеками или надеялись на то, что все это само собой подразумевается, здесь говорят прямо в лицо. Неприятно, но приятная правда вообще штука в этом мире редкая.

Глава 5

К комсомольским вожакам Ван-Ван относился так, как и положено деревенскому пареньку, прекрасно видящему специфичность построенной Партией системы – как к лицемерным ублюдкам, которые почему-то считают себя лучше других. Я не согласен: просто такой у студенческого возраста ребят, толкнувшим собравшимся в аудитории нам напутственную речь вариант карьерной лестницы, и флаг им в руки. Мир он вообще не справедлив, но если не уподобляться камню из известной поговорки, можно устроиться вполне неплохо. Один раз у меня получилось, значит получится и второй, пусть и ценой многих лишений длиной в несколько лет и набитых неправильными решениями шишек.

Школьников на Гаокао собралось много – считать я и не пытался, но образовательный центр размером с неплохой такой стадион был полон битком, и через фойе пришлось медленно брести, ловя болезненные толчки локтями и раздавая такие же. Навскидку – с десяток тысяч школьников собралось. Всех пропустили через рамки металлодетекторов, всех проверили по фотографиям, регистрационным номерам и китайский бог знает по чему еще.

Аудитория, куда каждого экзаменуемого провожал помощник, была огромной – да сюда пяток международных авиалайнеров загнать можно! – поэтому в ней царило гулкое эхо. Жужжащие кондиционеры заставляли ёжиться – промок на влажной жаре снаружи, но помимо озноба никаких неприятных ощущений, к моему удивлению, не было: такое чувство, словно влага из воздуха оседала на мне, разбавляя пот и не давая вонять и чесаться.

Аудитория была щедро заставлена столами. Считать не стал, но минимум полтысячи учеников здесь наберется. Столы были оснащены табличками с номерами, а во время очередной регистрации – случилась на входе – нас отправлял в нужном направлении строгий тощий китаец в очках и костюме. Преподаватель из другой школы – их здесь очень много, и все «чужие», чтобы избежать жульничества.

Вот к городским учителям Ван-Ван относился интереснее: искренне уважал, немного завидовал статусу и едва ощутимо обижался, словно спрашивая «а чего это вы такие классные не снизошли до работы в моей деревенской школе?». Тело на автоматизме отвешивало положенные поклоны, лицо на чистых рефлексах принимало должное почтительное выражение, и проблем у меня не возникло – веду себя как все.

Мое место оказалось в конце первой трети от начала аудитории, в середине. Справа нашлось знакомое лицо – односельчанин и одноклассник Ван-Вана Лю Гуан. Мой предшественник во многом именно ему обязан обилием шуток про «кузнечика», некоторыми тумаками и очень маленьким местом в школьной иерархии. Сложен Лю Гуан очень так по-деревенски: невысокий, но широкий и с вот-такенными кулаками. Сквозь пухлые щеки проступал жизнерадостный румянец, но в целом вид у «врага Ван-Вана № 1» был тот еще: руки трясутся, глаза – красные от недосыпа, и он даже не обратил внимания на любимую жертву. Все равны перед Гаокао!

Слева сидела девчонка. Страшненькая, с десятком лишних килограммов там, где девочкам их иметь обычно не хочется, в черных толстых очках, и тоже нервничает. Удачи тебе – пусть и с «врожденными привилегиями», тебе придется попахать, чтобы преуспеть: на такую невесту реально качественный жених клюнет только при великом везении. Соседи спереди и сзади являли собой ничем непримечательных китайских школьников, и я счел такое «добрососедство» приемлемым. Если уродец справа будет надоедать, просто нажалуюсь учителю – с Гаокао нарушителей дисциплины выгоняют без жалости, и это становится очень большим пятном на репутации.

Проходы между столами будут патрулировать учителя и комсомольские вожаки. Первый экзамен – китайский язык – начался ровно в девять утра, аккурат под конец напутственного слова высказавшегося вслед за комсомольскими вожаками старенького, согбенного, окрашенного в черный цвет – седина это слабость типа? – старичка. Важный человек, видимо.

Окинув взглядом листы с вопросами, я успокоился полностью. Китайский язык Ван-Ван знал неплохо, и я был уверен в ответах на три четверти вопросов. Рудименты подростка уверены были меньше, но это ерунда. Взяв карандашик, я взялся за дело. А прилежность и усидчивость-то у пацана натренированы: словно погрузившись в поток, я сам не заметил, как прошло полчаса. Сменив листочек, я бросил взгляд на Лю Гуана. Дела у него были плохи – едва одолел первую половину листа, и теперь злобно на меня таращится. На здоровье.

В какой-то момент я наткнулся на творческое задание, тема которого вызвала почти умиление – «Влияние Партии на нашу жизнь». Знание цитатника Мао сильно пригодилось, но злоупотреблять я им не стал – времена в Китае специфические, и при всем декларируемом уважении к Кормчему, нужно радоваться нынешним, более свободным и сытным временам.

В финальной части листок предложил мне написать сочинение, начинающееся с фразы «Старик сидел в кресле. Он хлопнул ладонью…». Я, само собой, написал почти свою – с поправкой на возраст – историю о сожалениях старого теннисиста, который из-за травмы не смог играть, но вырастил многих достойных спортсменов в качестве тренера. Китайцам должно понравиться.

Сочинение далось на удивление легко, но заставило погрузиться в собственные, отболевшие – отболевшие, я сказал! – сожаления глубже, чем мне бы хотелось. Вытянув длинную руку Ван-Вана, я мысленно вложил в нее ракетку и плавно, чтобы не вызвать подозрений патрулирующих проходы наблюдателей, проделал пару стандартных атак. Может все-таки попробовать? Нет, поздно – только для удовольствия, когда появятся лишние деньги и свободное время. Не отвлекаемся.

В одиннадцать часов к соседке слева подошел «надзиратель» и потребовал очки, которые она безропотно отдала. Он поводил вокруг очков противно пищащим прибором, положил в коробку и унес. Остаток экзаменов бедная девушка буквально водила носом по бумаге, силясь разглядеть написанное. Так сразу и не поймешь – бардак это (почему сразу не отобрали?) или злоупотребление полномочиями (если бы в очках нашелся микронаушник, мою соседку бы выгнали с позором). Еще раз – удачи тебе!

В половину двенадцатого нам велели отложить карандаши и покинуть аудиторию – всё, первый этап Гаокао закончился. Лю Гуан попытался как бы невзначай толкнуть меня плечом, но готовый к этому я спокойно увернулся, не став утруждать себя подножками и ответками – нафиг, настучит учителям, подкрепив это слезами, а те и разбираться не станут: им же плевать, проще выгнать меня в деревню от греха подальше. Настолько «плевать», что даже тихую просьбу девчушки-соседки вернуть ей очки даже не обратили внимания.

В коридоре, в числе прочих взрослых, меня встретила бабушка Кинглинг, задавшая единственный возможный в этом месте и моменте вопрос:

– Ну как?

– Уверен в трех четвертях ответов, – честно ответил я. – Успел ответить и на остальные. Два – наугад, но надеюсь, что твои подарки принесут мне удачу.

Конкретика бабушку удивила – Ван-Ван бы отмахнулся и выдавил что-то вроде «нормально» – и от этого она даже не стала меня ругать за финальную четверть и «наугад».

– Идем, тебе нужно как следует покушать перед математикой, малыш, – взяв меня за руку, бабушка потащила меня через толпу. – Три четверти – это хороший результат, – выдала моральный «пряник». – Твой отец в свое время за язык и математику набрал жалкие 110 баллов, за иностранный – только 18, а за науку – 80, и ему пришлось пересдавать экзамен. Но даже на пересдаче он набрал меньше четырех сотен баллов, и ему пришлось довольствоваться экономическим отделением третьесортного аграрного университета…

– Тупица! – раздался слева-сзади наполненный презрением женский возглас.

– У Лю Дэйю отвратительный характер, – обернувшись вместе со мной и увидев, как «травителю» Ван-Вана отвесила подзатыльник тщедушная маленькая женщина с неприятно-кислым лицом и длинным крючковатым носом, прокомментировала бабушка. – Как и у всего их горе-семейства. Ты ведь держишься от противного Лю Гуана подальше, как я тебе и велела? – строго посмотрела на меня.

– Судьба посадила его справа от меня, и я от души порадовался тому, что этот дурак не справился и с половиной заданий, – не без влияния остатков Ван-Вана во мне ухмыльнулся я.

Изящно прикрыв рот ладошкой, «Госпожа» мелодично рассмеялась, и я невольно залюбовался – в деревенских декорациях и во время бытовых ссор с домочадцами манеры бабушки Кинглинг воспринимались чужеродными, но здесь и сейчас я словно увидел ту, кем она когда-то была и до сих пор пытается быть: интеллигентной китаянкой из в доску городской семьи. Это в общем-то очевидное со старта понимание что-то изменило в моем к ней отношении. Изменило в лучшую сторону, переведя «стрелку» из глубокого, приобретенного от Ван-Вана и усиленного собственными первыми впечатлениями «минуса» куда-то в положение «нейтральное».

* * *

Чего у Партии и их подчиненных из местного министерства образования не отнять, так это организаторских способностей. Пока мы сдавали китайский язык, на улице и других временно освобожденных от движения площадях перед образовательным центром успели выставить туристические пластиковые столики – с зонтами! – и стульчиками, чтобы экзаменуемые и их сопровождающие могли с комфортом пообедать. Не плошали и торговцы – лотков, тележек и прочего здесь собралось немерено, и душный и влажный воздух от этого наполнился запахами выпечки, специй и прочего. Дела у торговцев шли неплохо – если деньги есть, зачем тащить с собой контейнеры и баночки, как это сделали мы?

Мне, впрочем, домашняя еда почти всегда – за исключением пары лет в поздне-подростковом возрасте – нравилась больше всяческих фастфудов, включая и вполне «скрепные» пирожки, поэтому смоченным соевым соусом вареным рисом с вареными куриными «запчастями» – бульон с утра был выпит, пришлось вот так – и свежими овощами с семейного огорода я насладился от всей души, с удовольствием запив это зеленым чаем из термоса под парную булочку.