В итоге общупали меня по полной программе: даже складки брюк, проверили, и рукава рубашек, а портфель и вовсе попросили оставить здесь, пообещав положить в машину, где он меня и дождется.

Попросил разрешения взять с собой блокнот и ручку, чтобы фиксировать, что скажет Фидель, но мне и в этом отказали – мол, там будет и ручка, и бумага… Ну да, мало ли у меня в ручке какая отравленная игла имеется, чтобы коварно в Фиделя выстрелить… Как можно убить человека блокнотом, я правда, вообще не имел идей, но мало ли тоже есть способ, чтобы и с блокнотами не пускать?

После этого вошли в дом, но на этом служба безопасности работать не перестала. Меня попросили разуться, предложив домашние тапочки. Ну, это явно сделано не для моего удобства, а для того, чтобы дополнительно уменьшить возможность нападения на Фиделя. Может у меня в туфлях взрывчатка или миниатюрный пистолет какой-нибудь встроенный имеется…

Вильма обещала мне сегодня разговор как с Фиделем, так и с Раулем Кастро. Но когда меня ввели в следующую комнату, там обнаружился только один Фидель.

Подумал, что ладно, ничего страшного, мне главное – именно с Фиделем пообщаться. Рауль на фоне своего брата, конечно же, далеко не так известен.

Комната была вся прокурена. Знаменитый человек как раз держал сейчас только что раскуренную толстую гаванскую сигару. Выглядел он при этом вполне себе бодро и харизматично. Внешность у Фиделя, конечно, не как у Че Гевары, но и не как у Брежнева, вполне себе героичная. Вот только курение напрягало…

«Блин, да у меня к концу интервью голова разболится не на шутку», – грустно подумал я. Что за модная традиция в этом веке подвергать журналистов пассивному курению? Такое впечатление, что он меня заранее не любит.

Кастро, отложив сигару на столик, встал и пожал мне руку. Учитывая, что меня тщательно обыскали, это рукопожатие ему точно ничем не угрожало.

Сказал что-то по-испански. Я услышал в этой фразе свою фамилию.

Из-за моей спины тут же вышел переводчик и перевёл:

– Товарищ Кастро интересуется, давно ли вы живёте в Москве, товарищ Ивлев?

– Чуть больше двух лет, коменданте. Родился я в небольшом городке, примерно в пятистах километрах от Москвы.

Кастро снова что-то сказал, мне перевели:

– И как, с вашей точки зрения, жители Москвы отличаются от жителей вашего городка?

– Сильно отличаются, – кивнул я. – Существуют даже поговорки, в которых Москву называют отдельной страной от всего остального Советского Союза.

Кастро тут же оживился:

– Вот! А на Кубе у нас нет таких серьёзных отличий. Мы тут все революционеры и в столице, и в самой отдалённой от Гаваны деревне.

– Но это неизбежно, – заметил я. – Учитывая, что с вашей революции прошло всего четырнадцать лет. А в СССР с момента Великой октябрьской революции прошло уже больше полувека. Да и в таком огромном городе, как Москва, всяко будет многое иначе, чем в провинции… Ценности неминуемо должны отличаться. Хотя я и не говорю, что в Москве меньше революционеров, чем в провинции, чтобы такое говорить, надо иметь результаты серьезного исследования.

– Но в целом же в вашей стране многие уже, наверное, забыли идеалы коммунизма, о которых говорил Ленин? – спросил Кастро. – Скажите мне, есть же у вас эта проблема?

Он начал задавать мне что-то совсем уж острые политические вопросы. Вот и как на такой вопрос ответить, учитывая, что потом он где-то может на меня сослаться в разговоре с кем-нибудь еще из СССР? Скажешь что-то не то, потом сильно прилететь может, если он повторит… Пришлось быть дипломатичным.

– Я думаю, что в любой социалистической стране есть те, кто ничего не понимает в идеалах коммунизма. На Кубе ли, в СССР или в Венгрии. Главное, с моей точки зрения, чтобы у власти находились те, кто помнит о цене революции, которую пришлось заплатить за то, чтобы социализм победил. И не предали доверие народных масс, бережно храня свою страну от агрессии западных капиталистов…

Глаза Кастро загорелись восторгом. Одобрительно кивнув мне, следующие пятнадцать минут он рассказывал о том, как совсем небольшой командой высадился в 1958 году на кубинском побережье.

– У меня было при себе тогда только восемьдесят два человека, а сейчас мне хватило бы и десятка, чтобы победить. – говорил он, выпуская дым изо рта густыми клубами. – Десятка моих людей и абсолютной веры в то, что я одержу эту победу, и революция будет необратима. Но, конечно, эта вера была бы невозможна, – продолжил он, – не будь у меня также и чёткого плана, ведущего к победе. Вера в себя, и план, – это то, без чего невозможна успешная революция.

С интересом прослушал его рассказ о тех событиях. Как и многие жители СССР, конечно, я знал, с чего началась кубинская революция, но вот что там было дальше – конечно же, путался. А тут не то что очевидец со мной разговаривает, а непосредственный организатор всех этих событий.

Как мне и обещали, на столе передо мной лежал блокнот и несколько хорошо заточенных карандашей. Так что я помечал какие-то ключевые моменты, что слышал от Кастро.

А когда он смолк и мне перевели последний фрагмент его рассказа о тех событиях, сказал:

– Ваши слова о необходимости абсолютной веры в то, что ты всего сможешь добиться, отозвались в моём сердце. Я полностью с вами согласен по этому поводу. Иногда очень обидно смотреть, как очень перспективный человек, наделённый многими талантами, ничего не добивается по одной простой причине – у него нет ни веры в себя, ни плана. И на этом же фоне человек, про которого никто бы не мог сказать, что у него есть хоть какие-то таланты, за счёт абсолютной веры и плана добивается невероятных высот.

С моей точки зрения, это намного более серьёзная победа, чем та победа, которая могла быть достигнута гением. У гения же и так есть всё при себе необходимое для успеха. А когда человек куёт из самого себя орудие для победы – это вызывает намного большее уважение.

Фиделю мои слова однозначно понравились. Выхватив изо рта сигару, которую успел раскурить, он взмахнул ею и начал снова оживлённо говорить. Мол, то, что я сказал, это и есть основа для успешной социалистической революции. Вчерашние кубинские батраки и чистильщики сапогов перековывали себя, чтобы стать успешными бойцами революции.

– Но, надо сказать, товарищ Ивлев, – говорил он вдохновенно, – что эта перековка себя в бойца революции никогда не должна заканчиваться. Нельзя ни на одном из этапов опустить руки и сказать, что достаточно хорош как революционер. Во имя своей страны, во имя революции ты никогда не должен расслабляться, ты должен идти вперёд.

И вот в таком вот духе мы общались следующие минут пятьдесят.

Я кое-что приготовил по поводу туризма, как направления экономического развития Кубы. Нет, видно было, что Фиделю всё это абсолютно не нужно, поэтому я даже не заикнулся о туризме, понимая, что его это вообще сейчас не заинтересует.

Я понял, что мы тут собрались в основном ради философствований и исторических экскурсов.

А с другой стороны, Фиделя тоже можно понять: победу в революции одержал уже четырнадцать лет назад, глава собственного независимого государства, при мощнейшей поддержке со стороны Советского Союза. Да, есть определенные проблемы, ну так у кого их нет? Главное, что фатальных проблем нет. Зачем ему заморачиваться на какую-то бытовуху типа улучшения экономических аспектов жизни в стране? Ему за смысл жизни интереснее поговорить.

Беседа наша закончилась неожиданно. Дверь позади меня отворилась. Когда я обернулся, то увидел, что там появился бородатый кубинец в дорогом костюме и показал Фиделю пальцем на часы на своём запястье.

Тот сразу же тоже заторопился, показал пальцем переводчику на коробку сигар. Тот тут же подхватил её и вручил мне со словами, что это подарок от команданте.

Твою же мать! Снова, как в Берлине, у меня эти гаванские сигары, которые мне абсолютно не нужны, – подумал я, благодаря за подарок.

Хотя, с другой стороны, если там имеется внутри какая-то надпись, личный автограф от Фиделя – это будет совсем уже другое дело.

На этом наша беседа завершилась.

Я, подхватив свою коробку сигар, встал, чтобы выйти, когда Хуан сказал:

– Одну минуту, сделаем еще совместную фотографию. Я привезу вам потом экземпляр.

Встал рядом с дымящим сигарой Фиделем, нас сфотографировали. Он, дружелюбно улыбаясь в бороду, пожал мне руку, хлопнул по плечу, и я покинул комнату.

***

Куба, Варадеро

Проводив мужа в столицу, Галия дождалась, когда проснутся дети, и спустилась в ресторан. Там уже были генерал Балдин и Валентина Никаноровна.

Галия, поздоровавшись с ними, передала им детей, и пошла набирать еду для себя и малышей. Говядина была вкусной, но уже ей надоела. Так что она взяла мясной рулет и рис с черной фасолью, местные названия этих блюд она уже забыла. Чем из этого удастся накормить детей, она не знала, но, к счастью, особенно привередливыми они не были, так что шансы были высокими. Ну и тем более, Паша, вчера вечером сходив к китайцу, принес столько фруктов, что на весь день еще сегодня хватит. Специально с прицелом на тот случай, если в Гаване задержится. Так что если вдруг все же начнут капризничать, то вернутся потом в номер, и она им сладких фруктов нарежет поесть перед пляжем.

Повезло, Андрей и Руслан очень даже одобрили мясной рулет, ели его не хуже, чем раньше говядину… Галия и Валентина Никаноровна, держа парней на коленях, ловко засовывали им еду в рот, да и о себе тоже не забывали. Галие же рис с черной фасолью понравился больше, чем мясной рулет, был там какой-то особый привкус специй, что делал это простое блюдо очень вкусным.

Доев, она встала, чтобы пойти наверх, собираться на пляж, когда генерал сказал, понизив голос:

– Галия, держи, в этом конверте песо, что наши ребята наменяли… Паша солидно так, как оказалось, всего с собой привез, так что вам тут денег хватит, чтобы кутить в этом ресторане до конца поездки, ни в чем себе не отказывая…

Вернувшись в номер, Галия пересчитала деньги в конверте. К местным купюрам она еще привыкнуть не успела, поэтому не спешила, чтобы что-нибудь не напутать. Вышло три с половиной тысячи песо… С учётом того, что им с собой в Москве наменяли, генерал был прав, вопрос с питанием решился полностью.

Какой у меня Паша хозяйственный! – с теплотой подумала Галия. – Но хоть бы эти кубинцы от него отстали и дали нормально с семьей отдохнуть…

А с другой стороны – встреча с самим легендарным Фиделем Кастро! Она все никак не могла решить – рассказывать, когда домой вернется, на работе, что Паша ездил на личную встречу к Фиделю Кастро, или нет? Морозовой похвастаться-то точно хочется! Хороший она человек, и нормально все воспримет, без зависти. А вот надо ли ей, чтобы та же Белоусова услышала про это? Нет, скорее всего. Но для этого придется попросить Морозову, чтобы она больше никому не рассказывала… А жаль, конечно… Так приятно, когда в коллективе сотрудники восторгаются твоим мужем…

Решив, что еще полно времени, чтобы об этом подумать, она быстро собралась на пляж. Плед, два полотенца вытираться, воды захватить в стеклянной бутылочке, которую с собой из Москвы привезли. Хорошо, что на пляже песок, не разобьют дети по идее.

Когда она пришла на пляж, генерал и Валентина Никаноровна уже были там. И зонтик уже Эдуард Тимофеевич принес из отеля и установил, так что осталось только расстелить плед и наслаждаться отдыхом.

Примерно через час, когда Галия уже дважды успела искупаться, и лежала под зонтиком в полудреме, одним глазком посматривая на мирно играющих с песком в тени детей, рядом кто-то взревел, заставив ее испуганно подскочить на месте.

– Эдик!

Оказалось, что это какой-то хорошо сложенный седой мужчина в гражданской одежде подскочил к Эдуарду Тимофеевичу, и теперь они обнимаются.

– Сашка! – сказал Балдин, отстранив от себя мужчину, – ну ты почти не изменился! Какими судьбами на Кубе?