А меня ждет новое место работы. И в обед съездить к отцу.

Глава 5. Саша. Рожаю

Перинатальный центр, в котором я буду рожать, впечатляет и располагает к себе. Знакомлюсь с лечащим врачом Кристиной Сергеевной, которая будет делать плановое кесарево, заключаю договор на платную палату.

При упоминании денег, вспоминаю мать. Откуда только она узнала все?! Как только папу посадили, с такой радостью позвонила мне, щебетала, что есть еще справедливость. Потом на несколько месяцев пропала, теперь объявилась.

Прощаюсь с врачом. Иду по коридору, где на диванчиках сидят такие же беременные, как я. В определенный момент я чувствую единение с ними. Мы все сейчас в одном положении. Предвкушение и страх. Страшно от того, что не знаешь, как все будет, и приятно, что наконец живот сдуется и можно будет спать на нем.

Расписываюсь у администратора и складываю документы в папку.

– Рад был увидеться, пап, – за спиной слышу знакомый голос. Наваждение накрывает. Он как будто везде теперь. Куда бы я ни пошла. Усмехаюсь сама себе.

– Пока, Юра. – Но, когда слышу знакомое имя, оборачиваюсь. Домбровский жмет руку высокому мужчине в возрасте. Как всегда безупречно одет. В белоснежной рубашке, темных классических брюках, начищенных до блеска туфлях. Я слишком долго задерживаю взгляд на них, осознавая, что его отец работает тут. Потому что я отчетливо слышала «папа» и этот мужчина в медицинской форме.

Слишком долго. Домбровский как будто чувствует и оборачивается. Я, как застуканная на месте школьница, что подглядывает за понравившимся старшеклассником, прячу глаза и разворачиваюсь. Хватаю папку, прощаюсь с администратором и сбегаю.

Ну, как сбегаю. Передвигаюсь чуть быстрее улитки. На ходу открываю приложение, чтобы вызвать такси.

Спускаюсь по лестнице, ищу место, куда сбежать. Как будто он рванет за мной догонять. Поди девушку свою привез сюда.

– Саша, подожди, – в спину, иду, будто не слышу. Надеюсь, понятно, что видеть не хочу. – Саш, – мягко берет за локоть и обгоняет.

– Я спешу, – оборачиваюсь, ловлю взгляд. Он такой же. Открытый, честный, прямой.

Опускает глаза на мой телефон, я беременный тормоз, не успеваю заблокировать экран.

– Отмени такси, я тебя подвезу.

– Как-нибудь сама.

– Не надо как-нибудь, мне не сложно. Поговорим заодно. – Кладет руку мне на поясницу и подталкивает к машине.

А еще я не просто беременный тормоз, я как зомби. Почувствовала его рядом, одно касание, несколько вдохов его запаха, мягкий, расслабляющий голос и я поплыла. Просто не хватало этого всю беременность. Я не могу сопротивляться. Гормоны.

Открывает дверь, берет за руку. Теплые, уверенные пальцы сжимают ладонь, помогают сесть. Все рецепторы триггерят. Подкидывают воспоминания, забытые ощущения, чтобы поярче разжечь. Подает ремень безопасности, захлопывает аккуратно негромко дверь.

Я пытаюсь пристегнуться, но не дотягиваюсь из-за живота. Поэтому просто держу его в руке.

– Давай, помогу, – опускается на водительское сидение, помогает мне. Молча проверяет, не жмет ли мне что-то. – Тебя домой подвезти?

– Да.

Домбровский трогается. И в машине этой, как целовались помню, и как ездили на выходные, и как фактически прощались. Как все изменилось.

– Поздравляю с беременностью.

Себя поздравь заодно.

– Спасибо, тебя тоже можно поздравить?

Отвлекается на доли секунды от дороги. На меня, на живот.

– В смысле?

– Ты в перинатальном центре не на экскурсии же был?

Усмехается. Что-то там себе думает.

– Там мой отец работает, я заехал встретиться.

– Ты не очень-то отзывался о своем отце.

Поэтому я не верю, что он зашел просто так. И зачем только я напоминаю о том, что помню все, что он мне рассказывал.

– Может быть, нам нужен второй шанс.

Я не отвечаю. Развивать эту тему не хочу. Намеков никаких понимать тоже не хочу.

– Кто счастливый папа? – Кивает на мой живот. Мало, что я не хочу, у прокурора допрос.

– Домбровский, – нахожу повод развернуться к нему, Юра напрягается, когда слышит свою фамилию, а я понимаю насколько это сейчас странно прозвучало и тут же поправляю себя: – давай ты не будешь лезть в мою жизнь, а я в твою.

– Можешь лезть в мою, – пожимает плечами.

– Как мне это понимать?

– Если тебе нужна помощь, обращайся.

– К тебе? – Тормозим на красный. Я рассматриваю рекламу, чтобы не думать о его словах. Обращайся ко мне. Я знаю самый короткий путь в тюрьму.

Взгляд цепляется за билборд с белорусскими молочными товарами. Надо будет заглянуть.

– Ко мне.

– Если я тебе что-то расскажу, – оборачиваюсь к прокурору, – то есть вероятность, что ты заведешь на меня уголовное дело и отправишь в тюрьму.

Выдыхает. Серьезнеет. Общее прошлое никто не отменял.

– Так что случилось? Рассказывай.

Я мнусь. С одной стороны рискованно, с другой не хочу зависеть от него, с третьей, он, правда, может помочь.

– У тебя есть знакомый в налоговой, с кем можно проконсультироваться?

– Есть, – отъезжаем от светофора, сливаемся с потоком машин. Юра ведет быстро, уверенно чувствует себя на дороге в своей бронированной ауди.

– Отец оставил мне кое-какие деньги, но я не платила с них налоги. Сейчас… – хочу рассказать все, но опускаю про маму, – сейчас один человек, хочет, чтобы я отдала часть, иначе обратится в налоговую с просьбой проверить меня. Я хотела узнать, насколько она серьезно говорит и что мне за это может быть.

– Насколько я знаю, любые подарки от членов семьи или близких родственников не облагаются налогом. Другое дело, как твой отец это оформил. Давай, я уточню, потом тебе точно скажу.

– Хорошо.

– Если можешь, побыстрее.

– Тебе поставили сроки? – Киваю. – Кто? – Моя чокнутая мамаша. – Саша, кто? Я могу тебе помочь, но мне надо знать все.

– Моя мама.

Снова тормозим на красный.

– Мама?

Ну мама она уже условно после этого.

По тротуару идет мальчишка. Открывает бутылку молока и прямо на ходу так вкусно пьет. Я вспоминаю, как в детстве любила молоко с батоном и вареньем. Капец как вкусно было. Где-то в груди начинает тянуть. Хочу. Дома из этого только черствый батон. В магазин тянуться потом.

Мы только трогаемся, я вжимаюсь в кресло.

– Домбровский, притормози возле магазина.

– Что-то случилось? Плохо?

Сбавляет скорость, крутит голову то на меня, то на дорогу. Ищет место, где припарковаться.

Мной и моими желаниями уже точно управляет не мозг, иначе бы я даже не садилась в машину к Домбровскому.

– Высади меня, пожалуйста, возле магазина.

– Если тебе что-то надо, давай я схожу. – Паркуется.

Чувство обиды науськивает идти гордо самой, здравый смысл – отправить прокурора.

– Только побыстрее.

– Говори, что надо купить. – Глушит машину, забирает с панели свой телефон.

– Молоко, свежий батон без всяких добавок, обычный, мягкий свежий батон и клубничное варенье.

– Все?

– Пять минут.

Сань, вот нельзя было до дома потерпеть?

Можно. А потом тащись в магазин, оттуда с тяжелой сумкой домой. С него не убудет. Невольно осматриваю машину. Тут ничего не изменилось. Все такая же строгая, как сама светлость гособвинитель. Ничего нет. А искала признаки женщины тут. Нет ничего, ну или только с химчистки. Пока жду его, разминаю плечи, растираю поясницу. Чего так долго?!

Пахнет так вкусно им. Одна часть меня приняла тот факт, что папу подставили настолько, что ничего нельзя было сделать, вторая – все еще обижена, что это произошло.

Наконец Домбровский появляется из магазина. Я еще никогда его так не ждала.

Свои документы убираю на заднее сидение, чтобы не мешали, а Юре машу, чтобы пакет нес прямо мне в ручки.

Вытираю руки влажной салфеткой, раскрываю пакет и отламываю горбушку свежего пушистого батона. Втягиваю аромат свежей выпечки. Еще тепленький, но при этом брутален, идеален и безупречен. Батон, конечно.

Откусываю и жую. Капец, как вкусно.

От удовольствия закрываю глаза, слышу только, как водительская дверь открывается, Юра садится на свое место. В салон врывается шум с улицы, а потом снова все замолкает, когда прокурор закрывает дверь. Я достаю небольшую стеклянную банку с винтовой крышкой. Это конечно не домашнее варенье, какой то конфитюр, но сейчас я готова и на это. Ему повезло, он даже не представляет как. Потому что, если бы это была закатанная банка, то крышку он бы грыз, как бобр.

Ставлю банку на живот, как на стол и сжимаю, чтобы открутить. Хочу показать, что я и одна отлично справляюсь. Но руки потеют, скользят.

– Давай помогу, – вроде спрашивает, а вроде и не ждет ответа.

С легкостью отвинчивает крышку, в машине раздается характерный хлопок от выхода воздуха. Юра протягивает мне банку, и я ныряю кусочком батона в варенье.

Это так вкусно, что я улетаю. Закрываю глаза и еще раз откусываю. Вкус как у домашнего варенья, отличается только по консистенции, но теперь это мой фаворит. Вкусовые сосочки ликуют. Теплый батон с клубничным вареньем. Да… я же еще молока хотела.

Когда раскрываю глаза, Юра расслабленно смотрит на меня, улыбается. Мы никуда не спешим. Я так точно. В глазах как будто… Я отвожу взгляд. Ни о каких «как будто» я думать не хочу. Нашел другую, так нечего скакать.

Залажу рукой в пакет, чтобы достать бутылку молока, а достаю за уголок пакет. Синий, блин, с коровками пакет.

– Домбровский, ты издеваешься? – протягиваю ему. Как можно было испортить такой кайф.

– Что не так?

– Ты зачем молоко в пакете купил? – Премия «фиаско года» была бы его, если б участвовал.

– Оно натуральное зато, его можно даже детям от года до трех лет.

– Скажи честно, тебе понравился слоган «от года до трех». – Не язвить не получается.

– Саш… – поджимает губы, сдерживая улыбку, а мне вот нисколько не смешно.

– Домбровский, я хочу сейчас молока. Мне что, его из пакета прямо? Нельзя было взять нормальное, в бутылке? А не это непонятно что.

Другими словами, приговор тебе Домбровский, ты – идиот.

– Давай свой пакет, – смеется с меня и выходит из машины.

– Без молока не возвращайся, – в спину ему.

Прикрывает дверь и открывает багажник. Я оборачиваюсь, но ничего не вижу. Обмакиваю батон в варенье и откусываю. Смотрю в зеркала, в одном из них вижу, как Юра выливает воду из пластиковой бутылки на газон, снова пропадает из зоны видимости, захлопывает багажник и возвращается через минуту с бутылкой от минералки, в которой молоко.

– Держи. – Протягивает.

Забираю и делаю жадный глоток. Прохладный напиток с натуральным молочным вкусом… Я кайфую… Какое-то волшебное сочетание батона, клубничного варенья и молока. Именно в этот момент ловлю дзен.

Мой ты хороший. Тебе плюс тысячу в карму.

Юра тоже молчит. Проверяет наручные часы. Его или ждут, или он опаздывает.

Облизывает губы. Шумно сглатывает, но терпеливо ждет.

Беременность вместе с мозгами забрала и вежливость.

– Хочешь? – протягиваю ему обгрызенный батон. Вкусный, но уже не такой презентабельный.

– Нет, спасибо. Ты ешь, сколько надо. – Киваю, но уже заканчиваю. Первый кайф прошел, дальше, если не остановиться, будет передоз. – Мы можем ехать?

– Да, – киваю и убираю продукты в пакет. Тоже на заднее сиденье. Мы отъезжаем от магазина. Мои кумушки довольны. Затихли, хотят послушать папин голос. Я читала, что дети уже на двадцать четвертой неделе различают голоса мамы и папы. Мамин так уже слышали, с папиным еще не знакомы.

Я подкладываю руку под поясницу. Растираю.

– Что такое? – Домбровский снова на меня. То на дорогу, то на меня. Слишком реагирует на каждое мое движение.

– Что-что… Рожаю.