Кто-то щелкает замком и открывает дверь. От осознания, что это Саша, взлетаю.

– Привет еще раз. – Здороваюсь, осматриваю помещение насколько помогает угол обзора. Мужской обуви и одежды не видно. – Можно войти?

– Зачем?

– Хотел поговорить, ты просила узнать кое-что.

– Можно было позвонить, – бубнит моя ворчунья, но впускает.

– Так ты не отвечаешь.

Исподлобья на меня смотрит. Мило хмурит брови.

В коридоре вкусно пахнет жареной картошкой, я вспоминаю, что не ел толком за день.

– Ты забыла свои документы у меня в машине. – Протягиваю ее папку.

– Как? – Тут же меняется в лице. Глаза вверх, вспоминает. – Ты читал?

– Нет, – машу головой, – не имею привычки читать чужие документы и медкарты.

Она выдыхает и убирает документы в комод. А я сейчас жалею, что не открыл их. Правильный, блин. Там как будто тайна какая-то скрыта.

Саша подхватывает живот и прислоняется к стене спиной.

– Ты одна? Я зайду?

– Давай тут, быстро.

– В таких делах спешка ни к чему. – Разуваюсь. Саша закатывает глаза и уходит на кухню. Взглядом выхватываю весь коридор.

– Сейчас расскажу, руки помою, – ухожу в ванную. Всячески показываю, что я ничего не забыл. В коридоре какие-то коробки, но судя по постельному белью в розовых мишках. Детское. Мимишное. Девчачье.

Дочка.

Теперь изучаю ванную. Второй щетки нет, мужской бритвы, мужского шампуня – ничего нет. Саша живет одна. В зеркало вижу, как за спиной приоткрывается дверь и резко оборачиваюсь.

В ванную заглядывает Ахиллес. Кажется, он стал еще крупнее. Пушистый надсмотрщик. Я помню, как меня от Сани отваживал. Не справился.

Я разворачиваюсь и опускаюсь на колени.

– Ну, привет.

Сам не трогаю кота, он подходит, нюхает, потом начинает тереться головой о колено.

– Помнишь меня? Помнишь. За хозяйкой присматривал? – Чешу за ухом. – Молодец. Пойдем.

Саша сидит на стуле возле плиты и жарит драники. На ее большом животе тут же стоит тарелка, с которой она эти драники и ест.

Такая по-домашнему милая.

– Для меня не найдется парочка? – киваю на блины и сажусь за стол.

– Нет, – огрызается, а я улыбаюсь и сажусь за стол.

– Я за день пару кружек кофе выпил.

– Это не мои проблемы.

Реагирует. Злится. Но ревнует или гормональная интоксикация понять не могу. Иначе покормила бы. И, если бы ревновала, переживала бы, а так ест спокойно, не плачет.

– Так что, нет? – Киваю на блины.

– Если хочешь, жарь себе сам, я устала.

– Хорошо, – я поднимаюсь, иду к столу, там в большой тарелке еще осталось немного теста для блинов. Выкладываю со сковороды ей порцию уже обжаренных блинов, а сам накладываю новые.

– Тебе отец что подарил, деньги или имущество?

– Деньги, на счете, открыт на мое имя.

– Есть какие-то бумаги, что он тебе передал? Могу я посмотреть?

– Это идти надо… я не хочу.

– Давай я схожу.

Саша опирается на сидение и поднимается. Я на автомате подхватываю ее и помогаю подняться.

– Все нормально, – кивает и идет в коридор. – Я все блины пересчитала, Домбровский.

Не отвечаю, но улыбаюсь в ответ. Что-то я путаюсь в этих беременных эмоциях. Вика говорит, что Саша ревнует и обижается. Но она не обижена, не плакала, но и не шутит в ответ. Будто в каком-то дзене на волне беременности.

А может, и правда ничего уже нет. Остыло. А мне что-то там показалось в машине днем.

Я закидываю один в рот с ее тарелки, облизываю пальцы и ем скорее, чтобы замести следы.

– Вот бумаги, – Саша возвращается..

Я просматриваю документы. Счет открыт на имя Елисеевой Александры Сергеевны. На счету определенная сумма. К счету есть дарственная, что это подарок.

– Смотри, налога на дарение денег нет. На квартиру, машину, недвижимость – есть, на деньги нет. То есть всегда выгоднее дарить кому-то деньги, они не являются доходом.

Пока я рассказываю, Саша переворачивает мои блины.

– Папа твой поступил грамотно и оформил договор дарения, заверенный у нотариуса. Оспорить его подлинность – невозможно. Поэтому твоя мать ничего не докажет, только потеряет время.

Саша опускает голову, трет переносицу.

– Она придумает.

– Не общайся с ней.

– Ты ее не знаешь, если не отвечу, она может и приехать.

Саша берет тарелку и складывает блины туда, где только что ела сама.

– Держи, – протягивает мне тарелку.

– Ты не будешь?

– Наелась. Доедай. – Я сажусь за стол и открываю и беру пакет сметаны, заливая им драники.

– Саш, ты не думала, что она может быть причастна к делу твоего отца?

– Мама? Если бы она была причастна, она бы сидела в суде в первом ряду. А ты что, решил поиграть в доброго полицейского?

Рассказать-не рассказать? Это бы махом решило часть проблем и выстроило хоть какой-то навесной мост между нами, но пока рано. Она может ошибиться, я могу не успеть исправить.

– Так… вспомнил. – Перехватываю несколько блинов.

– Спасибо, что проконсультировал и документы вернул, но доедай и уходи.

– Саш, мы не поговорили тогда толком.

– Я сказала все, что хотела сказать. Добавить? – неопределенно киваю ей, на ее усмотрение.

– Я тебя никогда не прощу, поэтому друзьями мы не будем. Я впустила тебя исключительно потому, что мне нужно было узнать от тебя информацию. Доедай, уходи и на этом все.

Значит, все-таки не простит. И не ревнует, раз слова не сказала, про Вику. И все конструкции, которые планировались, не выдерживают ее равнодушия.

Блины уже в горло не лезут.

Я ловлю ее взгляд. Она не отводит, смотрит. Там усталость, спокойствие, нет ни огня, ни теплоты ко мне. Все понятно и так.

– Саш, у тебя кто-то есть? Тот, кто тебе может помочь со всем, с ребенком, с деньгами, с вещами?

– Есть.

Но обратилась ко мне.

– Мужчина?

Саша отвлекается на кота, который запрыгивает мне на колени и усаживается. Ахилл, который всегда меня сторонился, будто со мной солидарен.

– Да, мужчина, – отвечает вроде уверенно, но голос дергается.

– Это Рома? – Глаза бегать начинают, реснички хлопают. Не ожидала. – Его ребенок?

Глава 8. Саша. Ахилл, Ахилл…

– Его ребенок? – Юра смотрит в глаза, ждет ответа.

Меня словно в центрифугу помещают и добавляют обороты. Пока не признаюсь, не остановят. Голову кружит, как в заносе. От правды и лжи кидает уже в стороны.

Живот напрягается, я кладу руки на него, глажу, чтобы успокоить и снять тонус.

Ромин ребенок… Про то, что может быть его, даже мысли не допускает. А уж про то, что ребенок не один, вообще речи нет.

Видел нас пару раз, получил доказательства, вынес приговор.

Когда ты уже поменяешься… и будешь рассматривать ситуации не под одним углом зрения, подумаешь, а почему кто-то так сделал? Почему не оправдал твои ожидания?

Мысли проносятся за пару секунд, но между нами повисает вечность из невысказанного и желания все высказывать нет.

Я и Ромку не хочу подставлять, и правду говорить. А нужна Юре эта правда? С себя стряхнуть ответственность, как пыль с прошлого, чтобы очищенную совесть поставить на полку рядом с абсолютной справедливостью.

– Нет, не Рома, но я в твою жизнь не лезу, не спрашиваю ничего, и в ответ того же хочу. С кем я общаюсь, решаю свои вопросы, тебя не должно волновать. Ты сказал, что мы расстаемся. Потом уехал. Это было твое решение, которое я приняла. Снова искать в архивах старые записи и прокручивать воспоминания я не хочу. Проехали. И тебе лучше уйти.

Не понимаю его. У него девушка, отношения на таком уровне, что она отвечает на его телефон, а он все равно прется ко мне? Хоть бы совесть включал перед ней.

Домбровский не глупый, все понимает, оставляет недоеденные блины. Снимает Ахилла с колен, кивает, поднявшись, идет к выходу. Кот спрыгивает на пол, идет к тарелке, нюхает корм, но не притрагивается, идет в коридор. Машет недовольно хвостом, смотрит на прокурора.

– Пока, Саша.

Я поднимаюсь и медленно иду, только, чтобы закрыть за ним дверь.

– Если что-то надо будет, обращайся.

– Надеюсь, что не надо будет. Пока. – Кладу ладонь на его руку и подталкиваю к выходу.

Всего лишь рука, а ощущение, что на него всегда можно опереться и попросить о помощи, не отпускает.

Юра берется за ручку двери, но не открывает ее.

– Я собираюсь взяться снова за дело твоего отца.

– Чтобы еще срока добавить? – язвлю.

– Нет, у меня там свой интерес. Так ты в деле? Поможешь?

Протягивает ладонь, предлагает пожать.

Как дьявол, который предлагает продаться. Но сомнительно это все. Искупить вину хочет? Так время-то утерянное уже не вернешь.

– Я тебе не доверяю.

Усмехается.

– Без доверия, конечно, сложно будет. Ладно, – убирает руку в карман, – если передумаешь, знаешь, как меня найти. Пока, – открывает дверь и выходит.

– Что значит, у тебя там свой интерес? – спрашиваю в спину.

– Я не могу сейчас рассказать. Пока, береги себя.

Уходит вот так, на полуслове. Сказал А, а Б забыл. Крючок закинул с наживкой, а не вытянул. Какой у него там свой интерес может быть? Придумал, что ли, все?

Почему нельзя все рассказать, как есть?

Потому что я сама не рассказываю все, как есть.

Наверное, закон бумерангов все же существует.

Домбровский пропадает с радаров, как я сама и просила. Если до этого нас как будто притягивало, сейчас будто размагнитилось.

Ко мне несколько раз приходила няня, которую рекомендовал Доронин. Минус, что она слишком молодая, плюс, что у нее есть опыт присмотра за ребенком с рождения, она может у меня жить и находиться круглосуточно, у меня есть гарантии, что это надежный человек.

– Ахилл, ты чего не ешь? – возвращаюсь с кухни и сажусь возле кота. – Что с тобой случилось?

Волнует меня. Как сглазили моего котика. В один день перестал есть, только пьет и спит. Ко мне почти не подходит. Все это совсем на него не похоже.

Последней каплей становится вечер, когда я понимаю, что Ахилл спит целый день, пытаюсь его разбудить, а он не просыпается. Я слышу, как медленно он дышит, неестественно. Вроде молодой еще, а… нет. Даже думать ни о чем таком не хочу. Это как мой первый ребенок.

Я перебираю всех, но Валера на операции, Егор с Онежей уехали в больницу к ее отцу, который уже пусть и с палочкой, но ходит. Рома, черт знает, где и просто не отвечает.

Таких близких, кто бы не пожалел потратить время на беременную сумасшедшую с котом не так много. Остался один. И обратиться к нему, это последнее, что я хочу делать, но даже сейчас гордость прогибается под моей любовью к Ахиллу.

Набираю и жду, когда ответит. Я и хочу, и неудобно одновременно. Так, больше даже для успокоения совести, что я попробовала.

И все против. Вызвать такси, так я не донесу кота. Себя бы донести.

Вызвать врача на дом? Так, может, ему надо взять анализы, или уже поставить какую-то капельницу, лекарства дать, куда мне за ними бегать.

– Да, Саш, привет, – Юра наконец отвечает, по голосу даже рад слышать. Мягко, тепло и я уже знаю, что не откажет.

– Привет, ты занят?

– Нет, говори.

– Я не могу ни до кого дозвониться, а мне надо срочно Ахилла ветеринару показать.

– Что с ним?

– Ничего не ест, спит целый день, вялый какой-то. С ним что-то не то. А я сама не донесу тушу.

– Я буду у тебя через пятнадцать минут, собирайся.

Я сжимаю кулаки и счастливо улыбаюсь. Часть проблемы решена.

– Я буду готова, спасибо.

Юра отключается, а я собираюсь за пару минут. Заталкиваю кота в переноску. Он даже это терпит, не сопротивляется. Совсем плох.

Переодеваюсь в платье на выход, поправляю прическу и подкрашиваю губы.

Сажусь возле окна и жду. Не хочу задерживать ни его, ни себя.