Обойдя дома, я попал в небольшой огород, который был весь устлан тающим снегом, среди которых виднелись островки земли. За своим же домом я обнаружил дверь, ведущую в погреб, открыв которую, тут же закрыл, ни черта не видно, лишь спуск, ведущий куда-то.

Пошатавшись еще немного по подворью, я вернулся домой, где вовсю уже хозяйничала Афинька, готовя мне обед.

– Скоро еда поспеет, – тут же начала суетись Афинька, я же махнул рукой и направился в свою комнату, решив надеть кольчугу и потренироваться.

Скинув с себя кафтан да зипун, я достал из сундука стеганый кафтан из плотной шерсти и надел его, а следом кольчугу.

Та была до средины бедра и с короткими рукавами, я уже направился на улицу, как у меня появилась идея.

Подхватив свой зеленый кафтан, я вышел в большую комнату.

– Афиня, – окликнул я ее. – Дело к тебе есть.

– Оюшки, – тут же она, перестав помешивать кашу в маленьком котелке, висящем над очагом, и подскочила ко мне.

– Смотри вот здесь. – И я распахнул кафтан, указывая на подклад напротив груди слева. – Пришей отрезок плотной ткани, вот такой, – я показал руками небольшой квадрат. – С трех сторон, по бокам и снизу, сверху можно пуговку сделать, чтобы закрывать.

Она взяла у меня из рук кафтана и начала прикидывать что-то в уме.

– Сделаю, дело-то нехитрое, а пошто? – с интересом воззрилась она на меня.

– Монеты можно будет складывать, а не в кошеле носить. Доставать легко и удобно, – пояснил я.

– Оу, – протянула она. – Действительно удобно, и не потеряешь, и кошель никто не срежет. Это где ж вы такую невидаль-то углядели, – покачала она головой.

Я лишь усмехнулся и оставил ей кафтан, а сам, захватив саблю, вышел в сени, где взял саадак с луком и стрелами.

Спустившись с крыльца, я положил оружие на лавку и начал разминку.

В кольчуге делать это было непривычно, весила она не меньше четырех килограмм.

С другой стороны, привыкать к ней надо было, чтобы я не испытывал дискомфорта.

После разминки я начал бой с тенью, орудуя кулаками и вспоминая свой первый юношеский по боксу.

На удивление, ни одышки, ни усталости спустя десять минут я не почувствовал, а вот мышцы разогрелись.

Достав саблю из ножен, я крутанул ею несколько раз, а после начал наносить простые удары сверху вниз, слева направо и справа налево. При этом я не стоял на месте, а шел-то вперед, то в бок, то назад.

Казалось, тело само знает, что делать, будто я вновь вспоминаю.

Раз, и резкий выпад вперед правой рукой, левая же рука была согнута и спрятана за спину.

Вроде и удобно, и привычно, как должно.

Вот только мысль у меня возникла, неплохо в левой руке иметь еще что-то, тот же нож, которым можно нанести неожиданный удар или, наоборот, прикрыться.

– Хотя нет, саблю на нож трудно будет принять, – задумчиво произнес я, рассматривая его. – Ладно, попробуем, – и попытался провести пару ударов саблей и ножом одновременно. Я почувствовал себя неуютно, будто мое тело начало сопротивляться подобному. Удары стали получаться не столь хорошо, да и запинаться начал.

– Однако, – только и пробормотал я.

«Видимо, Андрей учился биться одной саблей, и нож или другое оружие в левой руке для него непривычно, отсюда и реакция такая. Значит, сначала придется просто с саблей работать, привыкая к ней и вырабатывая собственные рефлексы, а после потихоньку уже и левой рукой начинать работать», – размышлял я.

Пришлось нож убирать в ножны.

Положив сабельку на лавку, я потянулся к луку, как тут меня окликнул Богдан, идущий в мою сторону, держа саблю в ножнах.

– Может, позвеним сабельками-то? – весело прокричал Богдан.

– Давай позвеним, – легко согласился я, вновь беря саблю в руки.

Мне было интересно, на что я способен в поединке, хоть и учебном да дружеском.

Бой с волками я не считаю, там Черныш двух затоптал.

Богдан встал напротив, правым боком ко мне, его сабля смотрит вверх, он расслаблен, я же отзеркалил его позицию.

Вот только, в отличие от него, я был напряжен, хоть старался и не показывать.

– Начали, – скомандовал я и спустя секунду ударил, попытавшись дотянуться кончиком сабли до плеча Богдана.

Дзиньк – махом отбил мой удар Богдан и, сделав подшаг в мою сторону, зарядил эфесом сабли мне по голове, да так, что я на задницу свалился.

– Э, Андрей, ты чего? – взволнованно спросил Богдан. – Неужто от болезни еще не отошел? – с участием спросил он, помогая мне подняться.

– Видимо, – кивнул я. – Еще раз, – и вновь встал в позицию.

– Начали, – в этот раз произнес Богдан и тут же меня атаковал, резко вытянув руку и пытаясь уколоть меня в грудь.

Дзинь – зазвенели клинки, я легко отбил его выпад и пошел в атаку сам.

Шаг влево, и, размахнувшись, бью сверху.

Богдан тут же подставил свой клинок, я давлю на него. Пара мгновений противостояния, и я отступаю.

– Хех, – только и хмыкнул Богдан и начал осыпать меня ударами, никуда особо не целясь, мы закружили друг напротив друга.

Звон клинков разносился по двору, меня увлек этот поединок, и я отдался ему полностью.

Вот я отбил очередной рубящий удар Богдана и бью в ответ сверху вниз. Богдан же резко уходит в бок, и я промахиваюсь, а после заваливаюсь немного вперед.

Выровнявшись, я разворачиваюсь к Богдану, и в мое лицо уже летит острие его сабли.

– Да что вы творите? – в стороне слышится крик Прокопа.

Подшаг в сторону и вперед, острие сабли проносится мимо меня, а я бью под дых Богдана, и он тут же начинает хвать воздух ртом и сгибается, а после, не сдерживаясь, бью ему по лбу эфесом сабли.

– Ах, – только доносится от Богдана, и он, закатив глаза, валится на растаявший снег, почти в грязь.

– Млять, – вырывается из меня. Откинув саблю в сторону, я наклонился к нему, но тут краем глаза заприметил движение.

Подняв голову, я увидел стоящего в двух шагах Прокопа, который сверлил меня бешеным взглядом.

Глава 5

«Вот же ж», – промелькнуло у меня в голове, когда я посмотрел на отца Богдана.

Неудобно как-то даже.

– Я все видел, – раздалось от него, было видно, что он сдерживает себя. Вот только непонятно, на кого направлена эта злость, на меня? Богдана? Или ситуацию в целом?

Ведь, если бы я не ушел от удара Богдана, мог бы и умереть. Вот только это случайно вышло или специально?

– Ага, – буркнул я, не отводя взгляда от Прокопа, и вот прямо сейчас у меня язык точно не повернется его Проней или Пронькой назвать.

Пару секунд мы играли в гляделки, а после Прокоп протяжно вздохнул и протянул:

– Там же учебные сабли есть, деревянные, железом обитые. Кроме шишек-то, ничего и не набьете, а вы… – Он махнул рукой и присел рядом со мной.

Богдан по-прежнему не открывал глаз.

«Видать, сильно я ему влепил, а может, убил? – промелькнула предательская мыслишка. – Да нее, не мог», – тут же ответил я сам себе.

Нащупав пульс на шее Богдана, я с облегчением выдохнул:

– Живой.

– Кончено, живой, – хмыкнул Прокоп и кивнул на грудь Богдана, которая то поднималась, то опускалась. Собрал с земли немного снега и начал растирать лицо сына.

Богдан приоткрыл глаза и уставился на нас, а после, приподняв голову, произнес:

– Тятя, – и глупо улыбнулся.

– Тятя, – кивнул Прокоп, вот только его голос не предвещал ничего хорошего.

Схватив за грудки сына, он одним движением поднял его и тут же отвесил оплеуху, да такую, что голову Богдана замотало из стороны в сторону. И отпустил его, Богдан же пошатнулся.

– Ты чего удумал, а? – И Прокоп начал наступать на сына, а Богдан пятиться назад.

– Тятя, ты чего? Мы ж учебно, так, баловство, – попытался оправдаться Богдан, от его боевитости не осталось и следа. В глазах читался откровенный страх.

– Просто баловство, я все видел. Я видел, как ты бил! Андрей не развернулся, а ты ударил. Да еще в шею метил, орясина, Андрей еще не отошел от болезни, трех дней не прошло, как он поднялся, а ты, – прошипел, словно змея, Прокоп.

Я облегченно выдохнул, ведь гнев Прокопа направлен не на меня. Случись мне с ним закуситься, не факт, что справился бы. Наблюдая за происходящим, желания вмешиваться в воспитательный процесс я не чувствовал. Прокоп был прав, и, если бы не он, мне самому пришлось бы Богдану отвесить пару тумаков.

– Да мы же шутейно, я бы остановился или увел удар. Андрей, ну скажи, – жалостливо протянул Богдан, глядя на меня. Я же лишь прикрыл глаза в ответ на его мольбу.

– Шутканул, значит, да, – тут же рыкнул Прокоп. – Я тоже хорошую шутку люблю, сынок. Так пошучу, всю жизнь помнить будешь. Всю шкуру с тебя неслуха сдеру, может, ума прибавится. – А ну на конюшню пошел, живо!

– Так, нам же завтра на смотр, – попытался отстрочить наказание Богдан.

– Ничего, без тебя управимся, а ну пошел живо. – Прокоп схватил сына за волосы и потащил на конюшню.

Помимо меня, за воспитанием Богдана наблюдали все жильцы подворья, включая его мать, даже пару детишек было.

– Вам что, заняться нечем? – гаркнул я на любопытных. Все тут же рассосались, кроме Марфы, матери Богдана, она прижала к лицу руки и жалостью наблюдала, как Прокоп тащит Богдана.

– Вот и потренировался, – пробормотал я и, подобрав саблю, уселся на лавку.

Спустя пару минут, с конюшни раздались крики Богдана, полные боли и страдания.

– Вместо тысячи слов, – усмехнулся я.

«Папа вам не мама. Не доходит через голову, дойдет через жопу», – начали всплывать у меня разные эпитеты в голове.

Была в них какая-то народная мудрость целых поколений. Меня воспитывали с помощью ремня, и я так воспитывал своих детей, так как детишки частенько отказываются понимать нормальные слова, как ни пытайся объяснять.

Через десяток минут крики прекратились, и из конюшни появились Прокоп и Богдан.

Богдан направился домой нетвердой походкой, кутаясь в кафтан, накинутый на голые плечи, а Прокоп в мою сторону.

– Ты прости, Андрей, коли обидели чем, – тихо произнес Прокоп, смотря в землю.

– Пустое, Прокоп, – махнул я рукой. – Заигрались, вот и вышло. Вряд ли Богдашка хотел меня ранить.

– То верно, – кивнул мой послужилец. – Урок я ему преподал, надолго запомнит. – Вы, если решите биться шутейно, лучше деревянные сабельки берите. На сабле, поди, зарубки остались, править надобно, – проворчал Прокоп. – Да и меня лучше зовите, я покажу все, что знаю. Отец-то твой, Андрей, не успел всю науку передать, – со вздохом закончил он.

– Как он умер? – спросил я. Справочник насчет этого молчал, как и насчет фамилии.

Прокоп глянул на меня с удивлением, и мне пришлось пояснить:

– Наверняка ты сказывал, а я вот, как очнулся, думал об этом и даже вспомнить не могу лицо отца или матери.

– Вот оно как, – протянул он. – Видно, сильно приложило, – на что я только кивнул.

– В Цареве мы рубежи стерегли, туда сейчас часто ногаи приходят торговать, в основном лошадьми, а мы и рады скупать. Вот только они и озоровать могут, да мимо города пройти, надеясь пограбить или еще какую бучу учинить. Часто и посольство с купцами на Москву идет. Наглые они! – начал рассказывать Прокоп.

– В один из дней пригнали большой табун и под стенами города встали. Торг получился, а мы за порядком присматривали, иногда выезды по окрестным землям совершая. В один из дней у одного из наших, Матвея Горлицы, спор вышел с табунщиком, а там дело и до оружия дошло. Ближе к ним оказался твой отец и поспешил на помощь, к табунщику свои побежали. Там сеча была уже, – перевел дыхание Прокоп.

– Знаешь, Андрей, мне всегда казалось, что в твоем отце два человека живет, – хмыкнул Прокоп, и я вопросительно на него посмотрел.

– Тихий и спокойный здесь, любящий свою жену, своего сына и свой дом. Там на рубежах его словно меняли. Он становился холодным и каким-то яростным к врагам, я никогда не понимал, как такое возможно, но возможно. Да и оружием он хорошо владел, что сабелькой, что луком, было у него способности к этому.