Лила поморщилась – она, как никто, знала, как часто я кричала и плакала во сне.

– Тоже так думала. Но вот уже неделя, как кошмар вернулся и не даёт покоя. Спасибо, что разбудила.

– Да ладно, пустяки. Иванко пока спит, мой ангелочек. Так что я по старой памяти заглянула к тебе. Поможешь с завтраком?

– Ах ты, хитрая лиса! Я вчера готовила на весь табор!

– Да, зато я спасла тебя от дурного сна. – Лила со смехом увернулась от уголка шали, которым я в неё махнула. – Давай, просыпайся, жду у костра!

Махнув рукой, она ушла, покачивая пышными бёдрами. Молодая, яркая хохотушка с чёрными волосами и крупными чертами лица, Лила была всеобщей любимицей. Наверное, поэтому её когда-то не отдали замуж за рома из другого табора. Петшо был всем хорош, и Лила вроде бы засматривалась на него, но он был чужак. Баро, поговорив с её родителями, сосватал её за младшего сына барона. Тот был всего на год младше Лилы, так что брак считался удачным. Да и сын барона – разве не удача? Теперь, три года спустя, у подруги подрастает славный сынок, муж хоть и важничает, но души в ней не чает. А она, пользуясь этим, иногда позволяет себе капризничать. Замечательная пара.

А ещё Лила была хорошей подругой, поэтому, поворчав для виду, я выбралась из общей кибитки, где спали ещё три женщины, и направилась к ручью умываться. Лёгкий ветерок подхватил мои светлые, выгоревшие почти до белизны волосы и кинул их на лицо. Привычно, но с лёгким раздражением, откинула их назад. Утренний туалет и одевание заняли не больше четверти часа. Вскоре я уже подошла к костру и уперла руки в боки.

– И с чем тебе нужна помощь? – сделала вид, что удивлена. – Вода для чая уже кипит, похлёбка варится. Признавайся, Лила, ты меня разбудила из вредности!

– Мне скучно, – довольно улыбнулась цыганка, подставляя лицо рассветному солнцу. – Кстати, я тут подумала, может, тебе поговорить про твой кошмар с Эйш?

– Ой, да брось! – Я поправила с десяток тонких браслетов на запястье и опустилась на брёвнышко рядом с подругой. – Ты же знаешь, старая ведьма терпеть не может пустой болтовни и глупых вопросов. А я ночью уже испытывала её терпение. Она ещё долго будет меня сторониться. В такие моменты мне кажется, что Эйш меня и вовсе ненавидит.

– Да что ты! Она просто отказывается тебе гадать. Разве это ненависть?

– Да-да, только мне одной она отказывается предсказать судьбу и ответить, почему я всё ещё в невестах. Знаешь, как это раздражает? Вчера вот мы с ней поговорили. Но то не было гаданием. Просто слова.

– А ты у неё спрашивала, почему так?

– Лила, да ты издеваешься!

– Ну, вдруг старуха передумала? А то её любимый ответ: «Я не вижу твоего будущего, его скрывает прошлое». Чушь же, ну!

– Чушь – не чушь. Бог с ним, с гаданием. Но вот на вопрос, нет ли на мне проклятий, Эйш мне тоже не отвечает. И вот это уже не злит, а расстраивает. Все знают, как старуха не любит сообщать плохие новости своим. Вот я и думаю…

– Зря, голова у тебя явно не для этого, – расхохоталась брюнетка.

И тут случилось то, что часто бывало, когда я злилась или нервничала: от костра взметнулись в воздух искры – яркие, живые, не гаснущие сразу.

– Тихо ты, огненная девочка, – заворчала Лила. – Ну-ка, возьми себя в руки, я всего лишь пошутила. Ты же сама с собой споришь!

– Когда это я спорила?

Глубоко вздохнув, я постаралась успокоиться. Но упрямые искры разгорелись ещё сильнее. Они плясали в воздухе, словно крошечные огненные феи, подпитываемые моим смятением. Мне стоило огромных усилий не дать им слиться в единый вихрь, который мог бы опалить край Лилиной юбки. С детства я училась сдерживать это – странное свое свойство, но в минуты сильных волнений контроль ослабевал.

– Ну, например, тогда, когда говорила, что для Эйш ты своя, а ещё десять минут назад утверждала, что она тебя не выносит.

– Не выносит. Ещё скажи, что я не права! Сколько раз она предлагала мне остаться в дальних странах? Или уйти в другой табор? Сколько раз говорила баро, что я навлеку беду и что мне не место среди цыган?

– Да, но тогда какая же ты «своя»?

– Такая! – Поднявшись, я упрямо топнула ногой, высекая из костра новый сноп искр. – Пока я живу с вами и выполняю свою работу, я своя. Но как только уйду, Эйш будет первая, кто плюнет на землю мне вслед. И тебе это, негодяйка, прекрасно известно! Следи за костром, а мне нужно пройтись, пока я не спалила всё вокруг!

Развернувшись на каблуках так, что юбки закрутились вокруг ног, а на щиколотке запел браслет с колокольчиками, я поторопилась уйти подальше от стоянки. Мне нужно было побыть одной, успокоиться и погасить то пламя раздражения, что разожгла своими глупыми разговорами Лила!

Конечно, легко ей говорить: счастлива замужем, растит сына, имеет свою кибитку, и ей не приходится бояться, что в любой момент баро со старой Эйш могут изгнать из табора. Тогда как я… Упрямо тряхнула головой, и тугие косы упали на грудь.

– Проклята. Как есть, проклята. Где это видано, чтобы приличная цыганка в двадцать три года всё ещё в девках ходила?! Позор! Ещё пару лет – и переселят меня во вдовью кибитку, и буду я доживать свой век среди старух и обезумевших от горя женщин. Пф, не о таком счастье я мечтала!

Хотя, как бы я ни храбрилась, больше, чем оказаться среди вдов, я боялась быть изгнанной. Это пятно на всю жизнь. Ни один уважаемый рома не возьмёт потом в жены! Ни один цыган не поздоровается при встрече. Другой табор? Даже не мечтай! И как выжить одинокой девушке в огромном мире?

Вздохнув, я с удовольствием ступила на ковёр из луговой травы босой ногой, чувствуя и прохладу утренней росы, и каждую травинку, щекочущую ступню. Дойдя до ближайших деревьев, я устроилась в лёгкой тени и, глядя на небо, принялась вспоминать все свои сорванные свадьбы.

Мне это было нужно. Напомнить себе, что шанс на счастье был, и не один. И попытаться убедить себя, что не я виновата в том, что так и не вышла замуж. Ведь была готова! Ещё как! Но… Судьба-насмешница, не иначе, она припасла для меня что-то особенное, а старая Эйш молчит, чтобы не спугнуть. Только загадками говорит, путает.

Так мне было легче думать, чем признавать, что проклятие безбрачия – вовсе не выдумка, а самая что ни на есть страшная реальность для одной белокурой цыганки… Я закрыла глаза, подставив лицо ласковому утреннему солнцу, и попыталась представить себя не проклятой, а избранной. Избранной для чего-то большего, чем роль жены и матери. Но воображение упрямо рисовало лишь пустоту, холодную и безмолвную, как глубины неба над головой. И в этой пустоте эхом отзывался все тот же вопрос: «Кто я?»

Глава 2

Перед глазами замелькали картинки из детства. Мне было лет девять, наверное. Непоседливая, светловолосая, с вечно чумазыми щеками и чуть щербатой улыбкой. И он – мой принц из детских грёз. Мануш.

Он был старше на два или три года. Я помню, как бегала за ним хвостом, вечно крутясь под ногами, чем бы он ни занимался. Улыбчивый, с тёмными глазами и непослушными вихрами чёрных волос. Мануш был тем, кто учил меня пользоваться пращой. Правда, после нескольких случаев, когда камень летел совсем не туда, куда был нацелен, уроки прекратили. Кто бы продолжил, если последний мой снаряд угодил в мягкое место самому барону, когда тот был на уединении с природой? В общем, на память о моём детстве у баро остался примечательный шрам. Иногда он так и говорит, что я – заноза в его заднице, в прямом смысле слова. А я что? Ну, кто учит маленьких девочек таким странным премудростям? Мануш тоже счёл, что не стоит, и смастерил bolas. С этим видом метательного оружия у меня пошло куда лучше. Так я научилась ловить кур. И что с того, что своих мы не держали? Какой табор станет держать кур? Пф! Зато мне не приходилось подкрадываться к квочкам, стараясь не спугнуть.

Раскрутишь кожаный ремешок с камушками на концах, кинешь рябухе под ноги – и уноси связанную добычу.

Мануш, между прочим, был настоящим рыцарем – он всегда вместо меня сворачивал шеи тем самым курицам. И лесным глухарям. И перепелам. И даже кроликам. Мне было жалко зверушек, а Мануш не любил, когда я плакала.

Это была настоящая, чистая детская любовь. Он обещал, что дождётся, когда я заневестусь, и сразу возьмёт в жены. А я только тихонько вздыхала и торопила время – мне не терпелось стать женой любимого парня.

К несчастью, Мануш умер. Горячка унесла его жизнь, оставив меня безутешной. В ту ночь, когда я рыдала над потерей самого близкого друга, у меня впервые пошли регулы. Я официально стала взрослой и могла уже не просто мечтать о замужестве, а составить кому-то пару.

Из уважения к моему горю меня не тревожили разговорами о женихах целый год.

А после я познакомилась с Мишей.

Статный, красивый вдовец из другого табора. Ему было всего восемнадцать. Его жена умерла в родах, и он один растил дочь. Ну, как один – в таборе никто никогда не остаётся один. Мы все – семья и помогаем друг другу. Вот и Мише помогали, но девочке нужна была мать, а не куча нянек, и он искал жену. Мы нравились друг другу. Конечно, нравились. Миша был в восторге от моих ловких пальцев. Именно благодаря ему я научилась такому тонкому ремеслу, как карманные кражи. Не любила их, но в тринадцать лет я привлекала куда меньше внимания, чем сейчас, – чем и пользовалась, снуя среди толпы на рынках. За четыре месяца знакомства мы успели полюбить друг друга. Я искренне привязалась к черноглазой Сюзанне с кривыми косичками и ямочками на пухлых щёчках. А она начала называть меня «ма».

Подготовка к свадьбе шла стремительно. Миша с дочерью должны были перейти в наш табор. Для меня сшили свадебное платье. Я с нетерпением ждала, когда начнётся моя взрослая жизнь, и тайком мечтала, когда же муж сможет меня не только украдкой поцеловать, но и… Ладно, об этом и вспоминать не стоит. Сколько их было, тех несбывшихся мечт? Миша умер в ночь перед нашей свадьбой. В какой-то нелепой драке, из-за совершеннейшей ерунды. Тьфу!

Следующий мой жених был тоже из чужого табора. Договаривался о свадьбе наш барон. Я к этому была совершенно равнодушна. Ведь мне было уже шестнадцать, и я отлично знала, что время убегает, стыдно в таком возрасте оставаться без мужа. Поэтому лишь молча кивала и соглашалась на всё. Жених был старше меня всего на год. Сильный, гибкий, рябой, с некрасивыми залысинами на высоком лбу. Один глаз у него немного косил, а между зубами была щель, через которую он смачно плевался. Но при этом Жан был добрым. Вроде бы. Он меня ничему не учил. Только смотрел всегда с улыбкой и, когда нам удавалось побыть вдвоём, рассказывал о своей мечте – покинуть табор и путешествовать не по привычным маршрутам, а открывать новые дороги, познавать другие народы.

Звучало интересно, но я не представляла, как мы вдвоём выживем в огромном мире без поддержки сородичей. Но поскольку он не собирался совершать эту глупость сразу после свадьбы, я лишь внимательно слушала, отводя взгляд, как полагается скромной девушке, и не перечила. Хотя и хотелось. Но я что, дура? Время-то уходит, кому нужна стареющая дева?!

Жан, видимо, что-то почувствовал. То ли моё равнодушие, то ли нежелание сбегать и выживать самостоятельно. Я тогда не чувствовала в себе сил на такое. И, откровенно говоря, была только рада, когда в одно утро мне сообщили, что Жан пропал. Сделал он это очень удачно: прихватил двух скакунов, запас продуктов, которого хватило бы на несколько месяцев, да ещё и казну.

Цыгане народ незлобивый, но предателей не прощают. Жана настигла смерть от ножа, брошенного в спину. Нож мог бы и не вонзиться, конечно, но нечего было убегать!

Его я не оплакивала. Потому что предателей никто не любит. А обманщиков – тем более.