Ирка восторженно хлопнула в ладоши:

– Точно, Макс! Ты просто настоящий сомелье!

– Да какой из меня сомелье, – усмехнулся я. – Просто сериалов насмотрелся и умные слова запомнил.

Ирка вдруг осмотрелась по сторонам и с лёгким укором сказала:

– Слушай, а чего мы в тишине сидим? Давай музыку хоть включим.

– Да у меня и магнитофона-то нет…

– Магнитофона? – засмеялась Ирка. – Ты хотел сказать, блютуз-колонки?

– Ну да, колонки.

– Так вон же у тебя виниловый проигрыватель стоит, – кивнула она на раритетный аппарат, который стоял под полками с пластинками, которые так трепетно коллекционировал Шульгин.

– Я его даже ни разу не включал, – попытался я оправдаться. – Не знаю как.

– Ой, да там всё просто! Сейчас загуглим, заютубим, и всё заработает.

Она уже тыкала пальцем в экран телефона, пытаясь найти инструкции, хотя я прекрасно знал, как включить подобный проигрыватель. Просто надеялся как-то от музыки отвертеться.

– Макс, а ты вообще что обычно по телеку смотришь? Какую музыку слушаешь? – поинтересовалась Ирка, не отрываясь от экрана.

– Я? Ну… – стал вспоминать передачи, которые живы и сейчас. – КВН люблю.

– О, КВН! Я тоже его люблю!

– С Масляковым?

– Пельш ведет.

– Да? Это который «я угадаю мелодию с трёх нот»?

Ирка удивлённо уставилась на меня:

– Чего?

– Не важно.

Эх, молодёжь, вздохнул я про себя.

Ирка вдруг стала серьёзной и негромко спросила:

– Макс, ты не против, что я вот так вот нагрянула, с вином и музыкой пристаю тут?

Я почесал бровь. Вот даёт соседка.

– Да нет, всё нормально, чего ты?

– Просто на работе начальница гавкает, пациенты нервничают, дети капризничают, голова уже кругом идёт. Детей на сегодня маме сплавила, вот и вечер свободный выдался. А одной как-то тоскливо. Чувствую, скоро стресс словлю, а там уже психосоматика попрёт…

– Так у вас же в поликлинике МВД, вроде, психолог есть, поправил бы тебе психическое здоровье прямо по месту твоей работы.

– Психолог, одно название, – махнула рукой Ирка и тяжело вздохнула. – У него в кабинете, знаешь, ещё аквариум стоит. Я захожу как-то, спрашиваю: «А вам аквариум-то зачем, вы же рыбок всё равно кормить забываете?» А он мне на полном серьёзе отвечает, мол, для пациентов это – наблюдать за рыбками, стресс снимать. Успокаивает, говорит.

Ирка выразительно закатила глаза, и я невольно улыбнулся, представив, как именно она это всё говорила психологу.

– Ну и что, помогает рыботерапия? – усмехнулся я.

– Ага, ещё как! Гляжу я в аквариум этот, а там одна рыбка уже кверху брюхом плавает, а остальные её обгладывают. Вот такой у нас психолог. Антистресс, блин.

Мы одновременно рассмеялись, и Ирка вдруг снова оживилась:

– Слушай, так что, музыку-то мы сегодня включим или нет? Ты обещал.

Я вздохнул и уже без отговорок направился к проигрывателю. Воткнул вилку в розетку, начал перебирать пластинки. И тут снова наткнулся на знакомую обложку. Поставлю свою пластинку. Ту самую, которая когда-то была моя. Как она оказалась у Шульгина, бог весть. Мало ли что могло случиться за столько лет.

Пока я задумчиво вертел в руках эту пластинку, Ирка с бокалом вина в руке уже стояла рядом и с любопытством разглядывала проигрыватель, поставив бокал на аппарат:

– А это что за кнопочка такая интересная? А вот этот переключатель за что отвечает?

– Осторожнее, Ир, бокал-то поставь куда-нибудь в другое место, – попытался я предупредить её, но было поздно.

Она неудачно повернулась, локтем задела бокал, и вино полилось прямо на раритетный аппарат. В ту же секунду что-то громко заискрило, зашипело, замигало, и в комнате явственно запахло палёной проводкой.

Ирка испуганно выпучила глаза и тут же прикрыла ладонью рот:

– Ой, Максим… Я не хотела, честно-честно…

– М-да-а, – протянул я задумчиво, оценивая ущерб и пытаясь не ругаться. – Теперь Шульгин точно будет не рад. Это ж его любимый, редкий проигрыватель.

Ирка тут же загорелась идеей исправить ситуацию:

– А давай мы ему новый купим? Ну, прямо сейчас на маркетплейсе закажем и всё!

– Ир, понимаешь, новая техника и раритет – это вещи абсолютно разные, их нельзя сравнивать.

– Ну да, конечно, новая круче, да? – с надеждой посмотрела на меня Ирка.

– Нет, наоборот, старинный и есть раритет, его ценность не в новизне, а как раз в возрасте и редкости, – вздохнул я. – Впрочем, что я тебе объясняю… Ладно, не парься, сам разберусь. Отремонтирую.

– Ты что, умеешь чинить такую технику? – удивилась она, широко раскрыв глаза.

– Конечно, нет. Что, я похож на мастера бытовой техники? – я усмехнулся и пожал плечами. – Отдам кому-нибудь, найду специалиста.

– Ой, у меня же знакомый есть один, часовщик! Золотые руки, между прочим, любую штуку починить может. Правда, сейчас бухает сильно.

На лице у нее снова нарисовались стресс и психосоматика.

– Часовщик? – я удивлённо приподнял бровь. – А часовщик тут при чём вообще?

– Ну, не знаю, там крутится и тут крутится, – с сомнением протянула Ирка. – Главное ведь, что он специалист хороший. Просто сейчас часы никто почти не носит, работы у него мало, вот он и пьёт от безделья. А так руки-то золотые.

Я задумался. Честно говоря, самому заморачиваться с поисками мастера и договариваться совершенно не хотелось. Если уж Ирка готова всё устроить сама, а я оплачу, то почему бы и нет.

– Ну ладно, позвони своему часовщику, спроси, может, и правда возьмётся.

– Отлично! Сейчас наберу, – тут же радостно защебетала Ирка и потянулась к телефону.

***

Мы сидели за столом, пили вино и тихо разговаривали. Ирка, расслабившись, качала ножкой, мягко выгибая спину. Её взгляд, скользил по комнате и время от времени останавливался на мне. В её больших глазах отражалась какая-то грусть, тонкая и женская, словно тоска по тому, чего очень хотелось, но никак не удавалось получить.

– Знаешь, Макс, – заговорила она вдруг чуть тише, голосом доверительным и слегка хмельным, – сразу видно, что ты хороший парень. Прямо чувствуется это.

Я промолчал, неопределённо улыбнувшись, не зная, что сказать в ответ. А Ирка, вздохнув, продолжила откровенничать:

– Мне всё как-то не везёт с мужиками, представляешь? Вот честно, без вранья. На работе, в поликлинике, конечно, подкатывают всякие… в основном, женатики, конечно. Ну сам знаешь, как оно бывает.

Я кивнул, осторожно отхлебнув из бокала. Сказать-то и правда было нечего. Ирка помолчала пару секунд, затем внимательно посмотрела на меня и уже прямее спросила:

– У тебя-то, наверное, много женщин, да?

– Ну-у… – протянул я задумчиво, не зная, как правильно ответить на столь щекотливый вопрос. – Всякое бывает.

– Вот видишь, – тихо вздохнула Ирка и снова посмотрела куда-то в сторону. – А я устала уже одна. Иногда так хочется, чтобы просто рядом кто-то нормальный был. Не какой-то там временный прохожий, а человек, понимаешь?

Я понимающе кивнул, не перебивая её и давая возможность высказаться.

Ирка подвинулась чуть ближе, словно ощутив во мне надёжного слушателя, и начала рассказывать свои проблемы. Какие-то простые, казалось бы, житейские истории о детях, которые постоянно требуют внимания, об усталости после смен в поликлинике, о вечной нехватке денег, времени и сил. Но я чувствовал, что за этой простой бытовой усталостью скрывается что-то большее – глубокая тревога, женское одиночество и боязнь. Боязнь не справиться с жизнью в одиночку.

Она говорила негромко, и я внимательно слушал её, иногда вставляя что-то поддерживающее. Ирка постепенно расслаблялась, её голос становился чуть увереннее. Казалось, эти проблемы она долго держала в себе, тщательно скрывая от всех, и только теперь смогла кому-то открыться.

– Ты знаешь, – продолжала она уже почти шёпотом, – я иногда ночью просыпаюсь и думаю: а что будет дальше? Как я одна с двумя детьми? Вот так и буду всегда сама? Ведь годы-то идут, Макс. Дети скоро подрастут, уйдут, а я останусь одна. Страшно это.

Я мягко улыбнулся:

– Ир, всё будет нормально. Ты хорошая, сильная. Всё у тебя получится.

– Спасибо тебе, Макс. Прости, что я тут разнылась. Наверное, вино виновато… Пьяное оно какое-то. Хи-хи.

– Ничего страшного, – улыбнулся я. – Для того друзья и нужны, чтобы иногда выслушать.

Мы ещё долго говорили обо всём и ни о чём, пока вечер не перетёк в глубокую, почти ночную тишину. И, честно говоря, я вдруг ощутил, что такие простые разговоры и обычные человеческие посиделки мне самому нужны не меньше, чем ей.

А после я ее проводил до комнаты, и мы попрощались как старые друзья.

***

Проигрыватель я всё-таки отдал в ремонт Иркиному часовщику. Мужик оказался удивительно дотошным и обстоятельным, хотя руки у него заметно дрожали, явно со вчерашнего похмелья. Взяв аппарат, он тут же осмотрел его со всех сторон, покачал головой и задумчиво цокнул языком.

– Вещица-то серьёзная, – протянул он с уважением, ощупывая тяжёлый деревянный корпус. – С такими аппаратами я раньше работал, давно, это починить можно. Но аванс не помешал бы…

Я только усмехнулся и покачал головой:

– Утром стулья – вечером деньги. Или вечером стулья – утром деньги, как там у классиков-то?

– Вечером деньги, утром стулья, – с готовностью поправил меня часовщик, но я не уверен, что сказал он правильно. – Будет всё путём, не волнуйся. Я с такими вещами ещё в советские времена дело имел. Радиолюбителей у меня знакомых море – любую редкую запчасть достанут, будь спок.

Он бодро кивнул. На всякий случай я пообещал, что деньгами не обижу, если всё будет сделано по-человечески. Его лицо сразу просветлело и стало куда более оптимистичным.

Часовщик не соврал. Буквально на следующий день аппарат был готов. Когда я забрал проигрыватель, он выглядел так, будто вообще не встречался с Иркиным вином и палёной проводкой. Тяжёлый, надёжный и солидный, он снова занял своё законное место под полкой с винилом в комнате общаги.

Я осторожно поставил его ровно в то же место, подключил провода к колонкам и аккуратно уложил на вращающийся диск одну из пластинок. Опустив тонарм, я мягко прижал иглу к поверхности винила и замер в ожидании.

Сначала раздался тихий, еле слышный треск, словно игла осторожно пробиралась сквозь старые дорожки пластинки, потом послышалось характерное шипение, а затем, постепенно набирая громкость, из колонок полилась музыка.

Звук оказался неожиданно глубоким, совсем не похожим на современные электронные устройства с их холодным цифровым звучанием. Здесь было что-то живое, будто голос исполнителя звучал не из колонок, а прямо из комнаты, словно певец и музыканты стояли рядом со мной.

Ай да часовщик! Не обманул… спасибо Ирке.

***

– Привет, болезный! – сказал я с лёгкой усмешкой, входя в просторную палату, больше похожую на гостиничный номер, чем на больничное помещение. Мажорчик наш, конечно, и здесь отличился: палата была VIP-класса, с удобствами, холодильником в углу и телевизором на стене.

– О, Макс! Здорово! – оживился Шульгин и, кряхтя от боли, попытался подняться с кровати, опираясь на костыль. Забинтованная нога неуклюже торчала в сторону.

– Да лежи уже, Джон Сильвер, – усмехнулся я, подходя ближе и пожимая ему руку. – С твоей-то ногой особо не попрыгаешь.

Я пожал ему руку, потрепал по плечу и присел рядом на стул. Николай откинулся на подушки и кивнул на огромный телевизор, где как раз шёл очередной современный боевик. Зализанный герой, больше похожий на Влада Сташевского, чем на бойца, легко расправлялся с целой бандой вооружённых до зубов головорезов, причём патроны в его пистолете, похоже, не кончались вообще.