Саяна Горская: Две рыжие на голову бывшего

Глава 1

Назар.

В стеклянном стакане позвякивает лёд. Пролистываю отчёт от аналитиков, мысленно отпускаю эту неделю на свободу. Осталось только выдохнуть.

Но выдохнуть не получается – по квартире разносится трель звонка. Я не жду никого, что уже делает человека за дверью вдвойне подозрительным.

Кого принесло?

Дети балуются? Доставка ошиблась этажом? Симпатичная соседка с четвёртого наконец решила перейти от томных взглядов к решительным действиям?

Распахиваю дверь и…

– Вот чёрт… – всё, на что хватает голоса.

– И я рада встрече, – рыжеволосое исчадье ада кривит красивые губы в улыбке.

А голос пряный, как бокал вечернего муската, но я всё ещё помню, во что обходится мне похмелье.

Василиса выглядит… Вау!

Будто вышла из клипа, где героиня уходит после взрыва, не оборачиваясь.

Не иначе как пила кровь девственниц всё это время. Иного объяснения тому, почему она не постарела и не подурнела я просто не могу придумать.

Она почти не изменилась: всё те же высокие скулы, всё тот же слегка насмешливый взгляд из-под длинных ресниц, непослушные буйные волосы, рассыпавшиеся по плечам, и идеальная фигура, которую она всё так же, как раньше, безуспешно старается спрятать в спортивный костюм размера оверсайз.

Её образ так ярко отпечатался в моей голове, что я мгновенно узнаю даже её любимые духи.

Семь лет я старательно вычёркивал её имя из памяти. Нужно сказать, довольно благополучно, потому что сны с её участием стали исключением, а не правилом. Её силуэт я перестал искать в толпе прохожих, её смех не слышал больше в шуме ветра.

Вася испарилась, испарилась со временем и моя любовь к ней.

Алчная, наглая стерва, вот она кто!

И посмела же явиться на порог моей квартиры и делать вид, будто ничего страшного между нами не произошло.

– Чего явилась? Неужто соскучилась? – Складываю руки на груди.

– Я ненадолго. У меня к тебе дело.

– Дело? – Иронично вскидываю брови. – Неужто простые смертные вокруг закончились, и тебе не из кого теперь сосать душу?

Она не реагирует на мою колкость, лишь чуть отшагивает, пропуская вперёд маленькую девочку. Я машинально перевожу взгляд вниз и встречаюсь с глазами ребёнка.

Девочка смотрит прямо – дерзко и оценивающе.

Её лет пять-шесть на вид. А может, и четыре. Или семь. Хрен его знает…

Рыжие спутанные кудри, ободранные коленки, нагло вздёрнутый курносый носик, прямая осанка и глаза цвета «да пошёл ты» не оставляют сомнений в том, что передо мной дочь Романовской собственной персоной.

Ну поздравляю, чо. Подсуетилась, потомством обзавелась. Хвастаться пришла?

– Кто это? – Киваю резко на ребёнка.

– Познакомься, – Вася слегка подталкивает девочку вперёд. – Это Мира.

– Ясно.

– Не ясно. Мира – твоя дочь.

Впав в ступор, молчу несколько долгих секунд. Перевожу заторможенный взгляд с ребёнка на Васю и обратно. Всё жду, когда она уже скажет, что пошутила.

– Что за цирк? Если хочешь денег, есть более простые способы. Например, ограбить банк. Или просто попросить, в конце концов.

Она не улыбается, смотрит так серьёзно, что мне становится не по себе. Сердце неприятно ёкает.

– Я не шучу, Назар. Мира твоя дочь. Хочешь, можешь сделать ДНК-тест, я не возражаю.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают в горле, а внутренности сворачиваются в узел.

Девочка разглядывает меня спокойно, без страха и волнения, словно пришла в зоопарк поглазеть на жирафа. Я же из последних сил удерживаю на лице маску равнодушия. Внутренне я уже рыдаю на полу.

– Василиса. – Делаю шаг назад под трусливую команду мозга отступать. – Ты явно ошиблась дверью. Я – Назар Черкасов. Холостой, бездетный и, слава всем богам, совершенно безответственный.

– Но это твой ребёнок. Нравится тебе или нет.

– Мне не нравится. Совершенно. Могу написать официальное письмо, поставить печать и даже перевести на латынь.

– Назар, поверь, если бы у меня был другой вариант, я бы не стояла сейчас здесь, – выдыхает с какой-то усталостью и продолжает уже тише: – Послушай, это ненадолго. Всего несколько недель, максимум месяц. Я разберусь со своими проблемами и сразу заберу её.

Раздражённо растираю глаза.

– Нет, Вася, прости, но твои семейные драмы – это не ко мне. Я не умею быть нянькой, и отцовских инстинктов во мне ноль! Ты заявляешься сюда, вручаешь мне какого-то ребёнка…

– Твоего ребёнка!

– Откуда мне знать?! Ты ушла тогда, ни слова мне не сказала! А теперь явилась вдруг! Почему сейчас? Что случилось, что ты вспомнила обо мне спустя столько лет?

Василиса несколько секунд молчит, словно тщательно подбирает слова.

– Жизнь случилась, Назар. Поверь, я бы никогда не пришла сюда, если бы был другой выход. Но у меня нет выбора.

– Зато у меня есть. Я выбираю не играть в твои игры. Я не гожусь на роль отца.

– Ты прав, – зло отвечает Василиса, а острый взгляд вспарывает моё брюхо. – Ты вообще никудышный человек и никудышный отец. Но сейчас это никого не волнует. Ты единственный, кто у неё есть.

Мы замираем напротив друг друга: искры, старые обиды, невысказанные упрёки – всё разом зависает и сгущается в одном кубическом метре воздуха.

– Ты переоцениваешь мои нравственные качества, Вася.

– Зато я знаю, что тебе плевать на правила, но ты никогда не бросаешь то, что считаешь своим. И ты защитишь её.

Василиса присаживается на корточки рядом с Мирой, поправляет шлейку рюкзачка с динозавриками на её плече.

– Ведёшь себя хорошо, слушаешься папу, ешь морковь, – шепчет ей. Своим лбом прислоняется к её. – Я очень тебя люблю. Позвоню завтра.

– Хорошо, – кивает Мира. Поднимает взгляд на меня, в глазах вспышка «не облажайся». Видимо, она уже поняла, что персонаж я крайне ненадёжный.

Я же отчаянно хочу выпить. Или переехать в Мексику. Или и то, и другое.

Да, лучше и то, и другое.

– Назар. Спасибо. – Вася встаёт, припечатывает к моей груди толстую папку. – Здесь все нужные документы.

– Какое «спасибо»? Я не давал согласия!

– Оно не требуется.

Резко разворачивается и буквально убегает к лифту. Жмёт кнопку.

– Вася!

Не оборачивается.

– Василиса, чёрт тебя дери! Подожди! Ты не можешь просто вот так взять и… и… УЙТИ!

Но именно это она и делает – шагает в лифт, поворачивается. Пальцы конвульсивно вцепляются в поручень, а повлажневшие глаза прикипают к дочери. Губы упрямо сжаты, словно она хочет что-то сказать, но не позволяет себе этого.

Лифт проглатывает её силуэт.

Чешу затылок, разглядывая рыжее недоразумение, с которым мне теперь что-то нужно делать.

Девочка хмурится и смотрит на меня в ответ с каким-то непримиримым вызовом во взгляде. Не плачет, не капризничает. Даже не пытается быть милой.

И это в неё определённо от Василисы.

Не могу поверить.

Это. Прямо сейчас. Происходит. Со мной.

На самом деле!

Мира фыркает, проходит мимо меня и осматривает квартиру.

– У тебя тут пыльно, – сообщают мне из-под рыжих кудрей. – Где моя комната?

Сердце бешено стучит, в голове хаос из отрицания и ярости.

И если вселенная решила наказать меня за все мои грехи, то она выбрала самый изощрённый и не гуманный способ…

Глава 2

Василиса.

Двери лифта захлопываются, и ноги подкашиваются, словно меня лишили опоры. В металлической клетке слишком мало воздуха. Сердце стучит так, что слышу его в ушах.

БУМ-БУМ-БУМ.

Кажется, сейчас распахнётся грудная клетка и выплюнет заполошное сердечко прямо на пол.

Лифт несёт меня вниз, а пульс лупит вверх, прямо в горло.

Запах моющих средств, кружащий в кабине, выжигает лёгкие. Больно между рёбер, будто туда всадили костяную иглу. Организм протестует. Мозг отказывается верить в происходящее.

– Эй, ты серьёзно бросила ребёнка с этим типом? – Спрашивает он с издёвкой.

И мне хочется ломануться отсюда, вынести двери и вернуться, чтобы забрать своё, но…

Нельзя. Не сейчас.

Снова штормит…

Пытаюсь стереть лицо Мирославы, стоящее перед глазами. Вместо этого ком в горле поднимается, и я глотаю слёзы, захлёбываясь собственной слабостью.

Закрываю глаза, считаю до десяти.

Один… Два… Три…

Каждый счёт душит рыдания.

Мысль о Мире – единственной цели моего существования – обжигает сознание: она теперь в чужих руках. Стрессы нейтрализуют лечебные дозы, выписанные мне врачом, а я не имею права на новую атаку слабости.

Отражение в зеркальной панели лифта едва узнаваемо – худые скулы, тёмные тени под глазами. На меня смотрит обычная уставшая женщина, которая учится держать спину ровно, когда земля под ногами проваливается и мир вокруг рушится.

Руки мерзнут, пальцы немеют.

Я оставила Миру. Оставила и повернулась спиной. Самое ценное, что есть у меня в тридцать с небольшим хвостиком, теперь за бетонной стеной вместе с мужчиной, которому я доверяю меньше, чем водопроводным трубам прошлого века.

Если бы были бабушки-дедушки, тёти, хоть кто-нибудь – меня бы здесь не было. Но у Миры нет никого, кроме меня и Черкасова. Что останется, если «процесс» всё-таки дожмёт? Ей нужен взрослый.

Назар не слишком-то хорош в этой роли, он никогда не стремился к созданию настоящей семьи, но…

Если суждено мне закончить свой путь сейчас, пусть у Миры хотя бы будет отец. Не лучший, не идеальный, но живой. Назар не бросит. Он может крушить миры, но то, что считает своим, охраняет до последней капли крови.

Я знаю.

Я любила его когда-то именно за это.

Лифт мягко цокает, двери распахиваются – холодное мраморное лобби, блеск металла. Бросаюсь к выходу мимо гладких поверхностей, мимо отражения моих мрачных глаз.

Голова гудит.

«Нельзя нервничать» – повторяю, как мантру.

Врач предупреждал, что от этого становится лишь хуже.

Спасибо, док, вот только что ещё остаётся, когда жизнь твоя рассыпается на молекулы?

Снаружи липкий июнь: влажный после дождя асфальт сияет, будто покрыт лаком, фары машин чертят длинные белые линии. Захлопываю дверцу своей потрёпанной «Мазды».

Руки на руле сводит судорогой. Разминаю пальцы и всё-таки выворачиваю на ночной проспект.

Мысли сами чертят таблицу «за» и «против».

Против: Назар циник, безответственный, ветреный и импульсивный.

За: Назар не умирает от опухоли, засевшей в мозгу.

Этого достаточно.

Других «за» всё равно нет.

Навигатор подсвечивается голубым, прокладывая мне маршрут до клиники. Маршрут построен. Двадцать восемь минут пути.

Чудесно.

Двадцать восемь минут, чтобы подумать обо всём ещё раз, а затем перестать думать вообще.

Красный сигнал светофора – машина замирает, в груди снова разрастается пустая боль. Рука сама тянется к телефону, но я заставляю себя одёрнуть её.

Не нужно сейчас. Позвоню завтра.

Из динамиков магнитолы льётся знакомый хрипловатый голос:

– …вот бы вернуться на пять минут назад…

Теперь уже поздно возвращать.

Подпеваю. И слёзы – тихие, горячие – катятся по щекам и шее, исчезая в вороте толстовки. Утыкаюсь лбом в руль, включаю аварийку, даю себе тридцать секунд на то, чтобы выплакать всё: страх, усталость, детскую злость на судьбу и взрослую – на себя саму. Рыдаю как ребёнок, впервые прознавший страх потери.

Главное сейчас – уложиться в лимиты. Вернуться живой. Вернуть дочке маму.

Зелёный.

– Всё, хватит, – шепчу, вытираю лицо рукавом. – Давай, Василиса, хватит. Вперёд.

Машина срывается с места – город бежит навстречу огнями витрин и фар, а я бегу сквозь него так, будто если остановлюсь, развалюсь на части.

У меня нет плана «Б».

Есть только план «держись, сколько сможешь».