Евгений Шалашов: Господин следователь. Смерть на обочине

Серия «Попаданец»

Выпуск 199

© Евгений Шалашов, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Пролог

В ящике стола лежат револьвер и патроны – двадцать штук. Заказывал после того, как стал брать уроки стрельбы у Абрютина и высадил в мишень не только собственный запас, но и запас исправника. Но двадцать – это чрезмерно. В принципе, одного хватит.

Уважаемые писатели. Особенно те, кто сочиняет книжки о попаданцах! Почему никто не написал, что в славном прошлом, в котором главный герой изобретает швейную машинку, открывает ногой дверь в кабинет товарища Сталина и учит жизни императора Николая II, он на самом то деле может погибнуть не так красиво, как ему представляется? Не от пули Яшки Блюмкина и не на льду Финского залива, во время подавления Кронштадтского мятежа.

Все будет проще и абсолютно неромантично. Герой, попавший в прошлое из двадцать первого века, может запросто помереть от воспаления легких, потому что пенициллин не изобрели; загнуться от поноса во время дизентерии (вода, которую пил в трактире, точно кипяченая?); доктор, извлекший из плеча вражескую пулю, занес какую-нибудь инфекцию, вроде столбняка (эскулап ковырялся в ране грязным зондом!); а прекрасные и доступные девушки, которых у тебя целый гарем, наградили неприличной болезнью. Бьюсь об заклад, что от «любовной хвори» умерли не только Мопассан и Гонкур-младший, но еще и не одна сотня ошалевших от вседозволенности попаданцев, которых погубила если не сама болезнь, то ее лечение. Чего стоит спринцевание горячим молоком заветной части тела? А ртутная мазь? А если бедолага попал в век этак восемнадцатый, станут лечить кровопусканием до тех пор, пока он не умрет от потери крови.

Помалкиваю о том, что у нового тела отсутствуют прививки от оспы, полиомиелита, скарлатины, коклюша и… Как говорится, список можно продолжить.

Но уверен, что автор, отправляющий моих коллег в просвещенный век Екатерины Великой, серебряный век Блока, обязательно держит в уме, что главный герой:

1) имеет дело лишь с правильными женщинами, не ходит налево; а если и ходит, то осторожно;

2) пьет только кипяченую воду, в крайнем случае – пиво или водку. Не спивается и не теряет контроль над собой;

3) во время эпидемий сидит дома и носит маску. Или его здешнее тело автоматически получило все прививки, полученные в том мире;

4) хирург при виде попаданца быстренько кипятит свои инструменты или хотя бы протрет их спиртом, а не использует жидкость для иных нужд; заодно эскулап начнет мыть с хозяйственным мылом свои руки, которыми он недавно ковырялся в покойнике;

5) станет придерживаться диеты, не волноваться, потому что язву желудка, которую у нас лечат антибиотиками, станут оперировать, отчекрыжив добрую треть желудка; а еще лучше, если попаданец позабудет о такой штуке, как язва. Позабыл – так ее вроде бы и нет.

Но как большой специалист по попаданчеству (разве не специалист? обо мне уже четвертую книгу пишут), знаю, что есть вещи, более страшные, нежели инфекционные заболевания. По крайней мере, по сравнению с теми адскими муками, что я претерпел нынешней ночью.

Зуб у меня прихватило еще днем, на службе. Но поначалу боль была более-менее терпимой. Я, хоть и морщился, но улыбался и даже смог процитировать сослуживцам, заходившим ко мне в кабинет, «Оду к зубной боли» Роберта Бернса.

Ты, завладев моей скулой,
Пронзаешь десны мне иглой,
Сверлишь сверлом, пилишь пилой
Без остановки.
Мечусь, истерзанный и злой,
Как в мышеловке.

Так много видим мы забот,
Когда нас лихорадка бьет,
Когда подагра нас грызет
Иль резь в желудке.
А эта боль – предмет острот
И праздной шутки!^[1]

Мои коллеги – милейшие люди. Не стали спрашивать, кто автор стихотворения, но сразу же принялись давать самые разнообразные советы. Например, приложить к больной щеке горячее яйцо (ладно, что не куриный помет к больному зубу!), сходить в храм и поставить свечу к образу святого Пантелеймона (не помогло!), заварить кору дуба или выкурить папиросу. От безнадежности схватился за папиросу, но улучшения не заметил. От второй благоразумно отказался, не верю, что будет толк^[2].

Еще один совет взял на заметку, но это, если уж совсем станет худо, – отправиться в казенку и купить там не меньше полуштофа водки, взять на службе дня три больничных, сидеть дома и лечиться.

Ближе к ужину стал обдумывать поход в больницу. Профессионального стоматолога в Череповце нет, не уверен, что они вообще существуют в Российской империи, зато у нас имеется фельдшер, практикующий зубовыдирание. Видел как-то его инструменты – долото, молоток и крючки. А еще щипцы… И с длинными губками, и с изогнутыми, вроде клюва. Но самые страшные – с винтом, который вкручивается в больной зуб.

Если выпить стакан водки, возможно, что и вытерплю. Отец рассказывал, что во времена его молодости зубы сверлили без анестезии. Но это, думаю, одна из отцовских шуток. Мне и с уколом-то лечить зубы не слишком комфортно. Удалять зуб без обезболивания? Нет, пожалуй, понадобится два стакана.

Видимо, подслушав мои мысли о щипцах, больной зуб испугался и успокоился. И я тоже успокоился, пошел домой.

За ужином было вроде и ничего.

Порадовавшись, что все прошло само собой, улегся спать. Но боль, оказывается, попросту притаилась в засаде. Выжидала момент, когда и казенка уже закрыта, и в больничку не попрешься. И так прихватило, что проснулся ночью от такой дикой боли, что едва не завыл. Вспомнив старый проверенный способ, пошел на кухню. Лучше всего бы подошло соленое сало – удобнее, но сала у хозяйки нет. Захватив из солонки щепотку соли, попытался засунуть ее в зуб. Если бы зуб был нижний, но болел верхний.

От соли зуб притих, но онемела щека. Потом опять снова все заболело. Начал использовать всякие китайские методики. Типа – указательным пальцем нашарить ямочку на подбородке и начать массаж. По часовой стрелке крутить или против? Попробовал и так, и этак. Шиш.

Вот тут-то я и подумал о револьвере. Но револьвер – это уже совсем на крайняк. Может, отправиться завтра к фершалу, пусть выдерет? А еще неплохо бы все зубы вырвать, чтобы на будущее ничего не болело. Вставлю протезы. Не очень удобно, зато не нужно мучиться. А чтобы зубы не снашивались во время еды, буду вынимать.

Снова забабахал соль. Кажется, ненадолго отключился.

Проснулся от звяканья ухватов, потом в дверь постучались.

– Иван Александрович, – услышал я голос хозяйки. – Вставайте, завтрак уже на столе.

Встал, умылся, оделся. Посмотрел на стол и понял, что есть сегодня не смогу. От боли уже щека дергается, глаз болит. Наталья Никифоровна, посмотрев на меня, заахала:

– Иван Александрович! Как щека-то распухла! То-то ты ночью скакал.

– М-м-м…

– К знахарке надо идти, та зашепчет, – уверенно заявила хозяйка – вдова коллежского асессора и дворянка.

– М-м? – попытался спросить – где эта бабка? Уже на все согласен.

Если бы мне кто-то раньше сказал, что отправлюсь за полторы версты к какой-то бабке, что станет заговаривать зубы, решил бы, что кто-то сошел с ума. Либо тот, кто мне об этом сказал, либо я сам.

Но нынче мне было глубоко наплевать, что и кто скажет, поэтому просто оделся и зашагал вслед за хозяйкой на окраину города, прошел в низенький дом, крыша которого сровнялась с землей, где печь топится «по-черному», стены покрыты столетней сажей, уселся на лавку… Древняя старуха, похожая на прабабушку бабы Яги, сразу же оценив мое состояние, вытащила из-под стола бутылку с чем-то похожим на воду, налила жидкость из нее в чашку с отбитой ручкой, кинула туда камушек, похожий на «чертов палец», и принялась что-то шептать. Историк, сидевший во мне, нынче забился так глубоко, что предпочел не высовываться, и я расслышал только слова молитвы, да еще пожелание моей зубной боли «уйти и не приходить». Закончив шептать, бабуля придвинула мне чашку и приказала:

– Пей, барин.

– М-мть?

– Нет, не полоскать. Пить.

Ну да, помешкал немного, потом выпил. Авось это вода колодезная или хотя бы из родника…

– Держи.

Знахарка протянула мне нож – серебряный, с закругленным кончиком. Для масла, что ли? Старинный, однако.

– Упри в щеку, гладь там, где зуб болит, и говори: нож боли боится, боль – ножа, нож боль прими, боль-боль, уходи сегодня, приходи вчера.

И я, титулярный советник, старший следователь по важным делам (о высшем образовании и корочках кандидата наук промолчу!), принялся тереть кончиком ножа щеку и бормотать:

– Нож боли боится, боль – ножа, нож боль прими. Боль-боль, уходи сегодня, приходи вчера.

А ведь ушла, боль-то! Господи, прости ты меня дурака за то, что о револьвере задумался! Глупости это! А жить-то как хорошо!

– Бабуль, сколько с меня?

– Да сколько не жалко, барин.

Да мне вообще не жалко! Сколько у меня в бумажнике? Все деньги с собой не ношу, но рублей тридцать-сорок должно быть. Вот, сейчас все и отдам.

– Иван Александрович, не спешите, я сама отдам, потом рассчитаемся.

Хозяйка протянула знахарке рубль, кивнула бабе Яге и потянула меня за собой. Наставительно сказала:

– Иван Александрович, вам еще надо позавтракать – яичницу вашу любимую быстро поджарю, а потом на службу идти.

Глава первая
Деревня Борок и ее обитатели

– Иван Александрович, а почему ты без ничего? Без плаща или хоть рогожи какой? – удивленно воззрился на меня Ухтомский.

Я хмуро отмахнулся. Выходил из дома – дождя не было, потом полилось, словно из ведра. Добежал до полицейского участка, где меня ожидали пристав и городовые Смирнов с Егорушкиным, с которыми поедем в Борок. Все трое, поверх шинелей, облачены в плащ-накидки с капюшонами.

– Не, ваше благородие, промокнете, – покачал головой Смирнов, словно я сам об этом не знаю. – Надо было хоть рогожу какую взять.

Что делать, если у меня ничего нет? Ни плаща нет, ни зонтика даже. Судебным чиновникам, в отличие полицейских, накидки не положены. Можно бы самому купить охотничий плащ, вроде того, в чем ходит мой сельский коллега Литтенбрант, но до сих пор не собрался. Опять-таки – надобности не было. Мне для начала хотя бы башлыком обзавестись. Октябрь, уже не жарко, а скоро зима. Не силен я был в тонкостях форменной одежды чиновников, не задумывался, каково ходить в фуражке по холодам? Сейчас осознал, что хреново. Пальто с меховым воротником у меня есть, но зимние шапки для нашего брата не предусмотрены, чтобы спасти уши и голову, чиновникам положено в зимнее время носить башлыки – что-то вроде теплого съемного капюшона. Беда, что в Череповце его не купить. Здесь можно сшить (как говорят – построить) мундир, шинель и пальто, тебе стачают любую обувь (хоть на манер французской!), а вот фуражки и башлыки приходится заказывать в Новгороде или Санкт-Петербурге. Надеюсь, со временем местные предприниматели развернутся, откроют мастерские по изготовлению нужных чиновникам предметов гардероба.

– Надо было хоть что-нибудь с собой взять, – продолжал причитать Смирнов.

Чего терпеть не могу, так подобных причитаний. Все мы задним умом крепки, а говорить – надо было так сделать, а не этак, раздражает. И сразу теща вспоминается. Она тоже поныть любила.

– Что я возьму? Зонтик или капор женский? – огрызнулся я. – Ты мне помочь чем-нибудь можешь? Если нет, то помалкивай и радуйся, что своя голова сухой останется. И задница заодно.

Пока воспитывал городового, что старше меня в два раза, пристав Ухтомский успел открыть шкаф и вытащить из него серый сверток. Развернув его, продемонстрировал плащ-накидку.

– Новехонькая, – сообщил пристав. – Берите, Иван Александрович, пригодится.