– Придурок, – посмеиваюсь я и дергаюсь, стряхивая клешню друга.

Мы вдвоем продолжаем свой путь в сторону базы. На улице ранее стылое утро. Вокруг всё серое и сопливое. Под ногами мерзкая чавкающая жижа, а с неба моросит: то ли дождь, то ли мокрый снег. В такую погоду круто валяться дома перед теликом. Идеально, если с какой-нибудь сексуальной телочкой в обнимку. Но впереди рабочие сутки: тренировки, собрания, выезды, облавы, бесконечные спасения и сопровождения. Телочками тут и не пахнет. Как и теликом. В рабочие дни мы с парнями сами превращаемся в героев боевиков.

– К твоему сведению, – бросаю я, вспоминая брошенное Рашем про одиночество, – ностальгировать в твоей спальне уже не получится. Она уже не пустая.

– Да ладно. Сдала? Так быстро, чувак?

– А ты думал, что Львовна будет сидеть и ждать, пока вы со своей Анитой разбежитесь?

– Мы не разбежимся. У нас любовь.

– Ха-ха. Знаю я вашу любовь. До первой ее истерики и твоего психа.

– Ты мне зубы не заговаривай. Подселенец. Кто он? Надеюсь, заплывший жиром скуф?

– Она, – нехотя бросаю я, зная, что с этого момента обрекаю себя на бесконечный стёб. – Это девчонка, – открываю дверь и захожу в административный корпус, кивая парню из службы пропускной охраны.

– Девчонка? – шлепает за мной следом Трошин. – Львовна сдала вторую комнату какой-то бабе? – удивляется, присвистывая. – Вот это новости! И чо, как? Красивая? Сколько лет? Без прицепа и лишних кило? Готовить умеет? Мужик есть? А перспективы?

– Если у нее кто и есть, то какой-нибудь сопли-подтирай из одной с ней ясельной группы.

– Не понял.

Мы заваливаемся в раздевалку, пожимая руки уже прибывшим парням из нашего отряда.

– Этой «бабе» двадцать лет, – говорю я, тормозя у своего шкафчика. – Соплячка еще совсем.

– А-а-а, – тянет друг почти разочарованно. – Но сексуальная? – и тут же лыбится.

– В тридцать два оценивать двадцатилетнюю пигалицу – педофилия.

– Не преувеличивай. Она уже два года как совершеннолетняя. А тебе еще не семьдесят, чтобы за тобой горшки выносить. У тебя еще все стоит. Так что? Ты не ответил на мой вопрос.

Я стягиваю с себя «гражданские» вещи, переодеваясь в форму, и, понимая, что Раш не из тех, кто сдаётся, бросаю:

– Возможно, она стройная, у нее горячие ножки, упругая задница и зачетные сиськи. Но весь ее образ разваливается, стоит ей только раскрыть свой рот.

– Ее рот всегда можно чем-нибудь занять. Если ты понимаешь, о чём я.

– Даже думать в этом направлении не буду, – отрезаю. Хотя, как у любого нормального, взрослого, здорового мужика фантазия тут же разгоняется, подкидывая картинки, которые противоречат всем моим жизненным принципам.

Я никогда не встречаюсь с женщинами. Никогда не живу с женщинами. И никогда не сплю с ними в одной кровати. Потрахались и разбежались – вот моя идеальная схема отношений. И всем моим подругам, как минимум, больше двадцати пяти лет, и у них уже давно молоко на губах обсохло. А ещё они не будут лить слёзы и истерить, когда сразу после секса я попрошу их удалиться с моей территории. Ибо обо всём и всегда договариваюсь «на берегу». Исключений нет. Аврора своим появлением и так нарушила одно моё железобетонное правило. И этого уже достаточно, чтобы я был зол. Но так сложились обстоятельства, и, увы, её я в этом винить не могу. Хотя она тоже хороша! Кто вообще подписывает бумаги не читая? Говорю же, глупый наивный ребёнок.

Десять минут спустя мы с парнями покидаем раздевалку и собираемся в общем зале. С минуты на минуту начнётся «планерка», где нам обозначат план действий на эту рабочую смену. Трошин падает в кресло рядом со мной и, пока нет полковника, бросает:

– Погоди, то есть ты сейчас живёшь в квартире с горяченькой молоденькой цыпочкой, не обременённой отношениями? До меня просто только дошло.

– Иногда я удивляюсь, за что твоя Анита на тебя запала. Умом не блещешь, юмор сомнительный, гол как сокол…

– Я обаятельный, общительный и хорош собой. О, а ещё у нас классный секс, – договаривает друг. – Кстати, и у вас он будет.

– У кого «у нас»? – с подозрением кошу я взгляд в сторону друга.

– У вас с новой соседкой, – подмигивает Раш.

– Нет, – обрубаю я.

– Гарантирую – будет.

– Уступаю своё место тебе. Если, конечно, твоя балерина не будет против такого фуэте.

– Что это? Какой-то новый мат? – хмурит лоб друг.

– Это движение, которым тебе навинтит пинка Анита, дружище, если ты хоть раз спросишь подобное при ней.

Марк, задумавшись, лезет в карман штанов за телефоном. Очевидно, он собрался искать в интернете, что такое «фуэте»? Я посмеиваюсь. Удивительно, как такой далёкий от эстетики и театра мужик умудрился очаровать такую нежную и тонкую натуру, как его балерина. На самом деле, смех смехом, но пара из них получилась красивая. Да и за друга я рад. Ещё бы не это дурацкое, мотающее нервы соседство…

В зале появляется командир нашего отряда – Никита Сотников. Как всегда, в чёрной спортивной форме и с планшетом в руке. Матерый мужик, хоть и всего на три года старше нас с Марком. Соту здесь уважают. Соту здесь слушают. А как иначе? Работа обязывает подчиняться старшим по званию.

Одним своим грозным:

– Закончили галдеть, парни! – Ник затыкает двум десяткам мужиков рты. И начинается наше традиционное утреннее собрание, где мы узнаем, что у нас на повестке этого дня. Полчаса «отсидки», а дальше всё по накатанной: тренировки, спарринги, отработка стрельбы в тире. На сегодня у нашего отряда стоит по плану тренировочный захват преступника, взявшего заложника. И одно сопровождение особо важного свидетеля в суд.

Нам – парням из СОБР – скучать не приходится. Вопреки расхожему мнению, будто мы тут целыми днями плюем в потолок и вся наша работа – выезды на редкие заявки. Которые, к слову, в огромном городе-миллионнике не такие уж и редкие. Просто чаще всего именно наша работа всегда остается «за кадром». Мы те парни в тени, которые делают всю самую грязную и опасную работу, при этом не раскрывая своих лиц и имен. Такие, как мы, далеко не ради славы идут сюда служить. Не ради похвалы, медалей или наград. Мы за идею. Спокойный сон наших родных и близких – превыше всего.

Задумываясь сейчас, даже сложно сказать, в какой момент моя жизнь так тесно переплелась со спецназом. Возможно, когда, будучи мелким пацаном, я видел, как матери было тяжело поднимать меня в одиночестве. Ведь мой отец оказался редкостным мудаком и бросил ее, когда мне едва исполнилось два, и я вырос и поклялся себе никогда не быть таким слабовольным дерьмом, как он? Возможно, будучи подростком, что-то екнуло в моем впечатлительном сердце, когда я смотрел выступление парней в черной форме на очередном параде в нашем маленьком городке на Урале? А может быть, все дело в распределении, когда в армии я попал в элитные войска и удивительно быстро въехал, «что к чему»? Шут его знает. Все случилось само. И по жизни пошло по накатанной. Армия, девять лет службы по контракту, заочно полученная вышка и больше десяти поездок в горячие точки. Понимаете, да, почему у меня кличка в отряде Турист? По миру меня помотало знатно. И лишь пять лет назад я решил попытать удачу и пройти испытание в отряд СОБР, до чёртиков устав быть «то тут, то там». Парни тут служат крепкие. Попасть сюда с улицы не просто невозможно – нереально. Да и не с улицы тоже. Надо быть обладателем стальных яиц и несгибаемой воли, чтобы не сдохнуть на первом же комплексе упражнений.

Мне повезло. Не сдох. Физуха у меня отличная. Послужной список и биография тоже. Меня взяли в отряд, и с тех пор я безропотно тяну эту лямку. Мне нравится моя работа. В другом я себя уже не представляю. Платят вот только маловато. Но покажите мне «бюджетника», который гребет бабло лопатами?

К слову, мы не всегда такие серьезные и угрюмые, как могло бы показаться выше. Мы обычные люди, которые умеют расслабляться, удивляться, увлекаться и юморить. Иногда (нет, почти всегда) наши шутки специфические и нередко ниже пояса (вспомним Раша), но куда-то же нам нужно сбрасывать накопившееся напряжение?

Короче, я люблю свою работу. Если надо, могу даже сюда переехать. База большая. Кину раскладушку в каком-нибудь старом дальнем помещении. Оккупирую местную кухню… Кстати, может, это не такой уж и плохой вариант? Уж получше, чем терпеть свою странную соседку Аврору.

Очередные двадцать четыре часа смены пролетают одним махом. Без эксцессов и ЧП. Утром мы с парнями заскакиваем в кофейню напротив и закидываем в себя сытный завтрак. Да расходимся: Сота живет в пяти минутах ходьбы от базы, Раш топает на метро, а я прыгаю в тачку и неторопливо качу в сторону своего пристанища.

Интересно, эта бедовая еще стены не снесла?

Черт, три выходных дня. Опять придется ломать башку над ужином. Может, котенок снова супа наварит? Вкусный, зараза, был. Я такой сам в жизни не приготовлю. Пять лет далеко от матери живу, уже и забыл, что такое домашняя еда. Эх…

Может, предложить этой чокнутой кулинарное перемирие?

Н-да, мужик, так она с тобой и начала делиться.

Доезжаю до дома и кидаю тачку во дворе. В квартиру захожу, стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить соседку. Да, я, может быть, и засранец, но не конченый придурок. Разуваюсь и, несмотря на плотный завтрак, слышу, как желудок урчит. Пытаюсь вспомнить, что у меня было в холодильнике. Но память после суток выходит из чата.

Я скидываю куртку и бреду на кухню. В квартире утренний полумрак и тишина. Этот дьяволенок еще наверняка сладко дрыхнет и в ус не дует, что некоторые наглые коты покушаются на ее еду. Ладно. Шутка! Не буду я жрать ее еду! Я сегодня благородный засранец.

С наглой ухмылочкой дергаю дверцу холодильника, открывая.

Моя улыбка словно в замедленной съемке стекает с лица, а глаза, напротив, лихорадочно шарят по полкам. Вернее, по маленьким розовым бумажкам, приклеенным на каждый (абсолютно на каждый!) гребаный продукт в этом холодильнике. Мои глаза мечутся между сыром, колбасой и бутылкой молока. Я выдвигаю ящик с овощами. И везде одно и то же.

Мое…

Мое…

Мое…

– Эт че за херня?

Мое…

Мое…

Мое…

На каждом контейнере, кастрюле и даже на начатой булке хлеба – мое. Серьезно? Даже куска хлеба жалко? И во всем этом обилии розовых бумажек я нахожу всего одну зеленую. На сиротливо стоящем в дверце пакетике с кетчупом. И написано на этом тошнотворно-зеленом стикере «мудака-соседа». Сначала становится в какой-то степени унизительно от осознания, что целый холодильник забит не моими продуктами. А потом я снова читаю, как она обозначила мой несчастный кетчуп, и… меня взрывает.

Мудака, значит?

Все мое благородство как рукой снимает. Я стягиваю с полки плоский контейнер и сую в него свой нос. Остатки приготовленной Авророй пару дней назад пиццы. Отлично. То, что доктор прописал! Чтобы щелкнуть по носу некоторых недорослей.

Срываю, комкаю и точным броском зашвыриваю в урну розовый стикер, и запускаю в рот первый кусок пиццы, откусывая разом половину.

М-м-м.

Воздушное тесто, застывший нежной корочкой сыр, сладкий перец и острая пепперони. Ни в одной пиццерии по городу я не ел ничего вкуснее. Пальчики оближешь!

Вторая половина куска исчезает во рту следом за первой. А дальше я и подавно теряю контроль над своим аппетитом. Падаю жопой на стул и, активно работая челюстями, уплетаю оставшуюся пиццу. Ем, пока пальцы в банке не хватают воздух, а мои уши – собственный разочарованный вздох. Зато теперь, кажется, я наелся и готов завалиться и отрубиться до обеда.

Закрываю пустой контейнер и оглядываюсь по сторонам, будучи уверенным, что эти уродские разноцветные стикеры точно должны быть где-то поблизости. Нахожу небольшую стопку и шариковую ручку с меховушкой на колпачке на подоконнике.

Чиркаю на бумажке:

«Было вкусно, но мало, котенок. P.S. Твой мудак-сосед».