Этого оказалось достаточно, чтобы Даня покорил мое сердце.

А также получил долю отцовского бизнеса, за которой, я полагаю, он и охотился с самого начала.

Однако три года назад я влюбилась и ослепла. Захотела быть идеальной для Дани, и он этим воспользовался. Обыграл меня без особых усилий. Женил на себе. Покорил.

Я знаю его любимый цвет, запах, ткани, позы, движения, ласки. Я изучила его, как иностранный язык, тщательно и со вкусом. Предвосхищала его желания. Через голову прыгала, чтобы их выполнить. Всегда встречала его в пеньюаре и кружевном белье, при полном параде. Готовила его любимые блюда, организовывала самые впечатляющие вечеринки. В компаниях старалась быть самой интересной и самой красивой. У меня не было критических дней и головных болей. Вернее, были, конечно, но Даня о них не знал.

Я стала зависимой от его похвалы.

В детстве я старалась хорошо учиться, быть самой послушной и опрятной, чтобы впечатлить отца. Безуспешно. Но так и не перестала стараться, пока не вышла замуж за Даню и стала впечатлять его.

История повторилась точь-в-точь, и опять же безуспешно.

Однако теперь я прозрела. Одинокой маленькой девочки больше нет. Никому не позволю снова растоптать мое сердце.

Переболею, переплачу, разведусь и начну новую жизнь. Для себя. Буду выполнять мои желания и жить по моим ориентирам.

Что самое трудное в браке? Не куча работы по дому, не частое отсутствие мужа и даже не измена.

Одиночество.

8

Дверной замок щелкает, телохранитель отца распахивает зарешеченную дверь и выходит навстречу. Фанг, мастер карате, весь в черном. Я даже знаю, из какого голливудского блокбастера отец позаимствовал идею его нанять. Мы подружились с Фангом, я зову его «Голливуд». Странно, но ему это нравится.

– Чем порадуешь, Голливуд?

Мы всегда обнимаемся при встрече. Он искренне, а я для того, чтобы его смутить и притвориться, что лезу рукой в кобуру.

– Радовать твое дело, а не мое, – усмехается он, прикрывая рукой оружие. Знает мои шутки. – А мы тебя уже ждем, принцесса.

– Так уж и ждете?

– Твой муж наябедничал. Пойдем, я сообщу отцу о твоем прибытии.

В доме холодно, как и всегда, и дело не в погоде, а в атмосфере. Родители давно живут каждый своей жизнью, и здесь нет уюта и тепла.

У входа огромный букет белых лилий в напольной вазе.

– Кто умер?

– Хозяину нравятся лилии. – Фанг прячет усмешку. – Остальные вещи в машине?

– Других вещей нет, всего один чемодан.

За что я люблю Фанга, так это за невозмутимость и спокойствие. Он никогда не обсуждает и не осуждает других. По крайней мере, вслух.

– Твоя комната готова.

Он бесшумно исчезает в глубине дома, как и положено голливудскому герою. Никакого любопытства или укора. А ведь я могла бы позвонить и предупредить о приезде, прежде чем являться с чемоданом.

Прохожусь по дому, как на экскурсии. Бежевые тона, канделябры, белые диваны. Холодно и строго. В холодильнике только молоко. Когда мать в отъезде с очередным любовником (что случается нередко), отец отпускает домработницу и вообще не ест дома. И не задумывается, где питаются те, кто на него работает.

Отец появляется на удивление быстро, не иначе как встревожен моим уходом от мужа. Как же иначе, ведь Данечка управляет филиалом отцовского бизнеса, он ценный кадр, и весь город знает, что у нас идеальная семья. Позор на мою нечесаную с вечера голову.

Без прелюдий и объятий отец ведет меня в кабинет. С серебристой сединой, грозным взглядом и обширным гардеробом из дорогих костюмов отец выглядит стереотипным миллионером. И только мятая рубашка на располневшей спине позволяет мне видеть его незащищенный тыл. Но только мне, больше никому.

Отбросив пиджак и галстук, отец наливает себе виски и щелкает пальцами, приказывая Фангу принести свежий лед.

Виски с утра. Отец терпеть не может виски, но это часть его имиджа. Делает глоток и морщится, как будто пьет сироп от кашля. Это еще один кусочек Голливуда в моей и без того переполненной ложью жизни.

Плюхаюсь в кресло, закидываю ноги на подлокотник и жду продолжения.

– А я-то все гадал, когда тебе надоест выделываться, – говорит отец.

Такого начала я не ожидала.

Озадаченная, жду продолжения. Выделываться? Отец познакомил нас с Даней, поощрял отношения, радовался свадьбе…

– Когда это я выделывалась и как?

Отец поводит плечом.

– Ты три года притворяешься идеальной Степфордской женой. Забросила все свои мечты и цели, порхаешь в обществе разряженной бабочкой и живешь только интересами мужа.

– Я не… – Замолкаю, потому что отец прав.

– Для остальных вы идеальная пара, но ты моя дочь, Кать, и я тебя знаю. С самого начала было очевидно, что у вашего романа небольшой срок годности. Даню интересовал только мой бизнес, больше ничего, но он хорошо к тебе относился, ты казалась счастливой, поэтому я не стал вмешиваться. Даня ценный работник, хорошо раскачал филиал, для этого я вас и познакомил. Ты продержалась целых три года, я горжусь твоей выдержкой. Но такие отношения не вечны, Кать, уж я-то знаю. Не настоящее это, и сорваться очень легко. Копится, копится, а потом – ТРАХ-ТИБИДОХ! Ну я ведь прав, да? Что у вас случилось?

– ТРАХ.

Отец понимающе усмехается.

– Не спрашиваю, с чьей стороны, и так очевидно.

Не могу ответить, горло сдавило болезненным спазмом. Отец с самого начала знал, что Даня мной играл, но не предупредил меня. Не открыл мне глаза, потому что Даня был полезен для бизнеса. И для отца само собой разумеется, что Даня мне изменяет.

– Только не надо слез! – Отец повышает голос. – Я вас познакомил, но замуж не толкал, сама вышла. Сама решила строить из себя идеальную жену и надеялась, что Даня это оценит. Я все ждал, когда тебе надоест. Наконец, ты прозрела, давно пора было!

Выпрямляюсь в кресле, складываю руки на коленях. Сейчас во мне столько гнева, что того гляди лопну.

– Я не плачу и не собираюсь, – стараюсь говорить ровно и спокойно. – Если не возражаешь, я поживу у тебя несколько дней, пока ищу работу и съемную квартиру. И пока подаю на развод.

– И правильно. Нечего тянуть. Даня, конечно, зол, как упырь, но я послал его лесом. Он талантливый мужик, и хватка у него хорошая, но я свою пользу с него уже получил. Так что хрен с ним!

– Да, хрен… – соглашаюсь почти беззвучно.

– Отдохни пару дней, приди в себя, в музей сходи, там как раз выставка того мужика… с вазами… Морщась, отец проводит ладонью по волосам. Он терпеть не может слезы и эмоции. Вдруг я расплачусь, расстроюсь из-за развода или из-за еще чего-то таинственно женского. Гормонального. Это самое ругательное слово для отца. «Вы свои гормональные дела решайте без меня», – говорил он, когда мы с мамой ссорились.

– Я хочу развестись быстро и по возможности бесшумно.

– Ты кремень, Катюша! Лучше любого мужика. – Отец допивает виски. Тост за отсутствие эмоций и слез.

– Я не хочу разборок. Подпишем бумаги, и все. Поможешь?

– Считай, сделано.

Отец улыбается, кивает. Зять исчерпал свою полезность? Сделаем бесшумный развод. Так разводятся самые лучшие дочери, которыми он гордится. Без слез и жалоб, да и вообще без разговоров. Подпись – и гудбай.

– Красивые лилии! – Улыбаюсь, выходя в прихожую.

– Люблю их, – бурчит отец.

Правильно делает, что любит. Лилии – цветы смерти, а перед лицом смерти все мы одиноки. Как и он сейчас.

Как и я.

9

Следующее утро слизывает с меня лоск, накопленный за годы «идеальной» жизни. Не хочется даже умываться, так и хожу во фланелевой пижаме.

Окружающие говорят, что во мне есть шик.

Сейчас это больше похоже на пшик.

Мы с мужем были идеальными. Даня успешный привлекательный бизнесмен, а я его красивая молодая жена. Мы крутились в обществе, всегда были на виду, как пример удачного брака.

Увы, наша идеальность растаяла грязным комком снега под колесиком чемодана.

Мое счастье оказалось подделкой.

Идеальными мы, может, и были, а вот парой – никогда.

Этим утром меня ранит моя ненужность. До недавнего времени я гордилась тем, что нужна мужу, что стала для него незаменимой. Оказалось, я нужна ему только в качестве обслуживающего персонала и массовика-затейника.

Не позволяю себе раскисать. Надо двигаться вперед.

Спускаюсь на первый этаж. Фанг делает кофе и с интересом косится на мою пижаму.

– Розовые котята?

– У меня еще и со щеночками есть пижама. Завтра увидишь.

Пижамы – это все, что мне нужно на какое-то время. Никакой косметики, никаких кружев, духов и шелков. От меня больше не требуется быть идеальной.

С улицы доносятся крики. Родительский дом расположен в тихом, хорошо охраняемом районе, поэтому шум привлекает внимание.

– Он здесь с семи утра буянит, – бурчит Фанг, не глядя на меня.

– Даня?! – изумляюсь. Муж обычно сдержан, ироничен и спокоен. Не могу представить его взбешенным и буянящим, уж точно не в общественном месте.

Выглядываю в окно – и точно, у ворот Даня спорит с охраной, размахивая руками. Надо же, что делает с человеком потеря удобной жены.

– Твой отец послал его на мужской детородный орган, и ему это не понравилось, – добавляет Фанг.

Еще бы! Наверняка Даня был уверен, что отец встанет на его сторону. Промашка.

– Почему Даня до сих пор здесь? Чего он добивается?

– Он отказывается уходить, пока ты с ним не поговоришь. Твой отец сказал, что ты к нему не выйдешь, и велел нам тебя не беспокоить.

– Отец прав. Пусть Даня сидит на дороге хоть месяц, я к нему не выйду. И ты не смягчайся. Знаешь как в зоопарке пишут: «Животных не кормить»? Так и тут, не выходи к нему, не корми, даже кофе не давай. А то знаю я тебя, ты жалостливый.

– Не к Даниилу. – Поджимает губы.

Отец возвращается ближе к вечеру, кладет передо мной бумаги от семейного адвоката. Учитывая долю в фирме, акции, недвижимость и прочее, раздел имущества простым не будет.

– Быстро же ты! Даня полдня буянил за воротами, он не подпишет.

Отец пристально смотрит на меня, щурится.

– А ты подпишешь?

Беру у него ручку и ставлю подпись.

– Как видишь.

На моем лице не отражается агония, рвущая меня изнутри. Потому что прошло всего два дня, и я до сих пор в шоке от того, что моя любимая, прекрасная жизнь рассеялась как дым.

И потому что я люблю этого гада, все эти годы люблю, а он…

Отец забирает бумаги.

– Если Даниил хочет сохранить работу, то подпишет. А если откажется, то не только будет уволен, но и не сможет найти другую работу в этом городе, – говорит с недобрым прищуром.

От этих слов становится так тепло на душе, что хочется плакать.

По мере того, как я подхожу к отцу, его глаза расширяются. Он не любитель нежностей, но я не сдаюсь, обнимаю его крепко-крепко.

– Спасибо! – шепчу ему в шею.

Он ворчит, но без раздражения, а от неловкости.

– Иди, Кать, займись чем-нибудь полезным, а то мне надо работать.

Я подхожу к двери, когда он меня окликает.

– Ты уверена?

Приподнимаю бровь.

– В том, что хочу развестись с мужем, который мне изменяет и говорит обо мне гадости за моей спиной? М-м-м… Дай подумать. Да, уверена.

– Но ты же его… к нему чувствовала всякое…

– Да, чувствовала, и он этим пользовался. Оказывается, я для него удобная, он так и сказал. И к тому же он мне изменяет, поэтому я должна выкинуть его из моей жизни как балласт.

Отец кивает и выпроваживает меня из кабинета.

Закрываюсь в комнате и достаю со дна сумки телефон. Выключила его, когда ушла из дома, и смотреть на сообщения не хочется, однако надо проверить как дела у подруг. Надеюсь, Даня принял мои слова всерьез, и его друзья покаялись перед женами, потому что мне не хочется самой приносить подругам плохие новости.