Дом сорок семь встретил меня скрипом высоких железных ворот. Он напоминал вычурный дворец Дракулы и гордо заявлял о своей принадлежности к произведениям искусства прошлых столетий. Дом поистине завораживал. Он смотрел на меня окнами двух толстых башен – настороженно, серьезно и царственно. Я не мог понять, почему не замечал этот шедевр архитектуры раньше, ведь в этом районе больше не было ничего подобного, и сложно сказать, откуда взялось настолько экстравагантное сооружение среди скучных однотипных послевоенных построек. Мой бизнес – проектирование, строительство и ремонт зданий. Как архитектор и строитель, я не мог пропустить подобное произведение искусства.

Впрочем, даже это меня не смутило…

Я зашел во двор, поднялся на крыльцо, и казалось, что с каждым шагом ночь за спиной сгущается, а температура воздуха падает. Едва я прикоснулся к рукоятке массивной двери, как пальцы заледенели. Деревья захлестали ветками. В голове заскребся неразборчивый шепот. Я сделал шаг назад, но в момент, когда расслышал хриплое: «Он здесь», – дверь отворилась.

Свет защипал глаза. Я протер веки и просиял улыбкой, ибо в проходе стояла Сара – та, что поражала меня не меньше, чем особняк. Она кивнула, безмолвно приглашая войти в дом. И мое сердце забилось чаще. Ноги сами последовали за той, чья грация стала бы украшением подиумов.

Тело девушки облегал зеленый шелковый халат. Длинный подол тянулся следом. Пусть меня посчитают падким на женщин, но ничто не могло сравниться с ее локонами цвета утреннего рассвета или с ее умением очаровывать одним намеком на улыбку, ничто не могло сравниться с движениями ее бедер, изгибами талии, глазами цвета океана…

Ничто не могло сравниться с моей наивностью в ту ночь.

Сара провела меня в большой зал с приглушенным светом и застыла посередине белого ковра. Воздух пах благовониями. Девушку окутывал аромат лаванды и шалфея.

– Я ждала тебя, – сказала она, даже не оборачиваясь, а слегка повернув голову в мою сторону.

– Ждала?

– Ты будто огорчен? – улыбнулась она.

– Удивлен. Не думал, что ты меня примешь, но был полон решимости убедить тебя это сделать и…

Сара развязала пояс и отбросила халат в сторону. Красное нижнее белье. Чулки. Подвязки. Я осознал, что меня действительно ожидали. Девушка развернулась и подошла ближе.

Когда ее губы коснулись щеки, я окончательно растворился, прижал ее к себе и прошептал:

– Где же ты пряталась от меня столько времени?

Сара провела ладонью по моей груди.

– Как солнце испаряет воду, так и меня похищала тьма.

– Любишь поэзию? – ухмыльнулся я.

– Я хочу сказать, что вода когда-нибудь возвращается с дождем, – продолжала она, заигрывая. – Я знала, что настанет день, когда черный туман рассеется. И мы встретимся. Сегодня… тот самый день.

Я сглотнул и припал с поцелуями к ее запястью, к плечу, к шелковистой коже под мочкой уха. Девушка рассмеялась и откинула голову, запустила пальцы в мои волосы и резко потянула, заставляя окунуться в ее глаза.

Они были не синие.

Черные.

Водоворот мрака…

Я попытался отпрянуть, но Сара сама толкнула меня, я упал, а она кинулась сверху, отчего я еще и ударился затылком об пол. Пространство поплыло. Мелькнул отблеск ножа. Следом – зеленая вспышка от медальона на шее Сары. Я пришел в себя и намертво вцепился под ребра девушке, но пальцы разжались от боли.

Одним движением Сара перерезала мне горло.

Горячая кровь хлынула на белый ковер. Я захлебывался и в ужасе смотрел на лицо, искаженное тьмой. После – боли не было. Я стоял позади и наблюдал, как Сара вырезает мое сердце.

Часть первая
Волаглион

Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Данте Алигьери «Божественная комедия»^[1]

Глава 1
Пленник проклятого дома

Я сижу на подоконнике и исследую взглядом двор; иногда отвлекаюсь, чтобы сделать себе новую чашку капучино – не знаю, какую по счету, возможно, третью или четвертую, после смерти особо не заботишься, сколько кофеина окажется в твоей крови.

Огромные овальные окна свистят от ударов промозглого ветра. Готические рамы скрипят. Двери комнат бесконечно захлопываются и открываются, словно издеваясь над моим бедным рассудком круглые сутки. Детские капризы дома. Из-за них я ночами не могу заснуть и, лежа в кровати, обреченно смотрю на золотые узоры обоев, слушаю, как капли дождя барабанят по карнизам, и размышляю, во что я превратился…

– Знаешь, люди давно придумали такую штуку, как интернет, где можно найти любую информацию и фильмы для взрослых. Попробуй как-нибудь, вместо того чтобы устраивать в своем доме бордель, – произношу я раздраженно, напоминая Саре о моем жалком существовании.

Впрочем, разве это существование? Да, я живу как обычный человек: ем, пью, испытываю боль, могу даже с кем-нибудь переспать, если захочу, но на улицу мне не выйти. Стоит ступить за порог, как является Сара, и меня силой откидывает назад.

Понятия не имею, что я такое!

Кровавое пятно красуется на белом ковре, где меня зарезали. Ведьма не удосужилась его отмыть, хотя с моей смерти прошло три дня, и посмотрите, чем я занимаюсь – стою у окна, созерцая оргию. Да-да, я здесь далеко не один. В этом доме целая коллекция идиотов вроде меня.

– У тебя слишком длинный язык, – отзывается Сара, рассматривая пышноволосую брюнетку, которая изгибается в руках Рона. – Заткнись и не раздражай, раз подарки принимать не намерен.

Подарком она называет гостью. Кем бы та ни была. Она позвала ее, видите ли, для меня (чтобы утешить), и вообще, она много чего для меня делает: терпит в своем доме, например, после того, как сама же меня грохнула, – терпит меня в тюрьме, где сама же и заперла, какое великодушие, блядь. На вопрос, зачем она это сделала, Сара не отвечает, более того, улыбается… Этой твари смешно!

Пока ведьма устраивает эротические шоу с живыми актерами, другой пленник дома по имени Иларий читает книгу за барной стойкой, делая вид, что он слепой. И глухой. Кого обманывает – неясно.

Рон же занят укрощением подарка, который предназначался мне: старается, как Геракл над тринадцатым подвигом, да и таинственная гостья в умениях тоже не отстает. Они испробовали и диван, и ковер с этим гребаным пятном моей крови, и стол (хотя в тот момент я там ел, на минуточку!), обжимаются уже час подряд. У моего помешанного на библейских заповедях отца сердце бы остановилось.

Не знаю, чего ведьма добивается, устраивая подобные порнопредставления, но быть ее кобелем для случек я определенно не намерен. Впрочем, ей наверняка кажется, что раз я остаюсь в гостиной, несмотря на недовольную морду, то происходящее мне нравится. Оторвать взгляд от сношающихся и правда трудно, но я далеко не извращенец, уж поверьте (не верьте). Здесь другое. Мне все еще любопытно… все ли чувства остались после смерти?

И ладно. Я немного преувеличил. Здесь не оргия, развлекаются лишь двое. Но разврат же, ей-богу!

– А если не заткнусь? – со смешком язвлю я ведьме. – Что будет? Прикажете вас ублажать, мадам сутенерша?

– Нельзя заставить делать то, что ты и так хочешь, – смеется Сара.

Я фыркаю.

Сделав новый глоток кофе, понимаю, что меня от этой мерзкой жижи уже тошнит не меньше, чем от всего происходящего вокруг, так что выплескиваю капучино в раковину, а надо бы Саре в лицо.

– Прости, но ты просчиталась, меня не возбуждает, когда девушка вонзает мне в горло нож, – шиплю я в ответ на вопросительный взгляд ведьмы. – Так что ты в пролете.

– М-м-м, – чарующе улыбается она, – дай угадаю, ты сам любишь вонзать что-нибудь в горло девушек?

– Да, – я иронично выгибаю одну бровь, – и у меня даже есть кое-что для тебя… кое-что длинное. – Я скручиваю полотенце и кидаю его в сторону Сары. – Кляп! С великим удовольствием засуну его в твой рот.

Ведьма хмыкает.

Не желая больше наблюдать этот эротический цирк, я отворачиваюсь. С какой целью ведьма его устроила – неизвестно. Вздохи за спиной сгущаются, отголосками проносятся по стенам, и я гашу в себе тягу подсмотреть, укалывая палец о булавку, прикрепленную к черной кофте. Я так делал, сколько себя помню. Боль помогает мне сосредоточиться. Кровь сползает с кончика мизинца, и я упрямо смотрю на багровый след, но глаз непослушно зацепляет Сару. Точнее, ее обнаженные ноги.

Она тоже участвует в подобном веселье? Возможно, спит с Роном? Или с Иларием? Поэтому паренек книги в уголке нервно перечитывает?

Шумно втянув носом воздух, я окидываю взглядом просторы за окном. Высокие раскидистые дубы, можжевельники и липы, которые застали еще правление Екатерины Второй. Беседка, укутанная желтыми, красными и зелеными листьями. Три надгробия недалеко от дома – могилы красуются не где-то за забором, а прямо во дворе: выйди через заднюю дверь и окажешься на личном кладбище. Имен на надгробиях нет. Стерлись со временем. Каждый вечер Сара садится на фигурную лавку и что-то рассказывает усопшим: кажется, просто о том, как прошел ее день (ведь лучший собеседник – мертвый собеседник), порой даже советуется (привет, шизофрения). Словом, под землей лежит кто-то, кого она знала при жизни. Ответа кто – я не добился. Этого не знают и домочадцы.

Когда я поворачиваюсь, Рон одевается, а брюнетка направляется к выходу (еще и подмигивает мне на прощанье). Сара сидит в длинном янтарном халате, заплетая волосы в толстую рыжую косу, но пояс не завязан, лежит под кофейным столом.

Ведьма лениво потягивается и усмехается, замечая, что я вскользь заглядываю в зазор, откуда видна часть ее груди.

Намеренно раздражает?

С рокового дня моей смерти Сара беспрерывно следит за мной и ежечасно пытается чем-нибудь задеть, как-то укусить или даже соблазнить (ага, соблазнился уже, хватит). Я чувствовал ее непрерывный взгляд все время, что смотрел в окно, чувствовал не видя. Поразительное ощущение. Словно ведьма одними глазами обгладывает каждую молекулу моего тела, управляет ощущениями. Когда Сара наблюдает за мной, внутри мерцает необъяснимый огонь, кажется, что меня призывают, как на спиритических сеансах, требуют подчиниться воле.

Не знаю, что происходит в этой чертовой готической психушке и конкретно со мной, но пора бы уже во всем разобраться.

Я вздыхаю, поднимаю шелковую ленту и бросаю Саре.

– Завяжи пояс.

– А что такое, Рекси? – хлопает она ресницами. – Тебя что-то смущает?

Я рычу под нос ругательства. Сара называет меня малышом Рекси, потому что сейчас я самый молодой в ее «гареме». Рона она убила двадцать лет назад, когда ему было двадцать восемь, Илария – пять лет назад. Ему тогда стукнуло двадцать пять. Мне двадцать шесть, но ведьма считает, что я хуже ребенка.

А как я должен себя вести? Вместо того чтобы отправиться на покой, я застрял в этой богадельне. Понятия не имею, как отсюда выбраться. И сколько лет самой ведьме. Выглядит она совсем юной – примерно моя ровесница или помладше, я-то вообще принял ее за студентку.

Сара встает с кожаного бежево-черного дивана и, размахивая рыжей косой, подплывает ко мне вплотную. Аромат лаванды и шалфея проникает в нос: яркий, настойчивый, как и его хозяйка. Я замечаю на животе девушки глубокие шрамы. Уродливые. Изогнутые. Их что, ржавым гвоздем нанесли? И кто, интересно, создал подобный шедевр?

– Ты чем-то недоволен, Рекси?

– Ни в коем случае, – цежу я сквозь зубы, обхватываю талию Сары поясом и завязываю.

Ведьма фыркает.

– Какой джентльмен, – наигранно восхищается она. – И не скажешь, что пару дней назад ты прибежал ко мне, точно песик с высунутым от нетерпения языком.

– У меня зрение плохое, – подмигиваю я. – Иногда как увяжусь за каким-нибудь… рыжим чудищем, так потом кошмары снятся.

– То-то я все время ловлю твой взгляд в зоне моего декольте… прячешь там глаза от страха.

– Детка, я видел богатство, куда притягательнее, не обольщайся.

Ведьма выгибает одну бровь.