Ольга Погожева: Предатели за спиной

ПРОЛОГ. Сестра

«Сейчас я понимаю, почему тигры едят своих детенышей».

Аль Капоне

Эдинбург, февраль 1915

Ллойд-Парк напоминал древний замок. Не такой, на какие она насмотрелась в Эдинбурге, с острыми шпилями и суровыми высокими окнами. Нет – поместье лорда Энтони оказалось похоже на дворец из книги с картинками, которую она видела в витрине книжного магазина. Ухоженные сады, посыпанные песком и гравием дорожки, свежевыкрашенные ворота, распахнутые так гостеприимно, будто только их и ждали. И окна. Светящиеся, почти праздничные, невзирая на неприветливый февральский вечер.

Джен обернулась к отцу, но наткнулась взглядом на плотно сомкнутые губы и снова отвернулась. Она не обижалась. Отец был растерян и всё ещё зол. Не на неё – на покойную мать, которая набралась смелости лишь на смертном одре, чтобы написать ему. Увы, никак успокоить отца Джен не могла: из всех людей, с которыми ей довелось встречаться, именно этот находился будто за каменной стеной. Не достучаться, не коснуться аурой, не развеселить. Не поиграться, когда скучно.

Суровый мужчина, который явился в ночь смерти мамы и так и застыл на пороге убогой комнаты на чердаке. Человек, который вызвал улыбку на почерневших и бескровных губах.

К слову, мама никогда так не улыбалась. Даже для неё.

Джен помнила, как мама протянула иссохшую руку навстречу мужчине, и тот, словно решившись, шагнул наконец внутрь. Присел рядом с кроватью и накрыл слабые, дрожащие пальцы крепкой рукой.

– Тони…

Лицо мужчины, холёное, по-своему привлекательное, исказила мучительная гримаса. Хозяйка комнаты, которая провела важного гостя наверх, верно, умилилась, решив, будто тот страдает из-за горькой встречи и скорой неминуемой разлуки с давней возлюбленной.

Джен чувствовала, что тому попросту стыдно. За связь с этой женщиной, за собственную трусость, за проклятое воспитание, которое не позволило проигнорировать, закрыть глаза…

За неё, маленькую и спокойную, изучавшую его с детской непосредственностью и недетским интересом.

– Уведите ребёнка, – глухо велел мужчина, не оборачиваясь.

Хозяйка комнат на миг застыла, затем кивнула, сломано и подобострастно, и шагнула к Джен на деревянных ногах.

– Я не хочу уходить.

Мужчина напрягся и обернулся, впервые взглянув ей в глаза.

– Ступай, – велел он напряжённо.

– Я не хочу, – повторила Джен, спокойно встретив его взгляд. И добавила, уже обернувшись к хозяйке, – вы идите. Я позже приду.

Та встрепенулась, сделала нерешительный шаг к двери и озадачено глянула на гостя. Тот медленно кивнул, словно подтверждая просьбу Джен, и хозяйка наконец покинула комнату, бесшумно прикрыв за собой дверь.

– Ты не просто повлияла на неё, – разглядывая Джен, поражённо заметил мужчина. – Ты отменила мой приказ. Как?

Джен засмотрелась на блестящие пуговицы на дорогом пальто гостя и не отозвалась. Таких мужчин она вообще раньше не встречала: ни в гостином дворе, где проживали они с мамой, ни на улицах, когда они выходили погулять. Кажется, даже в здешних экипажах она не видела таких лиц и настолько красивой одежды.

А ещё у незнакомца оказался приятный запах. Холодный, свежий, как дуновение нездешнего ветра. Гораздо позже Джен поняла, чем пах для неё английский лорд в эдинбургских трущобах.

Переменами.

Она не возражала: что угодно лучше, чем вонь гостиного двора и запах умирающей матери.

– Джен невозможно приказать, – слабо выдохнула мама. – Мне кажется… она такая, как ты, Тони… Небом клянусь, она твоя дочь…

Лорд Энтони Ллойд не сводил глаз с Джен, а она всё ещё рассматривала его одежду. Тонкие кожаные перчатки, начищенные ботинки, белоснежные манжеты, выглядывавшие из-под рукавов потрясающего пальто. Шарф, элегантный и бесполезный при такой погоде.

Возможно, необычный гость попросту не успевал замёрзнуть? Если из экипажа сразу в дом? Это они с мамой всюду ходили пешком и заматывались в несколько платков перед выходом в пробирающий холод, а этот мужчина вряд ли месил грязь эдинбургских улиц своими замечательными ботинками. Джен таких ни у кого не видела – вовсе не чёрные или коричневые, нет! Тёмно-синие, с узором…

Интересно, такие делают для девочек? Как бы ей хотелось красивые туфельки и платья! Или хотя бы шарф. Вот этот строгий, серый, с орнаментом… Да что там – юной Джен Эвергрин захотелось всего, что привнёс своим присутствием этот удивительный человек.

Всего и сразу.

– Она – менталистка, – медленно заметил страшный человек, которого мама назвала «Тони». – Сильная менталистка. Даже коснуться не могу…

– Она твоя дочь… всего лишь маленькая девочка, Тони…

Джен поболтала ногами, опираясь руками на стул, и ответила на слабую улыбку матери. Та её любила. Честно и искренне, преданно и… безответно? Нет, Джен её тоже, разумеется, любила: таких чистых эмоций, как у мамы, она больше ни у кого не встречала. И делить её Джен ни с кем не хотела. Вот только с каждым днём болезни мамины чувства угасали так стремительно, что маленькая Джен всерьёз забеспокоилась. Её больше некому было любить. Мама слабела с каждой минутой, и Джен доставалось всё меньше тепла и внимания. Порой, приглядываясь к затихающей матери, Джен вообще ничего не чувствовала. И это пугало.

Она оставалась одна. Ни материнской заботы, ни её переживаний. Пустой мир без красок чужой любви. Серый и унылый, как трущобы Эдинбурга за чердачным окном.

Смерть, разумеется, привносила новые эмоции, но Джен они не нравились. В последние дни мама испытывала только страх. Даже не так – потусторонний ужас, боль и отчаяние, которые не скрашивала ни маленькая дочь, ни приходской священник, явившийся вчера для исповеди.

А этот, благоухающий парфюмом, в дорогом плаще и с гладко выбритым лицом, внезапно скрасил.

Да что там – он их напрочь прогнал. Не сумев выпроводить малолетнюю дочь, лорд Энтони Ллойд, тем не менее, распустил цветы надежды и любви в умирающем сердце мамы. Так неожиданно…

Джен смотрела, не отрываясь. Это и впрямь оказалось завораживающим зрелищем. А эмоции, которые она не могла понять, но которые вспоминала затем долгие годы, навсегда примирили её и со смертью, и с потерей единственного близкого человека.

Умирать, оказывается, не так и страшно, когда твою руку держит тот, кого ты любишь.

Мама ушла счастливой благодаря ему, а Джен не осталась на улице и не угодила в приют. Юная мисс Эвергрин могла бы назвать день похорон матери светлым пятном в жизни: ту, что лежала в дорогом полированном гробу, она почти не узнавала, а человек, мрачный и неулыбчивый, стоявший поближе к гробу и подальше от Джен, больше не пугал. Он только снаружи был холодным. Внутри он был всего лишь прагматичным, но зла бы не причинил. Не ей.

Джен такое слёту определяла.

– Тебе так повезло, девочка, – шептала ей хозяйка, как только немногочисленные подруги матери разошлись с кладбища, – такой богатый господин! Взял все расходы по похоронам… подумать только, дубовый гроб… мраморное надгробие… платье тебе купил! Тебе же нравится новое платье?

Джен нравилось. И вкусный завтрак, каким накормила её хозяйка за счёт щедрого гостя, тоже. И даже его быстрые, хмурые взгляды, которые он бросал на неё. Ей и правда повезло, что лорд Энтони Ллойд рискнул репутацией ради случайной связи и незаконнорожденной дочери. Отец никогда не требовал благодарности за собственный выбор, но Джен понимала сама. В отличие от избалованных благополучием детей, она умела ценить и красивые платья, и вкусную еду, и ту самую книжку с картинками, которую купил этот удивительный мужчина перед отъездом из Эдинбурга.

– Мы больше сюда не вернёмся, – хмуро предупредил лорд Энтони, когда Джен, не веря собственному счастью, прижала книгу к груди. – Если хочешь забрать что-то из своих вещей, сейчас самое время.

Они возвращались с кладбища пешком, за ними медленно катился нанятый экипаж, и Джен подвела нового знакомого к той самой витрине, у которой стояла каждый раз, когда они гуляли с мамой. Вот только в отличие от мамы, лорд Энтони молча глянул на книгу и толкнул стеклянную дверь, впуская Джен в святая святых настоящего книжного магазина. Как суетился вокруг него продавец!.. А узнав, что столь важный господин здесь ради детской книги с картинками – суетился и вокруг маленькой Джен, предлагая фолианты побольше и подороже.

Джен никто раньше не прислуживал и не пытался так угодить.

Да, день похорон матери определенно оборачивался для юной мисс Эвергрин настоящей удачей.

– У меня ничего нет, – любуясь новой книгой, честно призналась Джен.

– Может, в память о маме? – всё ещё хмурясь, предложил лорд Энтони.

Шестилетняя Джен задумчиво глянула на угрюмый переулок, который вёл к гостиному двору, где жили они с мамой. Надо же, грязная улочка уже сейчас казалась ей меньше, чем обычно. Как они тут жили? Почему считали это убогое место домом?

– Я её и так помню, – отозвалась Джен, поглаживая корешок книги. – Я никогда ничего не забываю, мистер.

– Лорд Ллойд, – помедлив, поправил необыкновенный провожатый. – Совсем ничего, юная леди?

– Джен, – напомнила она, поднимая глаза. – Совсем ничего, лорд Ллойд.

Первые капли ледяного дождя сорвались с низких туч, забарабанили по мостовой. Лорд Энтони словно не заметил, разглядывая её с непонятным выражением на мрачном лице. Джен присмотрелась и так и не определила, что же на самом деле чувствует этот удивительный мужчина. Слишком много всего…

– В чём твой дар?

Джен растерялась. Мама никогда с ней об этом не говорила– попросту не догадывалась, чья кровь течёт в жилах дочери. Видимо, и не подозревала, что та видит мир иначе. Что там – Джен и сама лишь недавно осознала, что люди вокруг совершенно не ощущают друг друга так, как она. Не видят чужих эмоций, не различают оттенков чувств, не играются разноцветными струнами чужих аур. Как объяснить то, чего и сама не понимаешь?

– Ты владеешь ментальной магией, – терпеливо повторил лорд Энтони. – Расскажи, что ты видишь, когда смотришь на человека?

Джен честно пригляделась к прохожим и крепче прижала книгу к груди.

– Вот этот грустный, – подбородком кивнула она в сторону медленно бредущего человека. – Я могу его развеселить. А вот тот слишком шумный, – указала она на пьяницу, вывалившегося из паба. – Я бы его успокоила, но он далеко. Мне легче, когда я касаюсь. А вот этот…

– Эмоции, – помрачнел лорд Энтони. – Ты влияешь на людей на самом первобытном, животном уровне. Это сфера инстинктов… чего-то, чему большинство людей просто не в силах сопротивляться…

– Вы можете, – заметила Джен, ёжась от падающих за шиворот капель дождя. – Я не могу вас развеселить. Вообще ничего не могу с вами сделать.

Джен на всю жизнь запомнила сложную гамму чувств, отразившихся на лице лорда Ллойда. В тот миг – он увидел и понял дочь так, как не получалось с тех пор ни у кого.

Пожалуй, именно это и не дало им сблизиться по-настоящему.

– Это хорошо, – медленно кивнул лорд-менталист. – Значит, и с Джоном не сможешь.

Эта фраза не давала Джен покоя, даже когда они уже мчались в поезде на юг. Кто такой Джон и почему лорд Ллойд так за него переживал? И что она могла с ним сделать?

И лишь проехав высокие ворота Ллойд-Парка, Джен не выдержала.

– Кто такой Джон?

Роскошный автомобиль, как диковинный стальной зверь, уже остановился у парадного входа огромного особняка, но хозяин не торопился наружу. Обернувшись к Джен, лорд Энтони молчал так долго, что занервничал даже водитель.

– Джон – это мой сын. И, к несчастью, твой брат.

– Почему к несчастью? – удивилась Джен.

– Потому что, к несчастью, я вынужден признать отцовство, – резко отозвался лорд Ллойд. – В тебе течёт моя кровь. Плещется мой дар. Таким не разбрасываются! Я только надеюсь, что ты оправдаешь мои ожидания.