Ел он обычно мало, поэтому при любом удобном случае императрица пыталась его накормить, а Николас страшно смущался. Она распорядилась подавать ему большие завтраки, а также обеды, и ужины, хотя на них он редко бывал во дворце, чаще оставался в Управлении дознавателей. Айден сначала пытался втолковать матери, что это бессмысленно, но в итоге махнул рукой. Если ей приятно, пусть распоряжается. После смерти Конрада ей, казалось, не хватало ещё кого-то, о ком она могла заботиться, а Николас то и дело торчал поблизости. Его собственная мать умерла во время родов.

Айден успел позавтракать, когда явился Николас, поэтому разбирал бумаги. Краем глаза заметил, как Николас вытащил из своего одеяльного гнезда зелье и накапал немного в напиток.

Между ними по-прежнему мерцала связь после магии, Айден знал, что зелье обезболивающее, у Николаса не сильно, но гудела голова. Старая история, из-за детской травмы он периодически мучился мигренями, особенно когда уставал или не высыпался.

– Мой рабочий день в Управлении позже, – с укоризной сказал Николас. Так, будто Айден вытащил его за ногу из постели.

Тот оторвался от бумаг и посмотрел исподлобья. Многие говорили, что у принца тяжёлый взгляд, и он пошёл в деда, которого все опасались из-за крутого нрава, но Николас внимания не обратил, и эмоции по связи пощекотало насмешкой:

– Ой, вот не надо! Не мог же я спать, пока тут пахнет тостами.

– Очень даже мог.

– А потом завтракать одному? Да и ты бы от тоски помер.

Николас многозначительно ткнул пальцем в бумаги, но не прошло и пяти минут, как он вызвал слугу, нацарапал что-то на листах и приказал отправить пневмопочтой Лорене, Лидии и Кристиану.

Когда дверь за слугами закрылась, Айден спросил:

– Хочешь узнать, не писал ли кто это письмо?

– Да. И пришло ли им подобное.

– А тебе?

– В дворцовых комнатах ничего нет, я туда вчера заходил. Дома надо проверить.

– Ты так однажды пропустишь какой-нибудь вызов на дуэль. Не явишься просто потому, что письмо тебе послали домой, а ты там не появляешься.

– Какие дуэли, ваше высочество, – нарочито вытаращил глаза Николас. – Дуэли строго запрещены его императорским величеством.

Оба прекрасно знали о тех нескольких случаях, когда в дуэлях Николас всё-таки участвовал. Айдену он сообщал уже после них, чтобы формально принц был не в курсе. Айден злился, что Николас ввязывается в мелочные разборки, тем более все они были из-за женщин.

Когда Айден вернулся к бумагам и решил уже, что может поработать, Николас заявил:

– Мне не нравится это письмо.

Он намазывал тост вареньем и выглядел внушительно, если бы не продолжал сидеть в одеяле, встрёпанный и пытающийся подавить зевки. Но он хотел порассуждать о письме, за этим крылось истинное беспокойство. В конце концов, Николас был не только другом Айдена, но и служил в Управлении дознавателей. Это по их части.

– Оно звучит зловеще, – продолжил Николас.

– Прямой угрозы нет.

– «Где ты будешь, когда придёт чёрная гниль?» Так ведь называют нынешнюю болезнь из доков? Ту, причину которой ты видишь в запретной магии?

– Я ничего не утверждаю, – ровно сказал Айден. – Эпидемии случаются. Гниль могли завести корабли из Карранаса, это наиболее вероятно. Но общеизвестно, что болезни появляются в том числе из-за запретной магии. А кто-то в столице этим промышляет, если верить дознавателям.

– Даже не сомневайся. Значит, не исключено, что отправитель письма тот же, кто стоит за убийствами и творит магию.

Пожав плечами, Айден задумчиво уставился в окно, скрытое тяжёлыми портьерами. По утрам Айден распоряжался раздвигать их, чтобы полюбоваться на панораму города. Не то чтобы он видел много, но жилое крыло императорской семьи располагалось высоко, здесь не было никаких башенок, Айден видел смутные силуэты кин-кардинских домов, часто утопающие в туманах с реки или из бухты.

Огромный город, кишащий людьми, проблемами – и магией, конечно же. Мысль о запретной не слишком волновала. Да, убийства ужасны. Но время от времени появлялись те, кто заявлял, что чёткие правила и связки всего лишь пережиток прошлых времён. Или кто попросту хотел власти, распахивая тёмные глубины сохранившихся кальтонских трактатов и погружая руки в кровь. Потому что все самые сильные ритуалы запретной магии творились на внутренностях жертв, их разделывали, как быков в храмах Безликого.

Поэтому подобные чары и запретили.

– Знаешь, что меня больше волнует? – негромко спросил Николас.

– Упоминание поэтического общества.

– В точку.

Во время учёбы в Обсидиановой академии они объединились, чтобы проводить встречи на кладбище и в запертых комнатах после отбоя. Они пили запрещённый алкоголь во фляжках, делились мечтами и, конечно же, читали стихи. Особенно их любил Николас, сам поэт.

– Тот, кто отправил письмо, знает о нас, – продолжил Николас. – Это угроза всем. Но я не понимаю, чем стихи-то не угодили? При чём здесь наши посиделки?

Айден нахмурился:

– Я тоже не понимаю. Мы не изучали магию, не творили ничего запрещённого, никто не имел на нас зуб. Мы никого не убили, чтобы скрыть во тьме труп и прикопать под кустом роз.

– Или кто-то из нас чего-то не договаривает.

Николас произнёс это тихо, и Айден ощутил, что им обоим неприятно думать о подобном варианте. Возможно, кто-то из них совершил такое, за что может мстить теперь балующийся запретной магией незнакомец.

Один из них лжёт.

Айден не знал, что его пугало больше: то, что так думал отправитель письма, или то, что сам Айден не отмёл эту мысль сразу же.

Они сидели ещё долго, Айден рассказал о вчерашнем разговоре с Фелицией Стэнхоуп и последних новостях по Синдикату. От политики Николас старался держаться подальше, но работой Айдена интересовался.

Слуги принесли пришедшие пневмопочтой ответы и записку для Николаса из Управления дознавателей. Он сначала распечатал первые письма и нахмурился:

– Никто не отправлял приглашения. Им тоже пришли такие. Бездна знает, что творится!

С раздражением он раскрыл последнюю капсулу, вытащил скрученную бумагу и помрачнел, когда её прочитал.

– Новое убийство. Да как успевают? На этот раз в Китобойнях. Мне надо ехать.

– Я с тобой.

Николас глянул с удивлением:

– Что принцу делать на месте преступления?

– Ты забываешь, что я десять лет воспитывался в храме Безликого. Я видел кровь. И смогу понять, если убийца так или иначе проходил похожую подготовку.

Вместо работы с бумагами и бесконечных встреч с советниками поход на место преступления воспринимался почти как выходной.

Китобойни построил сэр Персиваль Льюис лет пятьдесят назад.

До этого в доках ничего подобного не существовало, а главным городом китобойного промысла был небольшой Сорон к северу от столицы. Туда свозили пойманные и разделанные прямо в море туши.

Но тридцать лет назад встало сразу два вопроса. Кин-Кардин расширялся, то, что раньше было другим городом, превратилось в столичное предместье, и горожанам не нравилась вонь китового мяса и жира. Вторым и главным вопросом стало желание Персиваля Льюиса получить прибыль. Он был младшим сыном владельца юридической конторы, но стремился к большему.

Он взял ссуду в банке, заложив земли матери и обманув старших братьев, и привлёк на свою сторону лорда Кендалла Колвуорта, богатого наследника огромного состояния, мнящего себя человеком серьёзным, но попросту просаживавшего деньги на азартные игры. Персиваль уверил, что тот вкладывается в прибыльное дело, смотрит в будущее и вообще большой молодец. Лорда Колвуорта распирало от гордости, пока он рассказывал собутыльникам, а сэр Персиваль строил тем временем своё дело.

Он выкупил большую территорию доков и за несколько лет установил огромное здание из кирпича, оснастил его новейшими достижениями техники и не поскупился на магов и артефакты. А потом пришёл в Сорон и заявил местным, что нанимает их. Они могли бы отнестись к заявлению с изрядной долей сомнений, но в то время бесконечно воевали с расширявшимся Кин-Кардином, а сэр Персиваль предлагал отличные условия на деньги лорда Колвуорта.

Так и начала работать китобойная база. Она называлась именно так, но быстро прижилось название Китобойни. Хотя формально оно было не совсем верным.

Тут собирали жир, вытапливали и на соседнем заводе производили многочисленные свечи и лампы для тех, кто не мог позволить себе зачарованные, то есть для большей части населения. Тут разделывали мясо, лучшее отправлялось к столам аристократов, а то, что похуже, или мясная мука, уходило на корм животным.

Китобойни быстро обросли другими производствами, где делали клей, мыло, экстракт для супов, всевозможные предметы из китового уса и удобрение из кровяного порошка. Сэр Персиваль был настолько предприимчив, что и с храмом Безликого договорился о поставках костей.

Лорд Колвуорт радостно предвкушал получение прибыли, но тут-то и оказалось, что ему принадлежало не так много, а всё основное держал в руках сэр Персиваль, и активы значились на его имя.

Колвуорт оказался слишком ленив, чтобы начать разбирательство, или сэр Персиваль пригрозил, что его отец – юрист, и отсудить часть Китобоен не выйдет. Как бы то ни было, лорду Колвуорту хватало процентов, а спустя пару лет его зарезали в пьяной потасовке.

Сэр Персиваль прожил до глубокой старости, женился на леди, получил титул у императора и стал одним из самых известных предпринимателей Кин-Кардина. Он успел вложиться в новые кварталы, отстроить собственный особняк с сотней дверей, часть которых вела в никуда, и отгрохать усыпальницу на главном городском кладбище.

Китобойни до сих пор принадлежали его потомкам, и сейчас ими формально владела семья Стэнхоупов. Пока Фелиция занималась Синдикатом, её брат Элиас женился на Анне Льюис, единственной наследнице состояния Льюисов, перешедшего к Элиасу.

Айден не представлял, что понадобилось убийце в Китобойнях.

До этого жертвами становились зажиточные горожане в собственных домах, вроде Дотлеров. К ним можно было незаметно попасть, прикончить на месте, забрать нужные части тел для дальнейшей запретной магии.

На Китобойнях не было никого, кроме разделанных китов – и китобоев. Теперь, похоже, тоже разделанных.

Николас подробностей не знал. Он быстро привёл себя в порядок в своей комнате и загрузился вместе с Айденом в экипаж. В стенках защитные чары, принца сопровождала охрана, но на дверцах не было перламутрового черепа, императорского знака. Айден предпочитал не предавать свои перемещения огласке раньше времени.

– Обожаю твой экипаж, – заявил Николас.

Он по-хозяйски расположился среди подушек, щелчком магии заставил работать теплокамень под сиденьем. В обычных экипажах такого не было, а в императорских регулярно обновляли чары.

Стоило распространиться теплу, Николас задёрнул занавески, привалился к стенке, скрестив руки, и почти мгновенно задремал. В экипажах его зачастую укачивало, но при этом странным образом он мог в них спать.

В голове Айдена роились мысли об убийствах, о загадочном письме, о Роуэне и Синдикате. Чтобы отвлечься, он с раздражением отодвинул занавеску, чтобы смотреть на пейзаж за окном.

Экипаж равномерно покачивался на мостовой. Общественные кареты неимоверно трясло, но аристократы предпочитали использовать на рессорах чары, смягчавшие ход.

Стояла тёплая погода для конца зимы, впрочем, климат в Кин-Кардине мягкий, редко когда шёл снег. Вот и теперь небо бесконечно хмурилось, шли дожди, ветра дули холодные, но никакого намёка на снег.

В Кин-Кардине Айден родился и вырос. Здесь он десять лет воспитывался в местном храме и редко выезжал. Обсидиановая академия тоже находилась всего в нескольких часах езды от города. Несмотря на шум, многолюдность, а местами и грязь, Айден чувствовал себя здесь как дома.