– Думаю, что я, пожалуй, воспользуюсь этим его предложением, – кивнул Макаров. – Мне же самому хочется семейную династию продолжить. Дело всей своей жизни из рук в руки своему сыну передать, уходя на пенсию. А дипломат из Виктора моего однозначно получится. Парень он скромный, интеллигентный, себя не выпячивает. Никакого отношения к золотой молодежи, что кичится своими родителями, и кутит налево и направо, не имеет. Более чем уверен, что негатив его к дипслужбе быстро сойдёт на нет, когда он начнёт в МГИМО учиться. И как вы мне и пожелали, получится у меня создать семейную династию.

– Ну что же, Семен Николаевич, спасибо за то, что честно объяснили и свои мотивы, и прояснили ваши отношения с этим интересным молодым человеком Павлом Ивлевым, – поблагодарил своего заместителя Громыко. – Будем разбираться, что тут к чему. Уж больно странная вся эта история.

***

Москва, МИД СССР

Макаров, зайдя в свой кабинет, опустился в глубокое кресло.

Да уж, не так и просто ему было решиться на этот разговор с министром. Андрей Андреевич, конечно, очень умный и интеллигентный человек, но не терпит вмешательства в те дела, что его лично заинтересовали, и на дух не переносит всякое кумовство. Был риск, что он расценит попытку Макарова реализовать ультиматум от его сына как попытку какого-то грубого вмешательства, чтобы повлиять на беспристрастность его решения.

Но вроде бы пронесло. Андрей Андреевич отнёсся к полученной информации по Ивлеву очень по-человечески, так что его совесть в отношении данного сыну обещания чиста. И всё, что он мог сделать, чтобы уменьшить нависшие над Ивлевым проблемы со стороны Громыко, он действительно сделал.

Ну а то, что Витька решил самопожертвованием заняться ради друга, так это даже хорошо. Он хоть сына наконец увидел с какой-то яркой стороны, как личность. А то как он отгородился от него после тех ссор между ними, когда он настаивал, что он должен в МГИМО идти и дипломатом потом становиться, так полностью, до недавних времён, эта возникшая стена между ними и не пропадала.

Он всё надеялся, что когда сын повзрослеет, эта стена сама собой рассосётся, но как-то время шло, а всё никак этого не происходило. Он уже начал опасаться, что полностью загубил отношения со своим единственным ребёнком, и рядом с ним стремительно превращается во взрослого какой-то незнакомец… И что он за дипломат после этого?

Так что фактически ему очень повезло, что с Ивлевым произошёл этот инцидент. Неизвестно дальше, что будет с самим Ивлевым из-за всего этого, но он, как отец своего сына, однозначно в выигрыше. Что бы там ни говорил и не думал Витька, атмосфера МГИМО его затянет.

В МГУ, конечно, хорошие преподаватели, но их всё же не сравнить с теми личностями, которые преподают в МГИМО. Сколько там послов полномочных на пенсии! Какие великие дела они вершили на международной арене от имени своей страны! Сколько ярких, захватывающих эпизодов было в их жизни, которыми они щедро делятся со своими студентами…

Ну и стало полностью ясно, что раз Витя вот так вступился за своего друга, значит, есть у него в душе мощная романтическая нотка. Кто бы мог подумать, ведь он так старательно последние годы изображал из себя обычного сухого экономиста, который потом то ли начальником планового отдела станет, то ли главбухом и будет всю жизнь с циферками возиться…

А раз у него есть такая сильная романтическая нотка, то МГИМО его захватит и очарует, и к концу обучения он однозначно не захочет ни с какими циферками возиться и пойдёт в МИД устраиваться. – пришел к окончательному выводу по этому вопросу Макаров.

Главное, чтобы ему самому здоровья хватило на тот момент ещё в МИДе работать, и повлиять на то, чтобы сын смог туда попасть. Не дай бог, инфаркт или инсульт – и на пенсию. И уже не факт, что это получится сделать. Уж больно жёсткая в МИДе конкуренция даже между своими, что уж тут говорить про пожелания со стороны пенсионера, пусть и заслуженного…

***

Москва, МИД

Андрей Андреевич Громыко был немало удивлен, когда спустя полчаса после ухода Макарова к нему на прием попросился и другой заместитель, Чебаков Юрий Борисович. Нет, не тому, что попросился на прием, это как раз дело обычное, а тому, что секретарь указала и цель его визита – обсудить инцидент на Кубе с интервью Фиделя Кастро корреспонденту «Труда»…

– Сговорились они, что ли, с Макаровым? – пробормотал министр, велев пустить к себе Чебакова. – Но зачем, если так? Глупо это как-то выглядит, один за другим по тому же вопросу идут. Надеюсь, хоть этот не скажет, что его сын попросил… А то это будет уже не смешно…

Юрий Борисович, поздоровавшись с министром, и сев напротив него, тут же приступил к делу:

– Андрей Андреевич, у меня появилась дополнительная информация по тому инциденту в Гаване. Позвонив в посольство, я выяснил, что кубинская сторона уже связывалась неофициально с нашими дипломатами по поводу того интервью с Фиделем Кастро. Сказали, что это их ошибка, они не знали, что Ивлев отдыхает на Кубе с семьей, и поэтому это не является на самом деле интервью корреспондента «Труда» с кубинским лидером, а разговором частного лица с Фиделем Кастро. А подали они это как интервью, данное корреспонденту «Труда», потому что Вильма Эспен, жена Рауля Кастро, не разобралась в том, что молодой человек на отпуске, поскольку встречалась с ним до этого в Москве именно как с корреспондентом «Труда», и велела подать все это именно как официальное интервью в кубинской прессе. Так что с этой точки зрения произошедшее всего лишь недоразумение, и этот молодой человек формально ничего не нарушил…

– А почему вы решили лично этот вопрос изучить, Юрий Борисович? – спросил Громыко, дождавшись окончания речи своего зама, судя по всему, заготовленной заранее, – вы же не по этому региону у меня заместитель, а по Европе? Или вас сын попросил?

– Почему сын? – не понял Чебаков. – У меня же дочери… Нет, и они не просили. Просто ко мне из КПК обратились с просьбой разобраться. Есть там такой Межуев Владимир Лазоревич, он лично давал поручительство этому Ивлеву в партию. И переживает, что это происшествие способно испортить жизнь молодому человеку. А у него уже двое детей, между прочим…

– Я вас услышал, Юрий Борисович, – кивнул Громыко. – Межуева я, конечно, знаю. Уважаемый человек. Так… А по тому вопросу с позицией Югославии в ООН, что я вам поручил, и уже сугубо по вашему региону, нет подвижек?

– Работаем, Андрей Андреевич! Надеюсь, скоро получится отчитаться о сугубо позитивном результате. Есть определённые предпосылки…

Отпустив Чебакова, Громыко хмыкнул.

– Межуев, значит… Что же за филькину грамоту мне прислали из МГУ вместо нормальной характеристики… Пьесу Ивлев этот, значит, поставил в «Ромэне». А теперь и у меня тут какой-то цыганский театр начался, право слово… Замы один за другим идут за молодого драматурга и студента, которого я наивно считал журналистом, хлопотать… Сироту обидели… Ну что же, будем искать золотой ключик от этого спрятанного театра… И разбираться, кто там Буратино, а кто Карабас-Барабас…

И тут же сказал, нажав кнопку, в селектор:

– Ирина, попроси, нет, даже скажем так, потребуй, чтобы из МГУ прислали те бумаги, что были поданы на Павла Тарасовича Ивлева, студента факультета экономики, когда решался вопрос о его рекомендации в кандидаты в партию. С соответствующими характеристиками от рекомендовавших лиц… И особо укажи, что они должны быть подлинными, в отличие от характеристики, присланной ранее…

Глава 2

Москва, квартира Алироевых

Малыш наконец заснул, и Аполлинария вдруг вспомнила, что обещала же Паше, что будет время от времени проверять его почтовый ящик, и доставать из него корреспонденцию, чтобы он не забился. Он же, кажется, ей и говорил, что ворьё всякое ходит по подъездам и высматривает, где ящики забиты газетами и письмами. Мол, это явный признак того, что хозяева отсутствуют и в квартиру можно безнаказанно вломиться.

И вот Паши уже столько времени нету, а она только сейчас об этом вспомнила. Вот же баба-дура! А ведь могла же сбегать, когда давала ключ Эмме и ходила с ней доставать деньги из сейфа.

Вот только ей тогда в голову это не пришло. Ох, и натерпелась же она тогда страху с этим сейфом! Всё боялась, что не сможет все эти циферки правильно ввести и все эти кружочки правильно подкрутить…

Но нет, всё же обошлось. Открылось хитрое устройство с первого раза. Вручила она Эмме и Марату все восемь тысяч, и они отправились покупать дом, как и замыслили.

Накинув лёгкое пальтишко на халат, она вышла в подъезд и вызвала лифт, чтобы спуститься к почтовым ящикам. Мысли между тем так и скакали в голове одна за другой.

Паша сам переехал в Москву, их перевёз, Эльвиру вон с Никифоровной тоже перетащил прямо под Москву, а теперь ещё и Либкиндов в полном составе сюда же перетянул… Ох, Эмка и благодарила его, когда они с ней общались в этот раз, так благодарила! Рассказала, как он ее чуть ли не пинками выгнал из Святославля. Не понимала она тогда, для чего это нужно. А ведь тут совсем другие возможности обнаружились, и чтобы деда обследовать и подлечить, и Никитку… Для Никитки, она сказала, опять же через ее Пашу смогла найти несколько интернатов, где умеют с такими детьми как он обращаться, чтобы развивался правильно. Его же в обычную школу не отдашь, не возьмут…

О, и в декабре же и Славка из армии уйдёт на дембель, и тоже, скорее всего, насколько она поняла, в Москву сюда приедет. Да точно приедет, он же влюблён в Эмму, а Эмма теперь тоже столичный житель.

Ну, из их хороших друзей осталось только Шанцева с женой сюда перетянуть, и будет уже круг общения почти как в Святославле.

При этой мысли Аполлинария фыркнула смешливо, вышла из лифта и проследовала к ящикам. Взглянула на ящик 81-й квартиры и охнула. И точно, там уже было полно и газет, и писем. Торчали уже, и видно было, что последнюю корреспонденцию силком запихивали внутрь…

«Вот что за голова у меня стала, ничего в ней не держится», – ругалась на себя Аполлинария, доставая всё это. – Все как Паша и говорил, стоит только зайти сюда грабителю и взгляд кинуть, как станет понятно, что никто в квартире сейчас не живет. Но Ахмад тоже хорош, постоянно же на работу мимо ящика бегает… Мог бы и обратить внимание муженек…

Принесла всю кипу к себе домой. Убедившись, что сын спокойно спит, облегченно выдохнула, и принялась рассматривать корреспонденцию. Газеты отдельно откладывала, они их с Ахмадом сами почитают, не пропадать же им. Разве Паше они потом понадобятся с такими старыми новостями?

Обратила внимание на то, что на трёх оставшихся после этого конвертах на всех красивые печати имеются, причем разные. Глянув на отправителей, ахнула. А письма-то из посольств иностранных государств оказались!

Паша велел всю корреспонденцию вскрывать, мало ли в ответ позвонить надо или еще что… Так что Аполлинария аккуратно стала их вскрывать дрожащими руками. Через две минуты перед ней лежало три приглашения на приемы в посольства. Во французское, испанское и японское… И все на даты в ноябре, когда сын еще на Кубе будет… Никак не сможет он посетить эти мероприятия…

– Ой, божечки, что творится! – сказала Аполлинария на эмоциях, и тут же опасливо огляделась. В детстве, услышав, что она божится, мать могла и по губам тряпкой треснуть… Сама уже почти бабка, а все также и пугается, что Эльвира услышит и треснет…

Но таким важным людям нужно ответить, конечно. Иностранные посольства, надо же как! Как ее сыночек взлетел-то высоко! И как боязно звонить иностранцам… Вдруг они по-русски и не поймут, что она им скажет…

Но глаза боятся, а руки делают. Взяв телефон, Аполлинария начала обзванивать посольства по указанным в приглашениях телефонам, чтобы сообщить, что Павел Ивлев за рубежом и прийти не сможет…

***

Москва, дом Эммы Либкинд