Александр Бубенников: Бессрочные тайны

Глава 1

Он почувствовал роковую суть останова времени, когда у него, студента-четверокурсника МИФИ на семинарском занятии 20 ноября 1967 года, одновременно встали часы на левом запястье, и он почувствовал страшное сердцебиение после больного толчка или укола в сердце, как толстой ржавой иглой. Он ничего не понял – что? почему? где и как? – только осознал нутром: не к добру это, к худу, всё уже непоправимо и смерть рядом… Вдруг это смерть твоя – напрасная и внезапная?..

Почему-то он в этот миг смотрел на циферблат и зафиксировал момент, как только прекратился бег секундной стрелки по кругу. Всё это, разумеется, не сулило ничего хорошего, вообще, и для него лично. Боль в сердце какое-то время застилала мозг туманом, а потом и боль отошла, и туман рассеялся. Только он нутром почувствовал, что это пока не его личностная смерть, раз он трезво мыслил и мыслит, и осознал момент, когда прекратился бег стрелки на часах, и практически сразу прекратилось биение пульса на его руке. Ведь ему не удавалось прощупать у себя пульс ни на руке, ни на виске. «Потом разберусь со своим пульсом, потом, – подумал он мрачно, – сначала попробую восстановить движение времени. – Он с ненавистью смотрел на остановившуюся стрелку. – Заведу и сам заведусь».

Но завести остановившиеся часы, сдвинуть с места секундную стрелку никак не удавалось даже тогда, когда он докрутил колёсико механического завода до предела безжизненного мёртвого хода. Докрутил с отвращением к наручным часам и к себе колёсико: дальше силой можно только сломать механизм. Скривившись, он остановился терзать мало в чём повинные часы и занялся идентификацией собственного пульса на запястьях правой и левой руки. Пульса не было.

– Слушай, Валь, у меня чего-то пульс пропал… Или так мне кажется в своих бредовых фантазиях… Проверь старик, есть пульс – чуешь или не чуешь?..

Срывающимся шепотом он обратился к своему соседу-однокашнику Валентину за столом в семинарской аудитории «на Камчатке, за последней партой» и протянул свою холодную в липком поту кисть правой руки. Тот взял своими тёплыми сильными руками его ладонь с нескрываемым удивлением и даже опаской, как берут бомбу с взрывным механизмом внутри, наложил пальцы на место запястья кисти, где по идее что-то должно пульсировать. Начал шуровать так и эдак на запястье, потом попросил дать ему другую руку – для сравнения.

Валентин прошелестел одними побелевшими губами, со скорбным выражением на лице, даже с ужасом в глазах:

– Ни хрена не чую, Саш…

Он уже щупал свои запястья на правой и левой руке, сравнивая впечатление от натурного медицинского эксперимента. Потом снова брал кисти рук Александра, чтобы мрачно констатировать, наконец:

– Всё же нитевидный неровный пульс я нащупал у тебя, старик…

– И на том спасибо, утешил, – вздохнул Александр и глазами показал на безжизненные часы, снятые с руки, с замершей секундной стрелкой. – Одновременно часы остановились и почему-то пульс пропал…

– Это исторический факт. Такого я в жизни не встречал, это точно… До медпункта могу тебя сопроводить, кстати… Там оклемаешься…

В это время прозвенел звонок – на короткий десятиминутный перерыв – они вышли вдвоём из аудитории и направились в сторону туалета «на перекур».

– Хочешь закурить по такому историческому случаю, – спросил Валентин, прекрасно зная, что Александр не курит.

– Не-а… Вроде пульс восстановился.

– Я бы на твоём месте закурил, для восстановления жизненных ресурсов… Я, честно говоря, перетрухал, подумал, что ты сейчас дуба дашь… Всё не путём, часы остановились, пульс пропал… Как насчёт медпункта, старый? Там помогут, в себя придёшь, ведь ты бледный, как см…

Александр отрицательно покачал головой, буркнув про себя: «Ещё чего не хватало». Они не возвратились в свою аудиторию на заключительную часть «пары» после затянувшегося перекура Валентина. Почему-то пошли по пустому коридору в сторону их кафедры «Электроники», в лабораторию, где они дважды в неделю занимались учебно-исследовательской работой (УИР). Почему-то лаборатория оказалась открытой, техника Погорелова, ответственного за инвентарь и измерительные приборы, выдачу паяльников, припоя и олова, занимавшегося со студентами во время их практикума, не было на месте. В знак уважения к труду Погорелова, студенты их группы после УИР приглашал техника в ресторацию «на кружку пива с креветками» напротив здания института, рядом с кинотеатром «Мечта». Только сегодня было не до пива и контактов с техником.

– Тебя пошатывает, – заметил Валентин. – В таком состоянии я тебя никогда не видел…

– Я и сам себя таким не помнил раньше…

– Голова кружится?

– Немного есть… – Александр вытащил из кармана брюк остановившиеся часы и тряхнул их, что есть силы, вдруг заведутся. – Нет, не идут, остановились, как вкопанные…

– По твоему отчаянному выражению на лице вижу, что ты готов бросить часы об пол – либо вдребезги разбить, либо заставить их иди – не так ли?

– Так, – с удивлением отозвался Александр. – Либо разбить вдребезги, либо оживить, в конце концов… Это подарок любимого деда, ветерана войны на мой день рождения, выбрасывать жалко, да и в дребезги бить…

– Отдашь в ремонт, если бить вдребезги не решаешься… Как вкопанные, стоят, говоришь? Пульс есть, а время встало… Это что-то значит, старый… Вот что я хочу тебе сказать насчет времени…

Но в это время, гремя ключами, в лабораторию вошел Погорелов и, нагло прищурившись, осведомился:

– Не за мной ребята?.. Приглашаете?..

– Нет, Вить, в следующий раз, – отрезал Валентин, – сейчас не до тебя из-за остановившегося времени, как вкопанного…

– Какого такого вкопанного, – не понял техник, – если не до меня вам, тогда попрошу на выход, орлы… Время на УИР истекло…

– Как скажешь… Мы думали, что остановившееся, как вкопанное, время проведем приятной атмосфере УИР… – весело сказал прокуренным голосом Валентин. – Придется коллегу не в себе подбодрить и просветить в коридоре или на лестнице…

– Это уж ваше дело, орлы, где и как… А пока попрошу на выход, закрываю лабораторию… – выдохнул Погорелов. – Время делу, а потехе час. Правильно выражаюсь?..

Он закрыл лабораторию на замок и почему-то на правах строгого, как недремлющего кафедрального ока, технического наставника погрозил им пальцем.

На лестнице их обогнал симпатичный молодой человек, лет на шесть-семь старше коллег-студентов с одного факультета, бегущий с верхних этажей факультетского корпуса, он хотел пробежать мимо, но остановился, узнав в одном из двух студентов знакомого, и заговорщицки подмигнул левым глазом Валентину, протянув тому руку.

– Привет, Валь. Как дела…

– Привет, Лёнь. Нормально… А у тебя как?..

– Лучше всех, как всегда…

У молодого человека было немного времени на церемонное рукопожатие с Александром, тем более, на представление и даже шапочное знакомство на лестнице. Скорее на автомате лёгкое касание с другом Вали – и побежал дальше, взметнув вверх правую руку в прощальном приветствии.

– Кто это? – спросил Александр. – Знакомое лицо, примелькалось, несколько раз видел его на кафедрах Автоматики и ЭВМ.

– О, это фигура высокого отечественного и международного масштаба, с отличием окончивший наш институт, бывший аспирант, прошедший стажировку в Лондонском университете со специализацией по перспективной вычислительной технике. – Валентин понизил свой голос до шепота и шепнул в ухо. – К тому же Лёня уже восемь с гаком лет зять члена ПБ Михаила Андреевича Суслова. Вот кто наш скромняга-отличник Лёня…

– С каких пор ты его привечаешь? Смотрю, вы же с ним на короткой ноге – знаешь откуда?..

– От верблюда… Ты вроде приходишь в себя от сердечного потрясения, коли стал интересоваться такими удивительными персонажами, как Лёня… Значит, окончательно восстановил пульс и прочие параметры жизнеобеспечения… Меньше всего я хотел бы говорить сейчас о Лёне-зяте… Меня больше всего интересуют твои мысли о фантастике Ефремова, его видении будущего и развития коммунизма, коммунистических идей, попахивающих, ну, сам знаешь чем, еретических масонских идеек… Как ты выражаешься, с примесью ереси жидовствующих…

– Пожалуйста, могу пояснить в основных тезисах, Валь…

– Не сейчас… Всё это требует основательного детального рассмотрения… Хотя тезисно всегда приятно выслушать главные аргументы – про и контра… Самое смешное и удивительное, что главным читателем и одновременно защитником идей Ивана Ефремова является именно главный идеолог партии и он же верховный цензор Суслов… А наш Комитет давно занимается Ефремовым, интересуется его деятельностью и проблемой социально-личностной идентификации фантаста, сказавшего своё слово в воспитание строителей коммунизма… Вот так-то, конфликт воззрений на личность и творчество фантаста Комитета и главного идеолога ЦК…

Полчаса Валентин внимательно выслушивал тезисы об Ефремовских идеях, как раз до звонка окончания семинара, чтобы забрать свои вещи из аудитории. Александр знал, что отец Валентина возглавляет какой-то отдел в КГБ и занимается таинственной хренотенью с диссидентами, сионистами, прочими, разумеется, без реальной конкретики. Валентин говорил Александру, что ценит его умение слушать и никогда не задавать «лишних» вопросов по интересующей и не интересующей проблематике. Так оно и было: что считал нужным рассказать своему собеседнику Валентин, то и рассказывал, без детализации вглубь и вширь.

Но информация о том, что Комитет давно уже «пас» Ивана Антоновича, просто потрясла Александра, большого знатока и ценителя творчества фантаста. Только главные знания о фантасте и эмоциональные потрясения будут впереди… Но Суслов, как главный знаток и читатель-охранитель любимца Ефремова, как защитник фантаста от его яростных критиков и врагов – это было удивительно…

«Никогда бы не подумал так про сухаря-аскета Суслова» – потом часто повторял Александр, вспоминая потом слова Валентина в тот злополучный вечер.

Да, воистину злополучный и насыщенный мистикой вечер – с остановкой часов и пропажей пульса на какое-то время. Лет через сорок с гаком он прочитает в мемуарном источнике членкора Леонида Сумарокова «Штрихи к личностно портрету Суслова» нечто таинственное о часах в деревянном корпусе на госдаче главного коммунистического идеолога страны Советов. Старинные, возможно, дореволюционные, из глубины веков часы те были более чем достопримечательные, высокие в корпусе красного дерева, английского изготовления, с маятником на длинной дорогой цепи с оглушительным боем. Эти удивительные редкие часы, являющиеся обязательной частью казенной мебели на госдаче высшей партийной номенклатуры, играли огромную роль, по просвещённому мнению учёного и бывшего замминистра в Комитете по науке и технике Леонида Николаевича Сумарокова, важнейшую роль в жизни и семье первого идеолога партии и страны. «Часы стояли в столовой и играли важную роль, регулируя бытовой ритм всей семьи. Во всяком случае, я, входя в комнату, где стояли часы и собирались на какие-то общие мероприятия члены семьи, обычно всегда бросал на них взгляд, чтобы удостовериться, не заставил ли себя ждать».