Михаил Ланцов: Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Пролог

171, просинец (январь), 17

За окном подвывал морозный ветерок, гоняя сухие снежинки.

Берослав же молча сидел и смотрел на Гатаса – сына Сусага, который приходился двоюродным братом жене. Его только-только привезли на легком катамаране, которые зимой выступали в роли буеров. Из-за чего вид он имел весьма неважный – с непривычки таких поездок.

Очень.

Совсем.

Но главное – он привез такую «славную» новость, что не пересказать…

Минуло два года, как его, Берослава, провозгласили князем. И каждый день с тех пор он думал о том, что завтра в поход, завтра война… Однако ничего дурного не происходило. Даже набеги прекратились после коронации, если, конечно, тот странный ритуал возле дуба так можно назвать.

Ситуация складывалась хорошо.

В 168 году языги, прижатые римлянами к реке недалеко от Виминациума, бросили обоз с награбленным и налегке ушли за Дунай, направившись через земли квадов в свои степи. Разумеется, не отказывая себе в удовольствии пограбить.

Почему грабили?

Потому что могли.

Квады тоже в 168 году отошли за Дунай, спасаясь от Марка Аврелия, однако очень скоро вернулись на римские земли и начали разбойничать малыми отрядами. Потому и не сумели вовремя отреагировать на выходку вчерашних союзников, что теперь разоряли уже их дома.

Весной 169 года по молодой траве языги наконец достигли верховий реки Тирас, то есть Днестра. И вступили в переговоры с гётами о союзе против роксоланов. Но что-то пошло не так. То ли гёты уже знали о предательстве языгами квадов, то ли степняки не согласились отдать часть своих кочевий под заселение… Так или иначе – началась потасовка. Прямо на встрече. А потом и война.

Иными словами, для Рима, Берослава и роксоланов ситуация складывалась идеально. Просто сиди, кушай попкорн и наблюдай за тем, как твои враги режут друг друга. Но летом 170 года случилась беда. Сильно потрепанные языги, зажатые между гётами, квадами и карпами, попросились под руку раса^[1] роксоланов. А этот дурачок возьми и согласись.

Ох! Как тогда нервничал Берослав! Как переживал!

Ведь это мелочная жадность могла втянуть их всех в тяжелую, а главное – совершенно никому не нужную войну. Но обошлось. Все как-то само собой затихло и заглохло. Как тогда казалось…

– Повтори еще раз, что там случилось.

– Гёты и квады после сбора урожая начали созывать войско и готовиться к походу, – произнес Гатас. – Наш рас, упреждая нападение, собрал свои дружины и выступил к закатным пределам. Уже по снегу.

– И что с ним случилось?

– Никто не знает. Мой отец погиб. Я сам чудом ушел, подобрав у верхнего брода^[2] около сотни всадников. Больше никто не вырвался…

– Там была засада?

– Да. Наш рас увидел врагов, что выстроились на пологом берегу за небольшой рекой. И мы пошли в атаку. Прямо на них – через лед. Река нам хорошо знакомая. Даже я там бывал. Она зимой добро перемерзала, а тут хрупнула сразу много где. Когда же мы завязли в реке, в лоб нам ударила германская пехота, начав забрасывать копьями, а в спину – вышедшая из-за балки их знать. Конная.

– М-да.

– Я спасся только из-за того, что замешкался и завяз в сугробе, а потому сразу не залетел вместе с отцом туда, в реку. Иначе бы и я пал…

– Что с ордами правобережья?

– Их режут.

– Просто режут?

– Да. Просто режут. Там ведь орды языгов старые. И им не простили ни ухода с войны, ни разграбления квадов…

Берослав закрыл глаза и потер переносицу.

Ему было вполне очевидно, что за этим маневром квадов и гётов стоял Марк Аврелий. Это вполне сочеталось с его жестом по передаче такого количества броней роксоланам. Просто так, что ли? А вот мог ли он себе представить, что рас так глупо подставится? Это вопрос…

– Грустно. Печально. А что ты хочешь от меня? – после новой затяжной паузы поинтересовался князь.

– Гёты и квады идут дальше. До меня дошли слухи, что они по весне пойдут на левый берег Днепра. Ты присягал на верность расу, который, вероятно, погиб. Так что клятва тебя более не связывает, и тебе незачем идти туда. Но… мать сказала, что ни гётам, ни квадам твоя торговля с ромеями не придется по душе. И не в твоих интересах отказывать нам в помощи.

– Она считает, что германцы ее прервут?

– Да, если возьмут в свои руки броды и пороги. Потому к тебе она меня и отправила.

– А что другие роксоланы?

– Там всюду раздрай. Я самый старший из выживших наследников бэгов. А матери не могут договориться – каждая тянет на себя. Если гёты с квадами переправятся… – произнес он и многозначительно замолчал.

– Сколько их придет, этих германцев?

– Не могу сказать.

– Что говорил отец? Может, рас о том сказывал?

– Да все над ними насмехались. Дескать, пешие в степь вышли…

Берослав вновь замолчал, задумавшись.

Точной численности гётов и квадов он не знал. Но, используя свой прием с опросом, сумел через ромеев очень приблизительно оценить их «поголовье». У него получилось где-то в диапазоне от тридцати до шестидесяти тысяч семей. И как следствие, мужчин в возрасте старше инициации, которые могут в случае тотальной мобилизации выйти в племенное ополчение.

Много.

Просто безумно много для его сил.

Одно радовало – склока. Все, что он знал о гётах и квадах, говорило об их расколе на множество самых разнообразных конгломератов.

Впрочем, всех «под ружье» эти германцы могли поставить разом только в случае вторжения внешних сил. И то если им промеж себя удастся договориться. А так в поход вряд ли выступит больше половины. Скорее даже трети.

Исходя из описания битвы, данного Гатасом, выходило, что в ней участвовало не очень много людей. Стена щитов в две-три тысячи общинников да дружины знати, быть может, и не всей. Совокупно до четырех-пяти тысяч. Уже терпимо. Хотя, конечно, излишний оптимизм в таких делах всегда ведет в могилу, и расслабляться не стоит…

– Ты знаешь, куда они придут? – тихо спросил Берослав.

– К верхнему броду.

– Почему?

– А куда еще? Ниже по течению только по самой жаре брод, да и пешему там неудобно. Дальше, ближе к морю они не пойдут, опасаясь столкнуться с ромеями и боспорцами. Да и скифы Тавриды могут причинить бед…

Часть 1. Терпкий «аромат» весны

– Господи, Чечевица! Это точно положит конец моей карьере! Срок годности этих консервов истек в 67 году!

– Ну и что, сэр? На вкус по-прежнему хорошее кукурузное пюре.

– За исключением того, что это ветчина, черт возьми!

к/ф «Убрать перископ»

Глава 1

171, просинец (январь), 18

– Ну куда ты смотришь?! – воскликнул Берослав. – Он же разобьется!

– А ты хочешь, чтобы он вырос неженкой? – усмехнулась Мила.

– Он же совсем маленький! Кости еще хрупкие и слабые.

– Тебе нужен достойный наследник! – с некоторым вызовом воскликнула Злата. – Видишь, как он лазает всюду? Это всегда славно.

– Живой, значит, – добавила Дарья. – Сонная муха нам не нужна.

– А если голову пробьет?

– Значит, такова воля богов, – серьезно произнесла жена. – И я тебе еще рожу.

Берослав лишь покачал головой.

В этот самый момент его маленький сын, забравшись на лавку, прыгнул на него и повис на шее, вцепившись в нее со всей дури. Заливаясь при этом смехом. Не со злого умысла, нет. Просто заигравшись и не желая падать.

Князь стряхнул его.

Придержав.

И, посадив на коленку, произнес:

– На меня так прыгать нельзя.

– Можно!

– Еще раз прыгнешь – получишь по заднице.

– Нет!

– Это еще почему?

– Меня бить нельзя!

– Мне можно.

– Нет!

– Хочешь проверить мое слово? Дерзай, – произнес Берослав, отпуская сына на пол.

Тот поступил ожидаемо. Забрался на лавку и повторил свой прыжок. Но… что-то пошло не так.

Отец его перехватил почти в воздухе. И положив на колено, заголил попу, прижав при этом руки, чтобы он ими голую задницу не закрывал. А потом ладошкой отшлепал, невзирая на то, как тот верещал и возмущался. Добротно так – до покраснения афедрона.

Закончил.

После посадил себе на колено и, глядя прямо в глаза, произнес:

– Если я говорю «нет», значит «нет». И в случае неподчинения ты будешь наказан. Понял?

Сын промолчал.

– Сейчас в качестве наказания я тебя отшлепал. Не поймешь – возьму хворостинку и отхожу ей.

– Нет!

– Желаешь проверить?

– Нет… – недовольно покачал головой маленький ребенок. – Плохой папа.

– Значит, плохой, да? Хорошо. Тогда ты сегодня останешься без еды. Для пущего понимания.

– Милый! – встряла Злата.

– Ты слышала меня. Сегодня он остается без еды. А то распустили…

Жена дернулась было возразить, но теща придержала ее, кивнув на окно, за которым солнце уже минуло зенит и приблизилось к закату, то есть ребенка, по сути, оставляли лишь без ужина. Что вполне терпимо, хоть и неприятно.

Сын недовольно надулся, видя, что за него не вступились, как обычно. Он, собственно, и стоял на ушах, творя всякое, зная о такой непробиваемой защите. А тут… что-то пошло не так.

Мальчик был еще слишком маленький, поэтому по местным обычаям князь и не лез, стараясь не мешать женщинам выращивать и воспитывать эту кроху. Мужчине сыновей перепоручали обычно попозже – лет в пять-семь. Но тут Берослав не выдержал. Слишком уж увлекся «женский батальон» потаканием капризам малыша. Даже в приватной обстановке такие игры были явным перебором, а уж при людях со стороны – тем паче.

Дамам это посягательство явно не понравилось. Но они промолчали. Хватило мудрости тещи, сдержавшей дочь от совершенно лишней эскалации. По какой причине? Берославу было неинтересно. Их могло быть миллион, начиная с защиты от рукоприкладства. В эти времена слегка поколотить увлекшуюся супругу не считалось чем-то зазорным или дурным. За князем подобных выходок не наблюдалось, но его особенно и не провоцировали.

– Ты зашел-то чего? – поинтересовалась Мила, меняя тему разговора и пытаясь понизить градус напряжения. А то вон дочь надулась слишком явно, что могло закончиться чем-то дурным.

– Ты с племянником уже разговаривала?

– Нет. Хотела позже поговорить, хотя… он моего общества не ищет.

– Не доверяю я ему.

– И правильно делаешь, – усмехнулась теща.

– Как ты считаешь, что задумала его мать? Зачем она его прислала?

– Ее замысел не секрет. Она хочет спасти наследство мужа, чтобы оно из семьи не ушло. И в прошлом того же желала.

– И все?

– И все, – улыбнулась Мила. – Хотя и этого немало. Гатас слишком юн и неопытен, вот она и переживает. Мальчишка же совсем.

– За ним пошли воины.

– От отчаяния. И я не уверена, что он их удержит хотя бы год-другой.

– А я тут при чем?

– Ты последний взрослый бэг, да еще славный своей воинской удачей. И твоя дружина цела. Если он заручится твоей поддержкой, то сможет сохранить свое положение и даже укрепит его.

– Если не убьют…

– Так-то да. Именно так. Но если ты отвернешься от него – своего родича, то до следующего лета ему не дожить. И жене брата тоже. Их убьют. Всех. Если и не германцы, то свои.

– Значит, они оба в моих руках?

– Всецело.

– И он это понимает?

– Иначе бы сюда не приехал.

– Хм… занятно… – пробурчал Берослав, потрепав надувшегося сына по голове.

Ситуация складывалась очень необычная и неожиданная.

Конечно, князь бы многое отдал ради того, чтобы она вообще не существовала. Ему лезть в это гнилое болото политических дрязгов роксоланов было так же «интересно», как и в «римские» разборки. Но человек предполагает, а Бог располагает. Проще говоря, выбора ему не оставили.