– Шесть месяцев? Серьезно? – Ее голос меняется, но она не злится. Скорее, тревожится и расстраивается.

Я выдыхаю с облегчением.

– Не волнуйся. Я переведу тебе свою долю за аренду квартиры.

Честно говоря, я собираюсь отправить немного больше, но по телефону не буду говорить об этом. Я знаю, что она сто процентов откажется.

– Не-а, офигеть! Шесть месяцев. Но лишь бы ты была счастлива, Беллочка, – говорит она мне, возвращаясь к своему обычному тону.

– Я… счастливее, чем ты думаешь. Прошло столько лет, пока я наконец смогла вернуться в этот маленький городок. Я люблю это место, если честно. Всегда буду любить.

– Знаю, но, черт возьми, я буду скучать. Так что ты там давай, приезжай, как только сможешь.

– Как только – так сразу. – Мое сердце учащенно бьется в груди.

Я буду безмерно скучать по подруге. Не желая снова разреветься, я говорю:

– Короче, как сказала, я все равно буду оплачивать половину арендной платы и ежемесячные счета. Так что ты на этот счет можешь не…

– Прекрати немедленно! Я не поэтому буду скучать по твоей мордахе, и ты это знаешь.

Она замолкает на мгновение. Я тоже.

Нам сложно выражать чувства, понимаете? Я имею в виду по отношению друг к другу. Никто и ничто не могло помешать нашей дружбе, или нашим попойкам, или задушевным беседам о понравившихся мальчиках. Мы были неразлучны. Но мы никогда не задумывались о будущем нашей дружбы.

– Ты моя лучшая подруга, – говорит Алекса. – Я видела тебя практически каждый день в течение последних шести лет. Ты Моника для моей Рейчел^[14]. Я никуда не денусь, и ты тоже, дамочка.

Вот как она всегда описывала нас, и это было правдой.

С первого дня ее «инь» и мой «ян» сделали нас подходящими друг другу подружками. Последующие годы превратили нас практически в сестер. С совершенно разными родителями, конечно.

У нее просто потрясающие родители. Мои, ну… не настолько.

Шесть месяцев без Лексы – это какой-то капец.

– Может, ты прилетишь сюда, в этот маленький американский городок? Типа на длинные выходные или что-то в этом роде.

– Ну, может, и так. Посмотрим, как там сложится с моей работой. Я пока еще не отработала достаточно долго, чтобы попросить отпуск.

А то я не знаю. Она только четыре месяца назад устроилась на работу своей мечты в качестве мультиплатформенного редактора для крупной телерадиокомпании, трудясь над всем – от ситкомов до ежедневных выпусков новостей.

– Нет проблем. Просто одна из нас в какой-то момент сядет в самолет. И по-любому я осенью точно буду в Калифорнии.

– Это было бы здорово! А до тех пор не вздумай пропадать.

– Я буду звонить каждую неделю, Лекса, и держать тебя в курсе всех событий.

– Куда ты денешься, ведь это я буду тебе названивать.

Мы обе смеемся. Я благодарна вселенной за такую потрясающую подругу.

– Ладно, ты скажи, тебе что-нибудь надо? Что я могу послать тебе? Отправить курьером?

– У меня есть все что надо, но спасибо.

– Просто дай мне знать, если вдруг потребуется. Одежда. Обувь. Немного цивилизации.

Я снова смеюсь.

– Да ладно тебе. Тут же не Антарктида или что-то в этом роде. Даже если зимы тут суровые.

Честно говоря, она у меня та еще шмоточница. У нее шкафы вечно забиты ультрамодными новинками. В отличие от моей мамочки я никогда особо не следила за модой и была равнодушна к брендовым вещам.

– Все, что мне надо, я могу купить и тут в магазине. Даллас – маленький город, но тут есть…

– Магазин, в котором продаются джинсы и майки? – спрашивает она. – Ну, в принципе, учитывая, что это то, что ты обычно носишь…

«Чокнутый Шек» – один из самых известных магазинов в Далласе. По крайней мере, был раньше. Там продавали настоящую одежду в стиле покорителей Запада, от которой у меня сносило крышу. Каждое лето я закупала себе полностью новый гардероб. И каждый раз мне приходилось все оставлять у деда.

Когда бы я ни пыталась привезти с собой что-то понравившееся, мама находила и выбрасывала, предварительно отругав за отвратительный вкус и любовь к «дешевой фигне для пастушек».

Я надеюсь, что этот магазин все еще работает, потому что у меня наконец есть время и деньги, чтобы наслаждаться тем, что выбираю я. С улыбкой говорю Алексе:

– Прямо сейчас на мне твое маленькое черное платье, которое я одолжила у тебя на похороны. – Поднимаю ногу. – И твои черные лодочки.

Она смеется.

– Я рада. Даже если люди грустят, они должны делать это стильно. Что сказала Мамзилла?

– Думаю, она даже не заметила.

Я снимаю волос с платья. Конский. Эдисона.

– Я отправлю тебе и платье, и туфли по почте. Спасибо за то, что выручила, но… я не уверена, что когда-нибудь снова захочу увидеть этот наряд.

– Заметано.

– Еще раз спасибо, Лекса. Мне это было необходимо. – Я лениво кручу волос между пальцами. – Мне пора. Приму душ и переоденусь. – А потом пойду в амбар повидаться с Эдисоном. Он, вероятно, ждет меня.

– Ты там одна? На ранчо?

Черт. Она как чувствует что-то. Тон, которым она задает вопрос, – как будто что-то знает.

– Хм… нет. – Дрожь пробегает по позвоночнику.

Должна ли я рассказать о мистере Крышесносном? Было бы неплохо для начала вспомнить его имя.

Алекса была бы в восторге, узнай она, что я не одна. И что я делю дом с парнем, от которого ей бы снесло башню, рассмотри она его как следует. Я видела книги, которые она читает. Если бы этого мужчину поместили на обложку, то девушки свернули бы шеи, пытаясь разглядеть книжку на полке.

И, разумеется, у нее тут же найдется масса предложений по поводу того, как именно его надо использовать.

Вот поэтому я и не хочу ей ничего говорить о нем. Не прямо сейчас уж точно.

– Эдисон здесь. Я и правда не одна.

– Эдисон-Эдисон? Тот конь? Он все еще жив?

В моей спальне в нашей квартире висит картина на холсте – я и конь.

– Жив, здоров и великолепен, как всегда. Он встретил меня, когда я подъезжала к дому.

– О, черт, это круто. Приласкай его от моего имени. Или что вы там делаете с лошадьми.

– Обязательно.

– Значит, ты там одна? Только с Эдисоном?

Я знаю, почему она так настойчиво спрашивает. Я трусиха. Всегда была.

Ненавижу оставаться в одиночестве.

С самого детства. А еще я с самого детства совершенно не умею врать.

– Технически нет, не одна. Здесь, на ранчо, живет еще старый армейский приятель моего дедушки, которого он тоже упомянул в завещании. Он поможет мне.

– О, отлично! Я рада слышать, что ты не одна. Ну все, я тебя отпускаю. Звони мне.

– Ты тоже.

Слава богу. Неловкий момент с полыхающими от смущения щеками предотвращен.

Я отключаю телефон и бросаю его обратно в сумочку. Душ, переодеться в свое и повидаться с Эдисоном. Все три пункта плана звучат восхитительно.

Вытащив все необходимое из чемодана, иду в ванную.

В ней тоже сделан шикарный ремонт. И я снова отмечаю, что все новшества удивительным образом гармонично вплетаются в очарование старого сельского дома. Я сама не сделала бы лучше.

Кто бы мог подумать, что у мистера Крышесносного еще и руки золотые? И это плюс к тому, что парень выглядит жарче, чем солнце, а подкрадывается бесшумно, как пантера.

Керамическая плитка в душе великолепна, новая встроенная ниша для мыла и шампуня, запах которого напоминает мне о нем, мистере Высоком, Татуированном и Мускулистом.

Тот же аромат наполнил воздух, когда он вывалился из двери ванной в нашу первую встречу.

Классный аромат, такой… мужской.

Я мою голову своими шампунем и бальзамом, оставляя бутылочки рядом с другим набором, стоящим в маленькой нише. Обсохнув и переодевшись, я подсушиваю волосы феном, затем иду обратно в спальню прямиком к шкафу. Открываю дверцу и кидаю трусики и лифчик в плетеную корзину рядом с несколькими парами ботинок, а затем вешаю на плечики черное платье.

Вешалки забиты старой одеждой, которую я оставила здесь много лет назад. Я в задумчивости разглядываю вещи, пытаясь решить, можно ли что-нибудь из этого использовать. Джинсы под вопросом, а вот сапоги и рубашки вполне могут налезть. Тут куча всего, что надо будет примерить.

Ковбойские рубашки с длинными рукавами, кое-какие из них на кнопках вместо пуговиц, как летние хлопковые, так и в более теплом варианте – из флиса. Я достаю сразу оба варианта. Одна в розовую и голубую клетку, вторая – черная вельветовая. Поворачиваюсь к зеркалу, установленному внутри шкафа, и сердце выскакивает из груди.

– Что за?..

Я бросаю черную рубашку на стул рядом со шкафом и натягиваю клетчатую прямо поверх белого топа, прежде чем приподняться на цыпочках и отклеить оранжевый стикер, прилепленный к верхней части зеркала.

И в этот раз записка – всего пара слов:

«Добро пожаловать домой, Белла. Доверься приключению.

* * *

Я сияю.

– Я так и сделаю, дед, и тоже всегда буду любить тебя.

Я подхожу к прикроватной тумбочке, чтобы оставить на ней записку, и начинаю хохотать над тем, что нахожу там. Это свежая коробка с леденцами.

– Ох, дедушка, ты обо всем подумал, – шепчу я.

Открыв упаковку, я достаю конфету и очищаю прозрачный целлофан. Затем кладу в карман рубашки и возвращаюсь к шкафу за коричневыми ковбойскими сапогами. Они мне в самый раз и так удобно сидят на ноге, что сердце переполняет счастье. В последнюю секунду переодев штаны и напялив темную рубаху вместо легкой, я направляюсь к двери, готовая к встрече с Эдисоном.

Конь в загоне рядом с амбаром, его большие карие глаза наблюдают за мной, пока я бегу по ступенькам крыльца. Он тихо ржет, когда я обхожу свой джип.

– Иду, иду, приятель. Придержи лошадей, – говорю я ему, смеясь над собственной глупой шуткой.

Так и должно быть. Старые друзья. Глупые шутки. Свежий весенний воздух.

Его голова торчит над верхней перекладиной, и он фыркает, словно говоря: «Поторопись».

– Я хотела устроить тебе сюрприз. Но ты уже знаешь, что у меня есть, не так ли?

Он тихонько ржет, когда я подхожу к загону.

– Ладно, ладно. Все уже. – Я целую его в морду и вытаскиваю леденец.

Он вскидывает голову, а затем вытягивает шею и откусывает половину конфеты.

Я глажу его, пока он жует.

– Тебе повезло, что твои зубы остались целы после того количества леденцов, которое я скормила тебя много лет назад.

Он кривит губы, словно желая показать, что все зубы у него в идеальном состоянии.

– Никогда не меняйся, – шепчу я, качая головой, и протягиваю конфету, чтобы он мог откусить еще раз.

Пока он хрумкает, я оглядываюсь через плечо на звук отдаленного мотора.

Через западное поле едет квадроцикл. Опознаю водителя по внушительной фигуре и ругаю себя, что не могу вспомнить его имя.

Черт, как же там было? Я закрываю глаза, пытаясь припомнить наши беседы с дедом. Вместо этого перед глазами стоит сцена знакомства – он после душа, требующий, чтобы я перестала орать.

Блейк?

Нет, Дрейк.

Дрейк Ларкин.

Эдисон толкает меня в плечо. Я даю ему последний кусочек леденца и тихо спрашиваю:

– Что ты думаешь о мистере Ларкине? Странный парень, не так ли?

Эдисон фыркает и топает ногой. И снова толкает меня.

– Правда? – Я смеюсь. – Прям настолько?

Конь снова кивает головой.

Я хлопаю его по носу.

– Тогда все в порядке. Если ты одобряешь, то я рада, что он здесь. Что-то подсказывает мне, что нам понадобится любая помощь, которую мы можем получить. – Квадроцикл уже почти у амбара, поэтому я наклоняюсь ближе к Эдисону и шепчу: – Знаешь, я рада, что он не настолько стар, как я себе представляла. Было бы довольно странно, если бы кто-то старше папы слонялся поблизости.

Эдисон обнюхивает мою ладонь.