Джозеф Шеридан Ле Фаню: Шах и мат

Серийное оформление А. Фереза, Е. Ферез

Дизайн обложки В. Воронина

Школа переводов В. Баканова, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Глава I. Мортлейк-Холл

Величавый, старинный, в своем роде уникальный особняк находится примерно в полутора милях от Ислингтона^[1] (если только Ислингтон за последние два года не добрался, разросшись, до его пределов). Исстари особняк принадлежал семейству Арден, одному из самых почитаемых в графствах Нортумбрии^[2]. К особняку прилегает пятьдесят акров земли, где найдутся и кустарники, и реликтовые рощи. Здешние пруды изобилуют рыбой; лебеди скользят по их незамутненной глади. Высоки живые изгороди из тисов; есть участки, где деревья высажены в шахматном порядке, где расставлены тяжеловесные фавны, богини и прочие атрибуты роскошной и отжившей свое старины. Помпезный, сработанный из канского камня^[3], с великолепным парадным крыльцом, высится Мортлейк-Холл; в особенном изяществе его очертаний виден гений Иниго Джонса^[4] (которому авторство и приписывают); тени вековых деревьев и потеки на стенах двухсотлетней давности, а также налет сумрачной меланхолии свидетельствуют еще не о распаде – о нет! – но лишь о чем-то близком к запустению.

Вечереет; особняк и окрестности залиты предсумеречным светом. Лучи закатного солнца сейчас вровень с высокими окнами гостиной. Они румянят голландские шпалеры на противоположной стене и добавляют живописности небольшому обществу.

Вот леди Мэй Пенроуз, восторженная толстушка, пьет чай, не снявши капора и не прерывая приятнейшей беседы. Экипаж леди Мэй ждет у крыльца.

Вы спросите, кто эта юная девица изумительной красоты, что сидит напротив леди Мэй? Ее серые бархатные глаза упиваются видом западного края небес; тонкая рука подпирает щечку, взгляд – отсутствующий. Сколь шелковисты ее темно-каштановые волосы, будто сбрызнутые жидким золотом! Волосы растут низко надо лбом, что придает дополнительную прелесть овалу лица. Есть ли где в мире кармин, который подошел бы к этим восхитительно обрисованным губкам лучше, нежели их природный оттенок? А когда, во внезапном порыве обратившись к леди Мэй, красавица чуть меняет наклон головки и улыбается, как милы эти мягкие ямочки и эти зубки, мелкие и ровные, словно жемчуг!

Это – Элис Арден; а рядом, облокотившись на кресло-амвон^[5], стоит, занятый оживленной беседой, ее брат, Ричард. Сходство брата и сестры несомненно; Ричард тоже замечательно хорош собой. Его лицо, столь же свежее и тонкое, как у Элис, дышит, однако, сугубо мужественным благородством.

А вот кто этот худощавый, высокого роста человек? В этом маленьком обществе только он кажется зловещим. Одну руку он держит на груди, другую – на бюро; он стоит, прислонясь к стене. Кто же этот бледный человек, «чей вид наводит на мысли о могиле, а профиль вызывает ассоциации со сломанным клювом зловещей птицы»^[6], чьи глаза остаются мрачны, даже когда тонкие бесцветные губы растягиваются в улыбке? Этими своими глазами он буквально пожирает хорошенькое личико Элис Арден, которая щебечет с леди Мэй; взгляд пронзителен и тяжел. Брови его приподняты к вискам, как у Мефистофеля; с лица не сходит язвительное выражение, а по временам к язвительности прибавляется угроза. Нижняя челюсть несколько выдается вперед, что усугубляет насмешливость его улыбки и подчеркивает вмятину на переносице.

В те времена лондонские гостиные знавали некоего мистера Лонгклюза, человека весьма приятного и вдобавок удобного и полезного; каким образом он получал доступ в эти гостиные, оставалось загадкой. Многие джентльмены были в долгу у мистера Лонгклюза, ибо он весьма сноровисто выручал их из разнообразных пустячных ситуаций; он имел талант, получив преимущество, сохранять таковое, а еще, отнюдь без напористости и даже без намека на лесть, развивать и надстраивать раз обретенное знакомство. На вид вы дали бы ему лет тридцать восемь; на самом деле он был гораздо старше. Держался он как джентльмен, блистал умом; все знали о его богатстве – но ни единый из его тогдашних приятелей не слыхивал о нем ни в школьные свои, ни в студенческие годы. Мистер Лонгклюз ни разу ни словечка не обронил ни о своем рождении, ни об отце и матери, ни о том, где и какое получил образование, – в общем, на его «жизнь и приключения» не пролилась даже толика света.

Каким же образом умудрялся он заводить столь блестящие связи? К нему благоволил случай, в чем мы убедимся, когда получше узнаем мистера Лонгклюза. Весьма печально, что об этом приятнейшем, любезнейшем, учтивейшем человеке ходили странные слухи. Еще печальнее, что о нем было известно так мало. Без сомнения, мистер Лонгклюз имел врагов, коим его скрытность давала над ним преимущества. Но разве не принимали в лондонских гостиных целые сотни других джентльменов, ничуть не интересуясь окутанными мраком событиями их ранней молодости?

Мистер Лонгклюз – бледный, плосконосый, с этими своими насмешливо приподнятыми бровями, с улыбкою, растянувшей тонкие губы, – озирал небольшое общество, прислонившись плечом к раме, которая разделяла две голландские шпалеры дивной работы (голландскими шпалерами были украшены все стены гостиной).

– Кстати, мистер Лонгклюз, – молвила леди Мэй, – вы ведь обо всем осведомлены – скажите, есть ли надежда, что несчастное дитя выживет? Я имею в виду чудовищное убийство на Темз-стрит, когда сразу шесть малышей были пронзены кинжалом.

Мистер Лонгклюз улыбнулся.

– Леди Мэй, я очень рад, что могу ответить вам, опираясь на сведения из самого надежного источника! Нынче я нарочно остановился, чтобы задать этот вопрос сэру Эдвину Дадли прямо через окно его экипажа, и сэр Эдвин сообщил мне, что как раз едет из больницы, где навещал бедного малютку, и что дела совсем не плохи.

– Ах, прямо от сердца отлегло! А что говорят о мотивах преступления?

– Всему виной ревность; но есть мнение, что убийца безумен.

– Это всего вероятнее. Надеюсь, что дело именно в безумии. Только ведь злодея нужно держать под замком.

– Его уже заперли, не сомневайтесь, леди Мэй. Это само собой разумеется.

– В толк не возьму, отчего это, – продолжала леди Мэй, весьма склонная к многословию, – люди так любопытствуют насчет убийств, когда, кажется, должны бы их страшиться?

– Один из Арденов тоже стал жертвой убийцы, – обронил Ричард.

– Знаю, знаю – бедный Генри Арден, – подхватила леди Мэй, понизив голос и потупив взор, но краем глаза следя за реакцией Элис – вдруг ей неприятно слушать про убийство?

– Когда это случилось, Элис было только пять месяцев от роду, – сказал Ричард. Он сел на стул рядом с леди Мэй, ладонью накрыл ее руку, улыбнулся и продолжал, перейдя на шепот, весь подавшись к своей собеседнице: – Вы всегда столь чутки и отзывчивы, и до чего же это мило!

Закончив сию краткую речь, Ричард Арден еще несколько секунд, лучась нежным восхищением, засматривал в глаза леди Мэй. Вся кровь бросилась в пухлые щеки леди Мэй, а руку она отняла не прежде, чем перехватила косой взгляд мистера Лонгклюза.

Все сказанное об этой даме Ричардом Арденом было правдой. Едва ли кто сыскал бы женщину более простодушную и более доброжелательную, чем леди Мэй. Вдобавок она была очень богата и, по словам любознательных острословов, давно мечтала разделить свое золото, равно как и недвижимое имущество, с красавцем Ричардом Арденом, даром что он в свои двадцать пять лет годился ей чуть ли не в сыновья.

– О, я помню этот ужасный случай, – заговорил мистер Лонгклюз, слегка поежившись и качнув головой. – Где же меня застали вести о нем – в Париже или в Вене? В Париже, да, именно там. Воспоминания отчетливы, ведь злодей – Мейс его имя – еще раньше, на скачках, украл у меня кошелек. После убийства ему удалось скрыться. А мне тогда было лет семнадцать.

– Разумеется, вы не могли быть старше семнадцати, – согласилась простодушная леди Мэй.

– Я хотел бы при случае узнать об этом злодействе подробнее, – продолжал мистер Лонгклюз.

– Только выберите удобное время, – произнес Ричард.

– В любом семействе обязательно есть убиенный, а также призрак, а еще красавица – хотя последняя, может быть, живет и дышит уже только на полотне Питера Лели, или Готфрида Кнеллера, или Рейнольдса. Эти портретисты, как известно, с дальновидностью отпускали со своих палитр и розы, и лилеи, – заметил мистер Лонгклюз. – Впрочем, находясь при дворе, они, в согласии с эпохой, иногда могли и польстить модели. Счастлив человек, чьи годы пришлись на расцвет того или иного достойного семейства; человек, который может, пусть и со стороны, наблюдать – и боготворить.

Это было выдано приглушенным голосом, неожиданно приятным для человека столь отталкивающей наружности. Мистер Лонгклюз, произнося свою речь, глядел на мисс Арден; он вообще редко отводил от нее глаза.

– Ах, что за слог! – воскликнула леди Мэй и захлопала в ладоши.

– Все забываю спросить вас, леди Мэй, – произнесла Элис, не желая длить минуту триумфа, – как себя чувствует ваша очаровательная левретка – ну, та, которая захворала? Надеюсь, ей лучше?

– Гораздо. Она почти здорова. Нынче я прогуливала ее в экипаже, мою бедняжечку Пепси! Но мне показалось, что солнце как-то уж слишком ярко светит – вы этого не находите, Элис?

– Разве только самую малость, леди Мэй.

Мистер Лонгклюз отвел глаза и прислонился к стене со вздохом и вымученной улыбкой, которая внушала жалость к этому человеку, сколь бы ни было некрасиво его мертвенно-бледное лицо.

Угадал ли гордец Ричард Арден, что за благоговейную страсть питает к его сестре этот подозрительный Лонгклюз – персонаж, в котором все вызывает сомнение: и статус, и родословная, и занятия в молодые годы, и нрав – буквально все, кроме богатства? Разумеется, угадал. Однако о богатстве Лонгклюза ходили легенды, и не могли же, в самом деле, ошибаться евреи-ростовщики – по их словам, мистер Лонгклюз стоил миллион восемьсот тысяч фунтов и притом имел больше ста тысяч ежегодного дохода.

Отвергнуть такого человека, не разобравшись, что с ним и как? Вот уж нет; и потом, разве мистер Лонгклюз не мил и не учтив? Мало ли какие слухи ходят о нем среди ростовщиков и банкометов? Пусть этим слухам верят недоброжелатели мистера Лонгклюза, пусть повторяют навязшую в зубах пословицу «Нет дыма без огня»; но разве хоть кто из них посмел сказать нечто подобное вслух? Разве кто хоть пять минут продержался под напором дотошного Ричарда? И разве Ричард обнаружил улики, разве нашел основания для подозрений? Нет, не нашел даже намека на таковые. Да и вообще – разве избегнул россказней о себе хоть один человек, оболгать которого представлялось выгодным?

Вот перед Ричардом мужчина, чье состояние давно перевалило за миллион. Дай ему ускользнуть – и его тотчас сцапает для своей дочки какая-нибудь герцогиня.

Нет, это прекрасно, что Лонгклюз влюблен по уши; значит, деньги для него еще не все.

– А где же сэр Реджинальд? – осведомилась леди Мэй.

– Уж точно не здесь, – отвечал Ричард. – Вам ведь известно, что мой отец на порог меня не пускает.

– Неужели? И вы до сих пор не помирились?

– Увы. Сейчас он во Франции, на курорте – в Виши, кажется. Элис, ты не помнишь – отец в Виши? – Поскольку мисс Арден не соблаговолила ответить, Ричард просто заключил: – Да, он в Виши.

– Я забираю Элис в Лондон. Она обещала погостить у меня еще чуточку. А вы, по-моему, уделяете ей слишком мало внимания, не так ли? Вам следует навещать сестру несколько чаще, – произнесла леди Мэй, и в ее полушепоте зазвучали нотки мольбы.

– Я просто боялся вам наскучить. Вы сами знаете, что никакое другое занятие не является для меня и вполовину столь же приятным, – отвечал Ричард.

– Значит, Элис будет ждать вас – помните об этом.