Примета 4: ходить ночью в лес – к несчастью

Первое майрэля. После полуночи

Таисия

Возможно, стоило закрыть перед Грегом дверь и оставить его и стервозину Мигну без помощи. Это было бы вполне логично и в какой-то мере даже справедливо. Но я не смогла. Заранее с ужасом представляла то, через что придётся теперь пройти, вот только оставить человека умирать, зная, что в теории можешь его спасти – не в моих силах.

Не одна Ланка – дурочка сердобольная. Вместе с непрошенным даром на меня обрушилась и непрошенная ответственность, к которой я тоже оказалась не готова. Ну не просила же быть целительницей!

Однако рассусоливать некогда. Пока я предаюсь судьбобичеванию, где-то истекает кровью пусть злоязыкая, но беременная Мигна…

Я подхватила корзинку с зельями, затёртым набором хирургических инструментов и перевязочными средствами. Грег оставил запряжённую марчем телегу у самого входа, и рванул с места, стоило мне только забраться в неё. Сквозь ночной лес он мчал так, будто за ним гнались призраки.

Марч, больше всего напоминающий антилопу канну, испуганно нёсся по утоптанной грунтовой дороге. Грег хлестал его по крутым бокам, заставляя потной шерстистой стрелой лететь сквозь полный опасностей лес. Будучи дневным животным, марч плохо видел в темноте, но боль от ударов и страх подстёгивали поскорее вернуться в родное стойло.

– Перестань! – потребовала я, когда Грег замахнулся для очередного удара плетью.

– Тебя не спросили, – грубо ответил он и стеганул марча ещё раз, хоть и слабее.

– Будешь так себя вести, я откажусь помогать, – пригрозила я, хватаясь руками за борта телеги, чтобы не выпасть от тряски. – И тогда смерть Мигны будет на твоей совести. Одно дело помогать больным, другое – терпеть жестокость и грубость. На второе я не подписывалась.

Отповедь удивила Грега настолько, что он даже обернулся и на секунду уставился на меня широко распахнутыми глазами. Правда, когда телегу в очередной раз подкинуло на кочке, ему пришлось снова посмотреть на дорогу.

Лану можно понять – Грег был чудо как хорош собой. Эдакий Джейсон Момоа, только помладше. И даже левую бровь рассекает шрам – всё по канону. Как тут устоять, особенно неопытной и жаждущей романтики девушке?

Бешеная скачка и тряска закончились у двухэтажного дома старосты. Его сыновья распахнули ворота, и мы стремительно въехали внутрь огороженного высоким забором двора.

Вопреки ночному обычаю, входная дверь была приоткрыта, и Грег потянул меня в избу, пока сыновья старосты распрягали марча и уводили в стайню. Обитатели дома не спали, а из дальней комнаты слышались стоны. Именно туда меня и потащили.

Стоило мне появиться на пороге, как бледно-серая, как городской снег, жена старосты отпрянула от постели, на которой металась стонущая от боли Мигна. При виде окровавленных простыней меня замутило так, что пришлось ухватиться за косяк, лишь бы не свалиться в обморок. В глазах потемнело, а к горлу подступила тошнота.

– Ну чего ты стоишь? – раздражённо подтолкнул меня к кровати жены Грег.

– Не смей меня трогать! – прошипела я, справляясь с накатившей дурнотой.

Божечки-кошечки, сколько крови! Как эта Мигна вообще ещё жива?

Помимо дурноты, началась ещё и противная икота, но хоть в глазах прояснилось. Захотелось сбежать и спрятаться, и я горько пожалела, что согласилась поехать с Грегом. Воспоминания Ланы отступили на второй план, а в ушах громко стучало сердце, мешая сосредоточиться.

Да я понятия не имела, что с этой Мигной не так! Преэклампсия? Нет, это другое!

– Да сделай уже хоть что-нибудь! – взмолилась мать, почти такая же бледная, как её лежащая на постели дочь.

Спокойно! Лана это уже делала… Нужно просто довериться памяти тела. С чего там начинают лекари? В голове было пусто, только оглушающе громким метрономом бухало сердце.

– Ланка, – принялся трясти меня за плечи Грег.

– Отвали, – рявкнула я и шагнула к Мигне, оголила напряжённый живот и нарисовала на нём единственное заклинание, которое смогла вспомнить – обезболивающее.

Девушка выдохнула спокойнее и затихла.

– Ты что сделала? Убила её? – взъярился вдруг Грег, сбивая с мысли.

– Обезболила, – зло огрызнулась я, отчаянно паникуя.

– Грег, уйди! – неожиданно твёрдым голосом приказала мать Мигны и с надеждой посмотрела на меня: – Что с ней?

ДА ОТКУДА МНЕ ЗНАТЬ?!?

Да, откуда?..

Я зажмурилась, выискивая в воспоминаниях Ланы подсказку. Не сразу, но уцепилась за диагностическое заклинание и с облегчением нарисовала его на выдающемся животе. Если бы ещё не икота…

– Отслойка плаценты! – радостно воскликнула я, наконец разобравшись в ворохе чужих знаний.

Мою радость никто не разделил. Руки заметно тряслись, а тошнота так и не отступила – бултыхалась во мне где-то в районе диафрагмы, но я старалась смотреть не на постель, а на лицо Мигны и её живот. Большой живот, в котором сейчас замерли от ужаса сразу два нерождённых младенца. Они ещё ничего не понимали, но прекрасно ощущали, насколько плохо их маме.

Вместе с дурнотой и икотой навалилась ещё и жалость, огромная и удушающая.

Ладно, сдаваться рано. Мигна пока жива, а я вроде как даже в обморок не падаю…

Следующие полчаса я дрожащими руками рисовала на барабаном натянутом животе магические узоры – прямо поверх проступившей ниже пупка тёмной полосы. Я словно погрузилась в тело больной – мысленно потянулась к лопнувшим крупным сосудам и помогла телу их закупорить, затем поспособствовала выводу из организма продуктов распада. К счастью, площадь отслойки была небольшой и у меня получилось прирастить её обратно. К двойному счастью, сил хватило, а почки у пациентки выдержали. Напоила её терпким кроветворящим зельем и наказала её матери давать побольше сладкой воды.

К моменту, когда жизни Мигны и её малышей ничто не угрожало, я настолько выбилась из сил, что даже встала с трудом – слишком истощилась магически. Голова кружилась, а в ушах стоял противный писк, зато я могла гордиться собой: не просто спасла три жизни, меня даже ни разу не вырвало в процессе!

С улыбкой облегчения я подхватила корзинку и, пошатываясь, вышла из комнаты больной.

Грег нервно грыз ногти в тускло освещённом коридоре и вскинулся при виде меня.

– Она стабильна. Отвези меня, пожалуйста, домой.

– Совсем девка ошалела? – раздалось справа, и из тёмной комнаты проступил силуэт старосты. – Какое домой? Ночь на дворе. Спать будешь здесь. Дроги́м тебя проводит.

Дрогим – это тот самый непутёвый сынок, которого староста прочил Лане в мужья?

– Хорошо, – сдалась я.

Какая разница, в которой из чужих постелей спать? Что в избе, что здесь я была одинаково далеко от родного ортопедического матраса. А так – заодно осмотрю Мигну утром, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо.

В коридоре появился третий силуэт, на полголовы выше рослого Грега. Дрогим тоже пошатывался – то ли от волнения, то ли от недосыпа, то ли от усталости. Этой ночью спать не пришлось никому: хоть дом и погрузился в ночной мрак, звуки ясно давали понять, что его обитатели на ногах.

– Дрог, поухаживай за Ланой, – нарочито громко и медленно проговорил староста. – Она – твоя будущая невеста. Будь с ней ласков.

Эти слова мне не понравились, как не понравилось и невнятное мычание Дрогима в ответ. Он что, пьян? Хотя запаха перегара нет…

Дрогим подхватил меня под локоть и поволок за собой. Пока что лаской не пахло, но я не стала упираться, слишком ошарашенная и уставшая от всего произошедшего за сегодня. По телу разливалось странное онемение – то ли результат магического переутомления, то ли просто запоздалого шока. Даже нервическая икота наконец унялась, и я вздохнула спокойнее.

– Сюда, – пробурчал амбал, втягивая меня в тёмную комнату.

Единственное окно плотно закрыто ставнями, а источник света в коридоре он загородил собой, встав в дверном проёме, плечами касаясь обоих косяков. Его лицо находилось в тени, так что я толком и разглядеть его не могла.

В комнате была лишь одна полутораспальная кровать, даже в темноте выглядевшая не особо опрятно и навевавшая мысль о постельных клопах и энурезе. Зря я не настояла на том, чтобы меня домой отвезли…

– Раздевайся, – вдруг потребовал амбал, отчего по телу прокатилась волна то ли страха, то ли неприязни. Унявшаяся было икота снова вернулась.

– Пожалуйста, ик, закройте дверь. С той стороны, ик, – как можно твёрже попросила я.

Амбал дверь закрыл, только не с той, а с этой стороны.

Стало очень темно, очень тихо и очень страшно. Особенно когда он нетвёрдо шагнул ко мне и снова потребовал:

– Раздевайся!

Пахнуло чем-то неуловимо знакомым. Для Ланы, не для меня. Для меня пахнуло угрозой изнасилования.

– Это что ты тут вздумал учинить? – воскликнула я, вскипев от возмущения. – Я твою сестру только что спасла, неблагодарный ты говнюк! А ну пошёл отсюда вон, и чтоб я тебя больше никогда не видела!

Из коридора раздался отчётливый кашель, и я вдруг поняла, что всё это подстроено. Староста изначально всё спланировал так, чтобы оставить меня со своим сынком один на один. На всю ночь. Дрогим, видимо, был в курсе, поэтому шагнул ко мне с рёвом:

– Ты моя невеста!

– Ни черта подобного! – выпалила я и отскочила в сторону.

В небольшой комнате играть в кошки-мышки было с руки только ему – он-то как раз граблями своими почти из любого угла до меня мог дотянуться. Я изловчилась и толкнулась плечом в дверь, но её подпёрли с той стороны.

Вот суки!

– А ну раздевайся! – в третий раз потребовал амбал, на этот раз с нотками обиды в голосе.

Если бы умела, я б его прокляла. Вместо этого решила огреть его полной зелий корзиной, но внезапно наткнулась на что-то под ногами и швырнула находку в Дрогима. Зазвенела крышка, что-то жидко плеснуло и булькнуло. И без того не особо уютная комната вдруг превратилась в газовую камеру – так завоняло нечистотами, что я закашлялась.

Облитый помоями Дрогим вдруг взревел, осел на пол и разрыдался.

От шока я заикала даже чаще – каждый раз болезненно вздрагивая всем телом.

Дверь в коридор распахнулась, и в желтоватом дрожащем свете предстал староста. Он осмотрел поле битвы с ночным горшком и вперил в меня дикий от злости взгляд:

– Дрянь неблагодарная!

– Это я неблагодарная?! – взвилась я, наступая на него. – А ничего, что я только что дочь вашу с того света вытянула? Чем вы меня отблагодарили? Пьяному переростку своему отдали?

– Он не пьяный! – тут же взвился староста, бешено топнув ногой.

– Тогда обдолбанный! – в запале бросила я, и в ту же секунду всё встало на свои места.

Неуловимо знакомый запах – листья лоу́зы. Сильнейшее обезболивающее, даже в малых дозах вызывающее у больных эйфорию и быстрое привыкание. Почти не используется магами из-за рисков – лучше потратить силы, чем пристрастить пациента к лоузе.

Преодолевая брезгливость, я подошла к Дрогиму и заглянула в лицо. Из перекошенного рта доносились всхлипывающие рыдания, а ещё виднелись даже не жёлтые, а словно ржавые зубы. Верный признак того, что парень жуёт листья лоузы давно и регулярно.

– Можно подумать, тебя кто-то ещё в жёны возьмёт! – взвился староста. – Дрогим парень хороший, только больной. А ты – целительница. Вылечи и будет тебе хороший муж! Чего нос воротишь, он и высокий, и кровельщик справный, и силой не обделён. И денег я вам дам, – уже мягче проговорил Рустек. – Забрала бы его к себе и вылечила. А если бы кто в деревне после этого слово о тебе плохое сказал, я бы их всех заткнул. Ты только вылечи его!

Рыдающий у стенки Дрогим вдруг завопил:

– Отстаньте от меня! Не хочу! Ничего не хочу! Чего вы пристали?!