Помыв посуду, начала приготовления к походу. Отыскала удобные ботинки, корзинку для сбора трав, собрала перекус и решила, что завтра пойду прямо после обеда. Жаль, брюк в гардеробе Ланы не было, я всё перерыла и так и не нашла, а ходить в лес в юбке – дурость какая-то…

Сшить, что ли? Так меня максимум на дырку или стрелку на колготках хватало.

Проветрила избу, забралась на стол и распределила подвешенные между балками сушёные травы так, чтобы появилось место для новой партии, а потом помыла окна.

Нет, честное слово, в сутках слишком много часов, если не тратить их на интернет. Зато я наконец поняла смысл совета правильно подбирать расстояние до рабочего монитора, чтобы не уставали глаза. На расстоянии одного мира от монитора глаза действительно перестали уставать. Кто бы только мог подумать!

Мы с Шельмой легли спать ещё затемно, а я подумала, что нужно сколотить себе кровать. Лана всегда спала на печи, а бабка – у окна, хотя зимой могла и на печь взобраться, косточки погреть. Тогда внучке доставалась постель. По местной традиции кровать покойницы сожгли сразу после смерти – чтобы отпугнуть чужого духа от мёртвого тела. Уж не знаю, какая за этим стояла логика, вряд ли даже очень непритязательный дух вселился бы в соломенный матрас или поеденный жучками подголовник, но факт остаётся фактом: теперь в избе осталось лишь одно спальное место, крайне некомфортное по летней жаре.

Гамак, что ли, повесить во дворе? Так там меня какая-нибудь местная пакость сожрёт и не подавится…

В общем, я долго ворочалась, слушала мурчание Шельмы и уснула с трудом, однако стоило только впасть в жаркий сон, как в дверь раздался тревожный стук.

Я продрала глаза и наконец поняла, почему в поликлиниках некоторые врачи принимают с 10.15 до 12.45 только по понедельникам. Установить, что ли, такой же график?

Всё равно не платят ни шиша!

– Ланка! Ланка! Открывай! – завыли из-под двери.

Горестно вздохнув, я слезла с печи, утёрла вспотевший лоб и почесала шею, которую щекотали прилипшие к влажной коже кудрявые волоски. Ладно, может, целительница и не зря утягивала свою роскошную шевелюру в косу или тугой узел на затылке.

Распахнув дверь, очень вопросительно, но не очень доброжелательно уставилась на немолодую неопрятную женщину.

– Ланка, тут дело-то какое. Беда у нас приключилася, – залепетала она, фальшиво улыбаясь. – Матери спину-то защемило, аж всю бедняжку перекорёжило…

И голос-то какой заискивающий! Неспроста!

Порывшись в воспоминаниях Ланы, я вспомнила и дочь, и её мать – самую вредную и противную деревенскую бабку с говорящим прозвищем Сока́лиха. Нет, эти две красотки пусть лечатся молитвами к Солару, прикладыванием подорожника и уринотерапией.

– Ах, какая печаль. Ну, пусть выздоравливает! – не особо искренне пожелала я и начала закрывать дверь.

– Ты б сходила к ней, помогла бы, а? – настойчиво попросила Со́тта.

– Пожалуй, откажусь, – ответила я. – Кстати, ваша мама мне ещё двести сорок арчантов задолжала за зелья.

– Совесть-то у тебя есть? – вдруг перешла в наступление Сотта. – Человеку плохо!

– Совесть у меня есть, и она не позволяет торговать подпорченным зельем. В отличие от вашей матери, продавшей мне червивое мясо.

– Ой, ну разок и продала, тоже мне катастрофина!.. – всплеснула руками Сотта. – Можно подумать, ты потравишься! Нобларину-то благородную из себя не строй! Ты ж магичка, тебя хоть помоями корми – ничего тебе не сделается!

От такой незамутнённости у меня аж вера в людей пошатнулась и чуть не рухнула со всей высоты моего жизненного опыта. Честное слово, с таким беззастенчивым хамством всего пару раз в жизни сталкивалась и до сих пор не могла поверить, что люди вот такую дичь на серьёзных щах способны нести.

Может, деревня всё-таки стоит на месторождении каких-то редких газов, испарения которых вызывают массовый кретинизм?

– Маме вашей скорейшего выздоровления, – с каменным лицом проговорила я. – А если вы хотите получить медицинскую помощь, то для начала придётся рассчитаться по долгам, принести извинения, и только если они покажутся мне достаточно искренними, я приду и осмотрю вашу мать. Ей, кстати, перед приёмом необходимо будет помыться. Знаю, что в вашей семье это не принято, но вы уж расстарайтесь.

Сотта набрала воздуха в грудь, но я решила не рисковать барабанными перепонками и просто захлопнула дверь у неё перед носом.

Поголосив какое-то время, она наконец убралась восвояси, а я за неимением вина напилась колодезной воды и всерьёз задумалась о будущем. Долго я в этой деревне не протяну – однозначно кого-нибудь задушу, поэтому нужно брать руки и делать ноги.

После ухода Сотты уснуть уже не получилось, да и время перевалило за полдень.

Взяла и в сердцах наварила обезболивающих, кроветворящих, слабящих и крепящих отваров – всего самого ходового и привычного для Ланы. Пирожки-антидепрекуси уложила в один куль, кое-какие закуски – в другой, и по вечернему солнышку выдвинулась к старенькой наставнице Ланы делать то, что она сама должна была сделать ещё полгода назад – нажаловаться и посоветоваться.

Из мешка сообразила подобие рюкзака-сидора, а с собой взяла пустую корзину покрепче и подстилку – для Шельмы.

Киса была абсолютно счастлива. Она бежала по утоптанной дороге впереди меня, радостно подпрыгивая, топорща хвост и одновременно прихрамывая то на больную, то на здоровую ногу – от переизбытка чувств. Пятнистые круглые ушки локаторами вращались в разные стороны, а шкодливые глазищи так и выискивали, чего бы вокруг закогтить и схарчить. А если не схарчить, то хотя бы убить и размазать по земле тонким слоем.

В целом, я кисины эмоции полностью разделяла.

Долгая прогулка пошла на пользу – к приходу в другую деревню проблемы уже не казались такими уж огромными, и наконец отступило ощущение, что я медленно двигаюсь по конвейеру в сторону гигантского пресса, готового меня раздавить.

Как говорится, жизнь говно, но мы с лопатой. Будем удобрять мечты!

Примета 7, новоявленная: бесить человека со скальпелем в руках – к новым дыркам в организме

Девятое майрэля. Ранний вечер

Таисия

Бабку Грису хорошо знали во всех окрестных сёлах. Крепкая, абсолютно седая целительница давно разменяла девятый десяток, но бодрости в ней было столько, что молодёжь позавидует.

Вот я чем старше становлюсь, тем опаснее для меня лежать. Иногда так хорошо лягу, что хоть потом не вставай. Это я не к тому, что Ленин, может, и не умер, а к тому, что бабка Гриса – большая молодец, как-то умудряется подниматься по утрам, несмотря на возраст.

Подходя к аккуратному побеленному домику, обосновавшемуся в цветущем саду, я приметила разные сорта кустарников и трав – от самых обыкновенных, в изобилии растущих на любой лесной полянке, до редчайших, таких как лучанник, звёздная капель и танатник. Последний имелся и у Ланы, а вот где старушка добыла первые два – большой вопрос.

– Шельма, иди сюда! – подозвала я заинтересовавшуюся грядками кису.

Она пригнулась, оттопырив пятнистый зад, и явно собиралась атаковать сочный зелёный кустик огнецветника, но стоило ей только приблизиться к цели, как из зарослей на неё спикировала огромная тень и клюнула прямо в незащищённую пятую точку. Подскочив с обиженным мявом, Шельма дала дёру в мою сторону.

– Вот есть дикая собака динго, а ты – дикая коша́ка бздинго, – рассмеялась я, глядя на заныкавшуюся у меня между ног кису.

Мимо на бреющем полёте проскользил большой малахитовый попугай, явно довольный произведённым эффектом.

– Трр-рр-равки не трр-рр-рожь, тварр-рр-рь! – выдал он, вольготно располагаясь на верхней кромке забора.

Пять-шесть лет назад, когда Лана проходила обучение у наставницы, попугая у той ещё не было, как, впрочем, и грядок с лучанником.

Шельма, осмелев под защитой моего подола, с рычанием выползла наружу и грозно вздыбила шерсть на холке. Однако матёрый попугай не впечатлился, распахнул острый изогнутый клюв и показал розовый язычок, а затем пророкотал:

– Крр-рр-риворр-ррукий хрр-рр-ренодёрр-рр! Грр-ррядки берр-р-реги!

Теперь я узнала знакомые интонации. Ясно, значит, у бабки Грисы появился пернатый охранник, оттого сад-то и расцвёл.

Солар уже клонился к горизонту, и по воздуху плыли ароматы сдобы из соседних домов. Я подхватила кису под пятнистый бок, чтобы она ничего не учудила, подошла к входной двери и хотела постучаться, но она сама распахнулась прямо перед моим носом.

– Ланка? – удивлённо вопросила старая целительница. – Ты, что ль, по грядки мои повадилась?

– Нет, что вы, – заверила её. – Это просто Шельма в них случайно забрела.

Предъявив ей свою новообретённую питомицу, дождалась приглашения и вошла в ладную, пропахшую лекарственными травами избу.

– Питомица – это хорошо, это дело, – одобрительно покивала наставница. – Натаскивай её на то, чтоб грядки защищала. А то ведь всё сопрут! Выкопают! Сквалыжники неблагодарные! Примета у них такая есть, вишь ли, что саженец лучше прирастётся, коли с чужого огорода спереть. А я скажу, что другая примета должна быть: «Ежели у соседа чего украл, то это к выбитым зубам». Вот это добрая примета. Проверенная.

– Что, воруют с грядок? – удивилась я, а затем вспомнила, как покойная бабка Ланы с лопатой гоняла какого-то пацанёнка, который пытался вырыть недавно посаженную сливу.

Бабушке саженец подарил какой-то проезжий эстренец, то ли по доброте душевной, то ли по старой памяти. Очень она над этим деревцем тряслась, но оно росло чахлым, несмотря на все усилия.

– Совсем стыд потеряли! – пожаловалась наставница. – Ужно я им и так и сяк объясняла, ничего не слухают. Тепереча жди, к тебе пожалуют, я-то их боле лечить не сподоблюсь. Приехали, понимаешь, давеча с Юга четыре семьи. Наглые, шебутные, ленивые, вороватые. Толку с них чуть, а гонору… Староста уж стонет. Работать-то они не рвутся. Морячники, что с них взять… Знай только на берегу сидят трындят, а как горбатиться от зари до зари – так это не про них.

– Бабуля покойная морячников тоже не любила, – дипломатично согласилась я.

– А ты чего пожаловала-то? Столько лет носу не казала, а тут явилася… – подозрительно сощурившись, посмотрела на меня наставница.

– Посоветоваться, – честно призналась ей. – Совсем я запуталась, бабули в живых нет, осталось только на вашу мудрость и опыт полагаться.

Лесть старушка проглотила и не поперхнулась, заулыбалась приветливее и довольно сказала:

– Вона как запела, девка. Ну хоть посоветоваться мозгов хватило, а то слушаю молву об тебе да дивлюсь: моя ли это Ланка с Грегом спуталась, едва только остыли последние угольки от бабкиной кровати?

– Влюбилась, – покаялась наставнице, – а он мудаком оказался.

– Потому-то и надо замуж сначала выходить, а уж потом всё остальное! – наставительно подняла она в воздух скрюченный указательный палец с распухшими суставами.

– А лучше было б, если б я с этим мудаком жить осталась? Так хоть понятно, чего он стоит…

– И то верно, – неожиданно легко согласилась она. – Но ты сама дура – надо было хоть пригрозить травануть его, чтоб слухи не распускал, поганец.

– Кха-кха, кхак-то в голову не пришло, – закашлялась от неожиданности я.

– А зря. Мужиков надо в узде держать, чтоб не трепались почём зря. А я тебе на кой сдалась? Какой тебе нужон совет?

– Селяне совсем оборзели, – вздохнула я. – За лечение не платят, разговаривают через губу, задолжали уже кто по сто арчантов, кто по двести. А ведь я за приём недорого беру…

– Так бери дороже, – хитро усмехнулась старушка. – Чем дороже лечение, тем сильнее ценят врачевателя. Будешь их по десять арчантов оперировать – плюнут в рожу, что шов кривой. Станешь ломить по сотне за осмотр, начнут разговаривать с почтением. Таков закон. Оперируя за гроши, ты гнёшь спину так же, как остальные, а гребя денежки ни за что да плюя в потолок – в одночасье становишься важной персоной.

– Но это как-то… подло.

– А какая разница? Любить тебя ни при каком раскладе не будут, а так хоть на хлеб с маслицем хватит.