Как говорил его покойный учитель: «Если баба дура, то нежить из неё выйдет худшей породы. Это красотке можно быть пробкой, знай улыбайся, а нежить либо умная, либо кол ей в сердце, и пусть себе спит до Страшного Суда!»

Колья у Салбатора были. Тонкие, наточенные, как полагается, из осины. И рука всё так же крепка, как в тот миг, когда он, двадцати лет отроду, не вогнал первый кол в сердце Чёрной ведьмы. А ведь как она на него смотрела!

Как молила о пощаде, обнажая спелую полную грудь! Да что там вспоминать, он о ней и не забывал никогда, снилась, шельма, часто!

– Ты что ж и не отец ей вовсе?! – возмутился было главный стражник, и Салбатор уже потянулся в сумку за колом, чтобы вонзить в сердце нежити, а потом объяснить, что вот ведь какая штука, дочь это была, да по дороге отцу глаза нечистые отвели и подменили его кровинку.

Но тут произошло нечто совсем из ряда вон выходящее. Его нечисть пару часов отроду скинула капюшон и прошипела пару слов на древнем наречии, которое уж никак не могла знать при жизни, и зыркнула глазищами на обоих стражей порядка.

– Засыпай и проснись с рассветом, А, проснувшись, забудь всё это, – шелестели слова заклятия, и ближайшие кусты разом сбросили зелёные листья.

Салбатор мог бы поклясться, что слышал, как упали две пичуги, сидящие на ветках близлежащего дуба. Он оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не видел ли их с девицей кто посторонний. Направленное заклятие, которое применила нежить, действует только на тех, на кого положено.

А использовать его и вовсе запрещено, если нет лицензии ведьмы. Белой, разумеется. Заклятье только вот из запрещённых, ну да ладно, кажись, их пронесло.

Салбатор де Торес был из славного рода ведьмаков, но и он понимал, что не всё, что разрешено, позволено, и не все, что позволено, подходит под ситуацию.

– Где ты этому научилась? – спросил он как бы между прочим свою нежить, когда они миновали ворота и зачарованных стражников. Через полчаса бедолаги очнутся и подумают, что напились, вот и голова болит.

Салбатор постарался доправить не шибко умелые потуги нежити.

– Не знаю, – растерянно пробормотала последняя, и Салбатору подумалось, что сейчас она расплачется. – Само на ум пришло.

– Ну полно, ты молодец, только впредь, если говорю молчать, это значит, молчать, даже если я назову тебя Тарасиком.

Нежить кивнула. Ну хоть поняла, дурочка, а то бы беды не миновать!

– Узнаешь места? – тем временем продолжил расспрос Салбатор, специально ведя нежить окольными путями и через такие переулки, где никого никогда не спрашивают, кто он и откуда.

Прирезать могут, а спрашивать не станут.

– Нет, – ответила девица. – Не совсем. Почему вы забрали монеты, которые дали стражникам, обратно?

О, как! Нежить с принципами – это что-то новенькое!

И голос у неё стал звонче, совсем как у живой. Значит, пошло дело, а там и остальное сладится.

– Потому что они нас не пропустили, значит, не заработали, – проворчал он и осторожно спросил: – Ты помнишь своего убийцу? Точно, нет?

– Я даже не помню, умирала ли вообще, домин де Торес, – в тоне голоса нежити послышались язвительные нотки. Вот бабы: только очухалась, а ни спасибо, ни здрасти, ни в ноги бухнуться, а только претензии выкатывать да в его силе сомневаться!

Упокоить бы её, да нужна, шельма! А с такими новоприобретёнными навыками, как чёрные заклятья, кажется, он напал на след того, кого так долго искал!

Нет, раз Создатель привёл его к этой могиле, указал путь, надо ему следовать.

– Теперь точно молчи! – бросил он через плечо и постучал трижды в покосившуюся, тёмную от времени деревянную дверь. – Тадеуш, не надо ли свежих червей для завтрашней рыбалки? Я тут банку накопал.

За дверью сразу послышалась возня, щёлкнул затвор, и в узкую щёлку высунулся толстый красный нос его приятеля. Скупщика краденых артефактов и владельца приюта для тёмных, во всех смыслах, личностей.

– Кто там? – дребезжащий стариковский голос не мог обмануть Салбатора.

– Открывай, Тадеуш. Прежних друзей не узнаёшь? Койки нужны да совет!

За дверью всё стихло, Тадеуш носа не прятал, но Салбатор чувствовал, как старый охотник на нечисть разглядывает ту, что стоит у него за спиной. Чует, плут, хотя темно на крыльце, как в камере инквизитора.

– Две койки? – спросил, шамкая и посмеиваясь, хозяин, но дверь открыл и впустил гостей. – Плата вперёд, Сальбатор де Торес. Тройная. За тебя одного. А за неё – ещё две доли.

Спорить была охота, но время поджимало. Чёрные ведьмы подолгу нигде не задерживаются. А ведьмаки и подавно. Нагнать надо убивца девушек и наказать, чтобы на честных людей тень его вины не падала. Мешает дела вести.

Когда-то он, Салбатор де Торес, купался в лучах славы, но теперь предпочитал полутень.

Тадеуш провёл их по пустынному коридору в комнаты наверху. И одёжку нечисти справил вполне сносную.

– Ну, как я выгляжу? А здесь точно нет зеркала? – нечисть засыпала его вопросами и всё крутилась, как дивчина в первый раз на ярмарке.

– Хорошо. Только волосы заколи, чтобы внимания не привлекать, – сурово ответил он, едва удостоив её взглядом.

А смотрел Салбатор, хоть и против воли, на белое, уже несвежее платье нечисти, валявшееся на полу грязной тряпкой. Когда-то в таком же была его Катаржина, стояла в церкви, держа букет полевых лютиков и ромашек.

Они давали друг другу клятву, как на дальней скамье он заметил тень Чёрной ведьмы, убитой им несколько месяцев назад.

Тогда он не придал значения её проклятиям. Чего не скажешь, когда жить хочешь, а чуешь смерть! Он тогда поддался этой шельме, а потом, как попользовал, слова не сдержал. Разве ведьмак может давать слово нечисти?!

Она прокляла его перед тем, как кол вонзился в её сердце. И Катаржина, милая, нежная невеста, стоя у алтаря, увидела, как букет в её нежной ручке превратился в каменный крест. И упала замертво.

Салбатор тогда не был некромантом. Но дал себе слово, что освоит ремесло и воскресит любимую вопреки всем законам, божьим и человеческим. А когда сдержал его, узнал, что время Катаржины истекло.

– Иди спи! Завтра у нас много дел! – прикрикнул он на нежить, и та испуганно вытаращила на него глаза-спелые вишни.

Но подчинилась молча и юркнула в дверь, ведущую в её комнату.

Глава 2

Миджина

В первую ночь после «пробуждения» Миджина почти не сомкнула глаз. Звуки сделались ярче, мыши как стадо баранов топали на чердаке, ветер завывал в трубах, а где-то рядом храпел хозяин дома.

Некромант же спал бесшумно, почти не ворочаясь.

Миджина ловила себя на мысли, что хочет ещё раз заглянуть в его лицо, когда он сам не смотрит на неё. Понять, что за человек этот её «спаситель». В своё чудесное воскрешение после вечного сна она не верила.

Так не бывает.

Снова в памяти всплыл пышный сад, залитый летним солнцем. Она сама в светлом платье бежит по дорожке и, оглядываясь на молодого человека, следующего по пятам, заливисто смеётся. Не удавалось лишь рассмотреть его лица. Только белое пятно вместо глаз и носа.

Миджина вздохнула и открыла глаза. Она слышала всё и прекрасно видела в непроницаемой тьме. За закрытыми ставнями, а Салбатор де Торес приказал ни в коем разе не открывать их, Миджина различала не только очертания предметов в комнате, но и без труда замечала потёртости обивки единственного стула, стоящего у окна.

Наверное, тот, кто его сюда поставил, хотел выбраться на улицу, не привлекая внимания домашних. Этот Тадеуш сразу ей не понравился. Хитрый, с гнилушками вместо зубов, а смотрит так, словно лопатой пришибить хочет.

Под утро сон всё-таки смежил веки, но едва забрезжил рассвет, как Миджина очнулась и так резко села в кровати, что к горлу подкатила дурнота, а голова закружилась, как от долгой поездки верхом. Откуда-то она знала это ощущение.

Тело помнило его. А разум – нет.

Спать Миджина устроилась в чём была. Другой одежды никто не дал, да и опасно раздеваться в чужом доме под недобрым взглядом хозяина.

Дом ещё спал. Даже мыши, топавшие всю ночь, угомонились, а птицы, устроившиеся на чердаке, сонно перебирали ногами, цепляющимися за жёрдочки.

Миджина бесшумно выскользнула из своей каморки и пошла на запах некроманта. Да, теперь она с лёгкостью нашла бы его даже на другом конце света.

Её «спаситель» оставлял тонкий шлейф аромата полевых трав и диких ягод, мха и репея, а также мокрого дерева. Иногда табака.

Остальные пахли иначе.

Потом, кровью, плотью живого существа. И страхом, смешанным с надеждой.

От Салбатора де Тореса несло только равнодушием и желанием курить.

– Что задумала? – спросил он, вскочив на ноги, стоило ей приблизиться к двери. Ничем не примечательной, среди череды таких же изъеденных жуками-короедами. Такая преграда не могла защитить.

– Можно войти? Я кое-что вспомнила, – тихо спросила Миджина, но некромант услышал:

– Сейчас? До утра подождать не могла? Твой убийца никуда не денется за одну ночь.

– Не могла. Это срочно.

Миджина толкнула дверь, но та не поддалась. Она толкнула сильнее.

Заклятие. Догадка пришла не сразу, но Миджина могла бы поклясться, что даже знает вязь из трёх слов, которую использовал «спаситель». И всё же он её не боится, это скорее дань правилам.

– Пустите, домин де Торес. Или я уйду обратно, – голос дрогнул. Обратно Миджина не собиралась.

Прежний дом её где-то в этом городе, но где точно, она не знала. Да и идти к родным, кем бы они ни были, сейчас, даже не посмотрев на себя в зеркало и не убедившись, что всё в порядке, она не могла. Вдруг не примут?

А на кладбище страшно. Там пахнет покоем, но он настолько окончателен, что зубы сводит. И земля сырая, плотная, дышать мешает. Панцирем сковывает по рукам и ногам.

– Иди, проваливай, нежить!

Миджина усмехнулась. Нарочито грубый отклик её не обидел, наоборот, она услышала в нём, насколько де Торес боится, что она уйдёт и сгинет в темноте. Тогда придётся начинать всё сначала.

– И вы отправитесь на кладбище за новыми девушками. Только полная Луна пошла на убыль, домин, – она почти промурлыкала ответ и улыбнулась.

Новое состояние, если к нему привыкнуть и научиться им управлять, а она быстро сделает и то и другое, Миджине нравилось.

Раньше было как-то иначе. Она не помнила, как именно, лишь обрывки мыслей, чужих, уже кажущихся глупыми и наивными, бродили в голове.

Миджина отмахивалась от них, как от падающих по осени листьев. Раньше она любила сидеть под старым деревом, завернувшись в шерстяную шаль, и читать роман о любви, сметающей всё на своём пути.

Но кто-то смял эту пасторальную жизнь и кинул в траву, как грязный листок из девичьего альбома с гербарием. И сухой цветок, символ первой любви, спрятанный между листков, рассыпался в прах.

Пока она размышляла, дверь отворилась. Отперлась, как будто повернулся ключ в замке, и потянуло свежестью. У де Тореса было открыто окно.

Миджина толкнула дверь, и тут же ощутила холодные пальцы на шее и прикосновение острого ножа. Сначала ей так показалось.

Но потом она почуяла сладковатый аромат.

– Говори!

Нет, не нож, так пахнет загнивающее дерево.

– Говори или упокойся!

Пальцы де Тореса сдавливали шею, а его сжатые челюсти и улыбка человека, поймавшего в ловушку крысу, таскавшую припасы с кухни, не оставляли сомнений: воткнёт кол, именно кол, в бок и не пожалеет. Такие, как он, давно разучились жалеть кого бы то ни было.

– Я вспомнила, – ответила она, глядя ему в глаза странного болотного цвета. Воистину Создатель отмечает некромантов точно так же, как и тех, с кем они имеют дело.

– Он носил белую маску. И глаза у него были как красные точки.

– А рот? – зачем-то спросил некромант, отпуская её шею и пряча здоровенный кол в сумку.

– Рот? Рот был закрыт маской. Но голос тусклый. Молодой!