Рыжая головка, обласканная лучами летнего полуденного солнышка, словно подсвечивалась изнутри. Огненный ангел, что же ты натворил?.. Долго Эл внушала себе, что она обязана принять Рэми такой, какая она есть… Бесчеловечно с ее стороны отвернуться от нее сейчас, ведь Рэми так много для нее сделала! Окажись Эл на ее месте, Рэми бы ни секунды не раздумывала, не отвергла бы оступившуюся душу, разделила бы с ней ее горе и грех. Рэми часто говорила: «Если дружить, то только так – к свету вместе и во мрак!» Храня тайну подруги, Эл тоже как бы провалилась во мрак страшного греха, и ей из него уже не выбраться. Внезапно у Эл в животе похолодело от воспоминания: в день их знакомства, после того как Кинг выразила свое неудовольствие оттого, что к ней подселили соседку, Рэми сказала ей: «Я останусь здесь. Либо смирись, либо готовься узнать, на что я способна, когда кто-то появляется на моем пути». «Да неужели она всегда была такой?! Как я могла не замечать этого столько времени?» – следом подумала Эл. Но уже поздно об этом размышлять, пора идти к ней. И Эл пошла, а сердце ее стало биться еще тревожнее, что-то рвалось из него наружу, что-то кричало в нем…

Рэми повернула к ней голову и улыбнулась, как она обычно улыбалась – приветливо и нежно. Только сейчас эта же улыбка вызвала в Эл самые неприятные эмоциональные переживания. Рэми подошла к ней и обняла, Эл обреченно обняла ее в ответ. Ох, раньше в объятиях подруги Элеттра млела от спокойствия, добра и ощущения безопасности, теперь же… сей акт был больше похож на обвитие холодной, тихой, смертоносной змеей, и чувства он вызывал соответствующие.

– Я знала, что ты придешь… Знала, что ты не бросишь меня, – прочувственно прошептала Рэми.

Они присели наконец на лавочку. Рэми ненароком взглянула на руки подруги и ужаснулась:

– Господи, Эл! Твои руки…

Я специально не сообщила вам о том, что еще произошло с Элеттрой за это лето. Тремор ее вернулся. Я ждала того момента, когда на это обратит внимание Рэмисента, поскольку Эл связывала возвращение своего недуга именно с ней. О том, что сделала ее подруга, Эл думала ежедневно и еженощно. Она же всегда на людях вела себя сдержанно, мало кому удавалось понять, что происходит в ее душе, а душу ее громила буря, страшная буря… Оттого тело Эл молниеносно среагировало, стало подавать вот такие сигналы бедствия, в каждом патологическом колебании ее пальчиков прослеживалась отчаянная просьба о помощи.

– Да, опять началось, – ответила Эл, с омерзением глядя на свои руки. – Не знаю из-за чего, – слукавила она.

– А я, кажется, понимаю, в чем дело. Жизнь с Героевой так повлияла на тебя.

– Может быть… Я пообещала миссис Монтемайор присматривать за Искрой, – охотно подхватила тему Эл, чтобы хоть немного отвлечься. – Тяжело давалось мне это поначалу. Я ее еле переваривала. Но потом все исправил один случай… Он заставил меня получше присмотреться к Искре. Веришь или нет, но я увидела в ней просто затравленного щенка. В глазах страх, а в душе – боль и огромное одиночество. Не могу я ненавидеть этого «щенка», избитого, изуродованного людьми, и потому обозленного на всех. Я ведь от нее почти ничем не отличаюсь… Тогда словно состоялось наше первое знакомство. Тогда все было по-настоящему. Диана была одержима идеей заставить Искру признаться в том, что она сделала с Индией. Но это признание будет для Искры равносильно смерти. Я готова пожертвовать собой, чтобы защитить ее, даже если это означает признать ее вину своей.

– Хорошо, что эта история завершилась так позитивно, – искренне и с восторгом сказала Рэмисента, с лучистой теплотой смотря на Эл. Вот эта ее искренность и теплота имели огромную власть над сердцем Элеттры. «Руки ее в крови, а нимб все равно не исчез!» – Я возлагаю надежду лишь на то, что Искра больше не преподнесет никаких неприятных сюрпризов. Она ведь непредсказуемая. С ней надо быть настороже.

И тут Эл повернулась к подруге, грозно сверкая глазами и с усилием сдерживая себя:

– Рэми, не тебе говорить о непредсказуемости.

Рэми в этот момент как-то внутренне сжалась вся, взгляд потупила.

– Ты, наверное, хочешь услышать от меня слезливый рассказ о том, как я ошиблась, сожалею и страдаю? Но ведь все не так. На самом-то деле я рада, что все так вышло.

– Рада?!

– Я не хотела убивать его, – тут же добавила Рэми. – Это произошло случайно, по глупости. Мы… заигрались. Повздорили, как всегда, драться стали в шутку. А у меня в руках, как назло, оказалась твоя палочка для волос…

– Боже! Мой подарок стал орудием убийства?! – вспыхнула Элеттра.

– Не кричи, пожалуйста! Здесь хоть одни сумасшедшие, но они довольно-таки наблюдательные и очень разговорчивые. Не навреди мне!.. Когда я все осознала, мне самой захотелось умереть, до того страшно стало. И клянусь тебе, я уже была готова во всем признаться той инспекторше… Но вдруг вмешался Бертольф. Он сказал про Никки… И все. Я расценила это как знак. Это судьба! Понимаешь, с того самого дня, как я узнала о том, что Элай любит Никки, я поняла, что мне легче убить его, нежели смириться с этим. Да и еще все так удачно совпало – я ведь таким образом отомстила Никки. Я это сделала ради тебя, Эл. Помнишь, на цыганской вечеринке ты сказала, что хотела бы наказать ее жестоко. Помнишь ведь? Так вот я это сделала за тебя. Не благодари.

– …Я не хотела такой мести. Я не хотела, чтобы все дошло до такого кошмара!

– Не кричи! – Рэми с нарастающей паникой стала глядеть по сторонам, стараясь при этом контролировать подругу. А та была на пике душевного надрыва, вся ее стальная выдержка была раскромсана силой этого надрыва, терпеть более уже невозможно.

– Ты убила своего брата!

– Замолчи, Эл, умоляю!

– Ты убила его и теперь говоришь, что сделала это ради меня! Так, значит, и я в этом виновата?! Ты хоть представляешь, на что обрекла меня?!

– Эл, родная, посмотри, у тебя руки стали сильнее дрожать. Успокойся! Ты успокоишься сегодня или нет?!

– …Неужели это все происходит с нами, Рэми? – сказала шепотом Эл, наружно овладев собой. Что там руки… даже душа ее дрожала в этот момент.

Затем они немного помолчали, и весь остальной мир вместе с ними затих. Не слышно было ветра, птиц, голосов пациентов и медперсонала… Общий грех огородил их толстыми стенами от жизни, света, от всех, кто не причастен к ним.

– А знаешь, что меня больше всего раздражало в Элае? – спросила Рэми ни с того ни с сего. Голос ее при этом был таким странным: спокойным и в то же время насмешливым как будто, жестокая черточка чувствовалась в нем. Впечатление было такое, словно кто-то другой, очень злой и чуждый этому миру, говорит за Рэми, раздвигая чисто для вида уста ее. – Это его сходство с Никки. Все называли их близнецами. Так противно мне и больно! И все дошло до того, что я видела ее, когда смотрела на него. – Потом Рэми ехидно улыбнулась и заявила напоследок: – Не-ет, я ни о чем не жалею!

* * *

Пришлось бы, наверное, в несколько томов уложить одни только истории о страдании Рэми, что она пережила, находясь в клинике. Я лишь поведаю вам о самой страшной ночи, той ночи, что оставила после себя в израненной душе Рэмисенты новый шрам. Ту ночь она никогда не забудет.

Тихо-тихо было, относительно спокойно. Рэми сладко спалось какое-то время. Вдруг она стремительно перетекла в пограничное состояние между сном и бодрствованием, когда чуешь всю реальность, но не можешь разомкнуть веки, поскольку тело все еще пребывает в сонном оцепенении. И вот Рэми почувствовала что-то… болезненно гнетущее, будто бы гипнотическая вражья сила вторгается в нее. Рэми еле-еле открыла глаза и ахнула. Цинния стояла возле ее койки, а рядом с ней еще четыре худые, злобно улыбающиеся фигуры – то были соседи Каран по палате. Все это время, поняла Рэми, они сверлили ее взглядом, вытягивали из сна. Вот чем были обусловлены те жуткие чувства, что она испытала, еще не до конца проснувшись.

– Доброй ночи, Рэмисента! – с натужной веселостью прощебетала Цинния.

Рэми хотела было позвать на помощь, но только она открыла рот, как Цинния заявила:

– Нет-нет, кричать бессмысленно. Я «угостила» дежурную своими таблетками. Она теперь будет крепко-крепко спать до самого утра.

– …Что ты хочешь? – строго, но в то же время с плохо скрываемым страхом спросила Рэми, сев и прижав к себе колени.

– Хочу пособолезновать тебе, наконец-то улучила момент. Бедный Элай… За что с ним так?! Такой прекрасный человек был! Ох, я всю ночь проплакала, когда узнала о том, что его не стало…

– Цинния, оставь меня в покое!

– Знаешь, – задумчиво произнесла Каран, пропустив мимо ушей слова Рэми, – несмотря на то, что твой брат сделал со мной – мне жаль его. Конечно, я не раз представляла себе, как убиваю его, но… это все больные фантазии. На самом же деле я не смогла бы его убить. Нет, ЕГО – не смогла бы.

Цинния подошла близко-близко к Рэми, та еще сильнее вся напряглась.

– Ты и Элай… Кто из вас хуже? По-моему, ответ очевиден. Разве можно винить пса, что погрыз кого-то, когда он только выполнял команду своего хозяина?

– Значит, ты меня убить хочешь?

– Очень хочу…

– Так сделай это! Что же тебя останавливает?! – съязвила Рэми с отчаянием нырнувшего в пропасть человека.

Цинния повернулась к своему «подкреплению»:

– Вы сами все слышали. Она нам разрешила. Приступайте.

До последнего Рэми надеялась, что Цинния решила просто припугнуть ее, и с каким же ужасом она осознала свою полную обреченность. Те четверо подбежали к ней и разделились: двое держали ее руки, двое ухватились за ноги.

– Не трогайте!.. Не трогайте меня! – брыкалась изо всех сил Рэми.

– Чего же ты, Рэмисента?! – с серьезным удивлением спросила Цинния. – Думала, что мне пошутить захотелось? А вот и нет!

– Помогите!!! – Рэми держали теперь очень крепко. Не могла она понять, что ее мучает сильнее: боль от той силы, с какой ей сдавили конечности, или же страх из-за того, что она не может управлять своим телом, полностью обездвижена и беззащитна.

– Я даже припасла кое-что. – Каран достала из кармашка своей больничной пижамы какую-то острую палочку. – Угадай, что это?

Рэми отвечать не стала, лишь расширяющимися от ужаса глазами смотрела она на ту палочку. Смерть ее была на острие.

– Это зубная щетка! – засмеялась Цинния, перевернув палочку другим концом и показав щетинки. – Я такая изобретательная!

Рэми и моргнуть не успела, как Цинния оказалась на ней верхом.

– Цинния… – с плачем в голосе сказала Рэми.

– Что? Говори свое последнее слово! Позволяю!

В эту секунду Рэми решила держаться стоически, принять свою смерть гордо, лишив тем самым Циннию удовольствия. Ни слова она не скажет и даже кричать не станет. Боль давно стала ее лучшей подругой.

– Как ты хочешь умереть? – прошептала Цинния скривившимися от злобы губами. Она уперлась острием своей заточки в шею Рэми. Несильно, но так, чтобы показалась кровь. И пусть этот укол был нанесен только в шею, достиг же он, однако, сердца Рэми. Туда ее кольнуло, да больно так… Немудрено, что на ней сие действие так отразилось, ведь точно таким же образом Рэми нанесла своему брату смертельное ранение… Знала ли Цинния об этом обстоятельстве или то была злая случайность?

Каран затем расстегнула рубашку Рэми и стала водить заточкой по ее телу, сильно вдавливая, разрывая плоть. Рэми зажмурилась, стиснула зубы до боли, взмокла вся, но продолжала молчать назло своему палачу.

– Не сдерживайся! – приказала Цинния.

Грудь, живот, руки, бедра – всё она ей располосовала, все было в крови. Старалась уделить больше внимания ее старым шрамам, где много обильно кровоснабжаемого, чувствительного наросшего мясца… А Рэми терпела, внутри себя кричала и проклинала все вокруг от боли этой невообразимой. Но сколько ей еще терпеть придется? Силы ее уже на нуле. Так сильно истерзалась Рэми, что начала уже призывать к себе смерть. Как больно, черт возьми! Только сейчас Рэми познала настоящую боль – неконтролируемую, безжалостную. Это мука жертвенного животного. Все, что она делала до этого со своим телом – сущее ребячество, показуха, только и всего.

Наступила та самая минута, когда Рэми могла отключиться от боли, но перед этим закричать, излить весь ужас, накопившийся в ней, и уйти в бесчувствие. Но… как раз в этот момент Цинния остановилась в замешательстве.

– Это глупо… Это очень-очень глупо. – Цинния легла всем телом на свою окровавленную жертву, погладила свободной рукой ее щеку, длинно посмотрела ей в глаза. – Разве можно убить мертвого? Рэмисента, ты ведь давно умерла. Неужели никто не замечает, как ты разлагаешься? Твое сердце сгнило, а душу сожрал дьявол. Ха-ха-ха!!!