Соня переоделась и направилась на кухню. Кирилл уже заварил чай и разложил шаурму веером, будто праздничное блюдо. Тимур качался в кресле-качалке, за которое регулярно шла внутрисемейная безжалостная борьба, и читал книгу. Соня присмотрелась к обложке – Зощенко. Неплохой выбор, мораль там, конечно, прямолинейная, как лобовое столкновение, но для десяти лет то что нужно. В этом возрасте по собственному желанию Юля читала только этикетки на шоколадках и инструкцию на туалетном освежителе. Тимур же с книгами не расставался и с каждым годом всё больше походил на Кирилла. Светловолосый, бледнокожий, с выгоревшими до белизны бровями и задумчивой складкой на лбу, а теперь ещё и с характерным прищуром голубых глаз.

Соня тоже много читала, в школьные годы не вылезала из книг, но сказать, что получала от процесса удовольствие, было бы неправдой. Скорее принимала это как необходимость. Как ещё быть отличницей, если не читать? Были, правда, и любимые книги, прочитанные не из-под палки, а по собственному желанию.

Увидев Соню, Тимур отвлёкся.

– Привет, мам. Папа сегодня раньше приехал.

Кирилл налил чай в кружку и, поставив заварник, присмотрелся к Соне. Он всегда тонко чувствовал её настроение.

– В школу вызывали?

Она устало кивнула.

– Ага.

В комнату вошла Вера Андреевна, брякнула на стол старый альбом, так что зазвенели фамильные серебряные ложки.

– Держи, Тим. По линии Колоницких тут полное собрание. Насчёт Тихомировых могу только до бабушки рассказать. Не подумала расспрашивать о родословной, пока Коля был жив. Можно позвонить его двоюродной сестре, вдруг она что-то вспомнит.

Тимур отложил книгу и привстал.

– Вот это альбом. Антиквариат настоящий.

Соня вымыла руки и, сев за стол, потянулась к чашке с горячим чаем. Кирилл сел рядом и ободряюще сжал её ладонь. Пока Вера Андреевна и Тимур обсуждали школьное задание, он склонился к Соне.

– Что про Юльку говорили?

Соня чуть повернула голову.

– Как обычно. Я уже почти привыкла. «Беспрестанные сигналы тревоги усыпляют». И всё равно обидно и стыдно, ужасно стыдно.

Кирилл поцеловал костяшки пальцев Сони.

– Тебе-то почему стыдно? Юля не переживает.

– Юля пофигистка. Не понимаю, в кого она такая? Кир, устала я чувствовать себя виноватой.

Тимур откусил большой кусок шаурмы и ткнул пальцем в альбом.

– Пап, поможешь с заданием? Нужно что-то особенное сделать. У Максима отец столяр, он точно реальное дерево вырежет, а у Катьки мама учитель рисования, там наверняка картина будет. Мне тоже нужно что-то необычное, такого альбома у них нет и дворян в роду тоже.

Соня и Кирилл переглянулись.

– Просто написать нельзя?

Тимур посмотрел на них так, что им сразу же стало неловко за это легкомысленное предложение.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – нехотя согласился Кирилл, – инкрустируем алмазами, в конце концов, украсим сусальным золотом. У вас там конкурс явно не среди учеников, а среди родителей. В прошлом году ваша Сотникова наняла художника ко Дню матери. Хорошо, члены жюри не слепые, сразу поняли, что это не девятилетний ребенок нарисовал. Ладно, потом об учёбе. Ешь, пока тёплая.

Соня допила чай и потянулась к альбому. Дверь громко хлопнула, судя по звуку, на пол полетели тяжёлые ботинки Юли, шлёпнулась небрежно повешенная куртка.

– Где моя божественная шаурма?

Юля влетела в комнату, сразу же кинулась к столу. Соня только успела отодвинуть тарелку.

– А руки мыть?

– Да блин!

Юля развернулась к раковине, выкрутила вентиль на всю мощь и подставила руки под сильно бьющую струю. Кое-как намочила ладони, тряхнула и вытерла о джинсы. Соня покачала головой, но промолчала.

Пока семья обсуждала прошедший день и с удовольствием поглощала неполезный фаст-фуд, Соня листала старые страницы. В альбоме сохранились по-настоящему раритетные снимки, пожелтевшие, чёрно-белые. Некоторые лица для Сони не имели имён, для бабушки они точно что-то значили, дальние родственники или друзья, а может, и первая любовь.

Вера Андреевна помнила не всех. Сосредоточенно хмурясь, сверялась с родословной и задумчиво бормотала:

– Это, кажется, твой троюродный дедушка, моряк, погиб молодым. А этот, с лютой ухмылкой опытного жулика, был врачом. О, а это мой отец. Я его таким и не помню. Мне было лет десять, когда он повесился.

Соня покосилась на Тимура.

– Мам, потом.

Вера Андреевна уже перелистнула страницу и продолжила вспоминать.

– А вот и Феодосий Аристархович молодой. О, нужно его сегодня позвать на прогулку, пока погода благоволит.

Соня и Кирилл переглянулись.

– Мам. Не забудь принять лекарство.

– Я уже проследил. Всё нормально. Выпила, – прошептал Кирилл. – Я погуляю с мамой.

Ближе к концу появились фотографии новее – со школьной поры Сони. Их добавила мама, для бабушки она так и осталась милым ребёнком, взрослую Соню Ольга Станиславовна не приняла, не разглядела в ней дворянскую кость.

Соня вздохнула и снова опустила взгляд на страницы альбома.

Вот девчушка-первоклассница, отдалённо напоминающая Соню, держит букет гладиолусов. Тогда они жили в Анапе. Вот они с мамой и папой на набережной едят мороженое и щурятся от солнца. А вот снова школа – девятый класс. Одноклассницы похожи на вульгарных женщин, а мальчишки – на гадких утят. Сейчас, спустя долгое время, заметно, насколько по-разному они взрослели. Девочкам словно подмешивали в еду гормоны, а мальчикам – не докладывали мяса. Такие нелепые и претенциозные.

Кирилл поцеловал Соню в макушку. Она настолько глубоко погрузилась в воспоминания, что от неожиданности вздрогнула.

– Что?

– Погуляем, говорю, часик и вернёмся.

– Зонт возьмите.

– Верну маму в целости и сухости. Не переживай. Дождь сегодня не обещают.

Юля заметно расстроилась.

– Ты обещал со мной в нарды сыграть.

Кирилл приостановился у порога.

– С братом поиграй.

Тимур обрадовался и даже привстал, но Юля охладила его пыл.

– Он всегда выигрывает, никакой надежды на удачу, всё просчитывает.

– Приду и сыграем, – Кирилл коснулся руки Сони. – Можешь посуду не мыть. Я сам. Отдохни.

Соня рассеянно кивнула, уткнувшись взглядом в фотографию одиннадцатого класса. Костя тогда купил дешевенький плёночный фотоаппарат и таскался за Олесей восхищённой фанатской тенью. Учитель физкультуры сам предложил их снять на ступеньках школы. Он как раз шёл из курилки, увидел потуги Кости в качестве фотокорреспондента и решил показать, как нужно обращаться с аппаратом. В принципе, почти никто намеренно не позировал, на снимок попала толпа чуть ли не на ходу. Олеся вышла вперёд, встала по центру, остальные замерли там, где их застал щелчок камеры. Тогда Соня и не заметила, кто где стоял. Она ощущала только одного человека. Марк был позади неё. Близко, очень близко.

– Мам, кто это?

Юлин голос ворвался в мысли сигналом тревоги. Соня тряхнула головой и проследила за пальцем дочери. Чёрный ноготь уткнулся в лоб Марка.

– Одноклассник.

Юля хмыкнула.

– Я поняла, что не учитель. Я его не видела на других фотках, и даже в выпускном альбоме его, кажется, нет.

– Он не любил камеры, а когда снимали для виньетки, он в больнице был. Не попал на фотосессию.

– Он прикольный. Кого-то мне напоминает, – она задумчиво нахмурилась, – не могу понять, лицо такое знакомое. Небось, был у вас школьным бабником.

Соня занервничала. Юля вполне могла видеть Марка на фото в журнале или в инстаграме.

– Да нет, не был. Молчаливым был, самоуверенным. Заносчивым, наверное, даже. Девчонки за ним, конечно, бегали, но он не менял их как перчатки. С одной только и встречался и то недолго.

Юля улыбнулась и сместила палец на изображение Сони.

– Ты, мать, тут тоже ничего. Туши можно было бы побольше, и губы совсем не накрашены. Юбка, правда, у тебя микроскопическая, а ещё меня ругала за внешний вид. Это типа модно так было труселями светить? Сейчас ты, честно говоря, круче выглядишь, не как развратная школьница из аниме.

Соня покачала головой.

– До твоей яркости мне далеко, – она захлопнула альбом и отодвинула его на край стола. – Хватит ностальгировать. Тебе пора уроки делать, а Тиму древо мастерить.

– Блин, мам, только нормальным человеком показалась и опять уроки.

Соня убрала со стола, снова прошлась по дому, расставляя по местам сдвинутую мебель, выровняла шторы. Сложила посуду в раковину. Только успела включить воду, как телефон тренькнул одиночным сигналом. Вытерев руки полотенцем, она взяла мобильник, отчего-то сильно тревожась. Написать в это время мог кто угодно, в родительском чате к вечеру всегда начиналась оживлённая переписка: сравнивали задачи по математике, ругались, что много задают, и возмущались по поводу ежегодных поборов на благоустройство школы. Писали и клиенты, чтобы отменить или подтвердить сеанс массажа. Но Соня словно чувствовала – это всё не то, и заволновалась так, что во рту пересохло, а сердце пустилось вскачь.

Мигающим сигналом в голове пульсировало: «Марк». Утвердившись в догадке, она изумлённо охнула. Его сообщение, всего одно слово: «Привет».

Соня смотрела на экран несколько минут, напротив слова светился зелёный кружок, Марк ещё был в сети и, возможно, ждал ответа, но Соня не то что ответить, вдохнуть не могла. Смотрела на экран, ощущая, как захлебывается эмоциями.

Когда вернулся Кирилл, она так и стояла, телефон уже потух, она не ответила. Сизые отпечатки на лице пламенели и обжигали. Кирилл приблизился, провёл ладонями по её щекам. Его поцелуи, лёгкие и освежающие, приходились как раз на эти узоры – метки стыда и смущения. Он обнял Соню, прижал к груди и принялся бережно стирать с её лица влажные дорожки.

– Опять из-за Юли расстроилась? Ну ладно, ладно. Тш-ш-ш. Бестолковая она порой, но с характером. Это гораздо важнее, чем пятёрка по математике.

Соня всхлипнула и уткнулась лбом в мягкий свитер, пропитавшийся ароматами специй и жареной курицы. Кирилл почти всегда пах шаурмой. Вкусно, привычно и успокаивающе. Её родной Кирилл.

Марк пах по-другому. В семнадцать лет она впервые поняла, что можно влюбиться в чей-то запах настолько, что он будет преследовать фантомным ароматом и шевелить волосы на затылке.

***

На переменах женский туалет никогда не использовался по назначению. Если кому-то действительно требовалось выйти по нужде, все делали это время урока и посещали одиночные учительские туалеты, расположенные на каждом этаже. Общая девчачья уборная была предназначена для разборок, сплетен и слезливых исповедей. Ютилась она в закутке коридора, ведущего к спортзалу, у самой лестницы, выход на которую всегда была закрыт. Благодаря этому обстоятельству образовался тупик вдали от учеников, мигрирующих с урока на урок.

Для туалетной комнаты слишком уж грязно и некомфортно. Сюда порой забегали пятиклашки, ещё не прознавшие, что так делать ни в коем случае нельзя. Довольно быстро убеждались, что женская уборная в архитектуре школы выполняет другую функцию. Кто вообще придумал открытые кабинки? Электрические стулья выглядели уютнее и привлекательнее, чем эти персональные посадочные места. Зато здесь было большое и длинное зеркало и стена с регулярно обновляемой информацией о жизни школы. Точнее, личной жизни, чаще всего интимного характера. В раздевалках цензура пропускала не всё, здесь же можно было узнать свежие сплетни: кто, с кем и когда совершил грехопадение.